В дверях Хлоя останавливается. Вид у нее слегка встревоженный. — Серьезно, если захочешь удрать, я могу позвонить тебе — прикинешься, что это что-то срочное. Хочешь? — Ко мне просто придет поужинать старый друг, это не свидание вслепую, — с удивлением говорю ей я. — Вот именно. «Старый». Это — ключевое слово. Вы с этим типом не видели друг друга несколько лет. — Спасибо за то, что ткнула меня в это носом. — Дело в том, что вы толком и не общались. Откуда ты знаешь, что у вас найдутся общие темы для разговора? — Ну, после всех этих лет… думаю, нам есть что наверстать. — Если бы у вас было хоть что-то общее, вы бы не теряли связи, так? Должна быть причина, почему это он вдруг решил взять и приехать к тебе — после всех этих лет. Я вижу, к чему она ведет, и от этого мне не по себе. — Не для всего и не всегда есть причина. Я хватаю бокал с вином, который наполнил, чтобы прихлебывать время от времени, пока готовлю, и выпиваю разом половину. Чувствую, как она наблюдает за мной. — Я знаю, что произошло тридцать лет назад, — говорит она. — Знаю об этом убийстве. Я сосредотачиваю все свое внимание на булькающих спагетти болоньезе. — Да. Я вижу. — Знаю о том, что четверо детей нашли тело девушки. И ты был одним из них. Я на нее не смотрю. — Значит, ты все-таки кое-что разузнала об этом. — Эд, я собиралась снять комнату у какого-то странного одинокого типа, живущего в здоровенном и жутком старом доме. Конечно, я расспросила о тебе пару-тройку человек. Ну разумеется. Я немного успокаиваюсь. — Ты никогда об этом не говорила. — Просто не видела в этом необходимости. Не думала, что ты хочешь обсуждать эту тему. Я поворачиваюсь к ней и выдавливаю из себя улыбку: — Спасибо. — Нет проблем. Она снова берет со стола свою бутылку и выпивает все пиво до капли. — Так или иначе, — она бросает пустую бутылку в мусорное ведро у двери, — желаю вам повеселиться. И не делай ничего, что сделала бы я. — Повторяю, это не свидание! — Ну да, потому что, будь это свидание, мы бы уже трубили об этом вовсю. Я бы даже самолет наняла, чтобы он проносился над нами с баннером — «У ЭДА СВИДАНИЕ!». — Я и так вполне счастлив, спасибо. — Просто напоминаю, что жизнь коротка! — Посмеешь сказать: «Бери от жизни все», — и я отберу у тебя все пиво! — Все не все, а какую-нибудь задницу прихватить можно, — подмигивает она и плавной походкой покидает кухню. Я слышу ее шаги на лестнице. Вопреки здравому смыслу, я наливаю себе еще. Я немного нервничаю, но, наверное, это естественно. Потому что я не знаю, чего ожидать от этого вечера. Смотрю на часы — половина седьмого. Думаю, пора и себя немного привести в порядок. Я поднимаюсь наверх, быстро принимаю душ и переодеваюсь в серые вельветовые брюки и рубашку, вполне обычную, на мой взгляд. Провожу расческой по волосам, в результате чего они начинают топорщиться еще сильнее. Не знаю, как у других, но мои волосы не поддаются никакой укладке — ни простой расческе, ни воску и гелю. Как-то раз я подстригся совсем коротко, но волосы каким-то чудом отросли на пару дюймов всего за ночь. Но, по крайней мере, у меня волосы есть. А вот судя по тем фотографиям Майки, которые я видел, ему не так повезло. Я отвожу взгляд от зеркала и спускаюсь вниз. Как раз вовремя. В этот же момент раздается звонок, сопровождаемый тяжелым стуком дверного молотка — бах-бах-бах. Терпеть не могу, когда люди сначала звонят, а потом начинают еще и барабанить, давая таким образом понять, что им нужно войти так срочно, что они не побрезгуют использовать весь арсенал при атаке на мою частную собственность. Беру себя в руки и пересекаю холл. Застываю — всего на миг, — а затем открываю дверь… В книгах такие моменты обычно самые драматические. Реальность разочаровывает своей банальностью. Я вижу маленького жилистого мужичка средних лет. Волос у него почти не осталось — если не считать небольшого полукруга на лысой голове. На нем, судя по всему, очень дорогая рубашка, спортивная куртка, темно-синие джинсы и сверкающие лоферы на босу ногу. Мне всегда казалось, что мужская обувь без носков выглядит по-идиотски. Как будто человек одевался в жуткой спешке, в темноте, да еще и с похмелья. И я знаю, что видит он. Тощего мужика, более высокого, чем все остальные, в потертой рубашке и мешковатых брюках, с дикой шевелюрой и чуть более морщинистым лицом, чем положено в сорок два года. Но есть особенные морщины, которые нужно заслужить. — Эд! Рад тебя видеть. Честно говоря, не могу ответить тем же, поэтому просто киваю. И, прежде чем он протянет мне руку и я буду вынужден ее пожать, я отступаю и делаю приглашающий жест. — Пожалуйста, проходи. — Спасибо. — Сюда. Я принимаю его куртку и пристраиваю ее на вешалку и затем показываю путь в гостиную, хотя совершенно уверен, что Майки не забыл, где она находится. Меня внезапно поражает, какая у меня убогая и темная гостиная. Может, она видится такой в сравнении с великолепным отутюженным Майки. Сейчас эта комнатка кажется пыльной, облезлой — сразу ясно, что ее владелец не особенно заботился о красоте ее убранства. — Могу я предложить тебе выпить? Я как раз недавно открыл бутылку неплохого «Бароло». Есть еще пиво или… — Пиво будет в самый раз. — Отлично. У меня «Хейнкен». — Что угодно. Я не так уж часто пью. — Точно. — Это еще одна наша общая черта. — Принесу его, оно в холодильнике. Я иду на кухню, достаю и открываю бутылку «Хейнкена». Перед тем как уйти, снова беру свой бокал с вином и делаю большой глоток, а затем доливаю туда еще из бутылки, уже наполовину пустой. — Ты неплохо поработал над этим старым домом. Я подпрыгиваю и оборачиваюсь. Майки стоит в дверях и осматривается. Интересно, видел ли он, как я пью вино и подливаю себе еще? А потом мне становится интересно, какого черта меня это должно волновать. — Спасибо, — говорю я, хотя мы оба знаем, что я почти ничего не сделал для «этого старого дома». Я передаю ему пиво. — Такой старый дом, наверное, жрет много денег, а? — спрашивает он. — Это не самое худшее. — Удивлен, что ты его не продал. — Думаю, я тоже могу быть сентиментальным. Я отпиваю из бокала. Майки — из бутылки. Момент затягивается, и вполне естественная пауза превращается в неловкую тишину. — Итак, — говорит Майки, — ты теперь учитель? Я киваю: — Да. Кара за мои грехи. — Тебе это нравится? — Почти всегда. Почти всегда мне нравится тот предмет, который я преподаю. И я стараюсь поделиться этой любовью со своими учениками. Я хочу, чтобы им полюбились уроки, хочу, чтобы они уходили с них с багажом новых знаний. Но бывают и такие дни, когда я чувствую себя уставшим, когда у меня болит голова с похмелья и я ставлю всем пятерки, лишь бы они заткнулись к чертям и оставили меня в покое. — Забавно. — Майки встряхивает головой. — Я всегда думал, что ты станешь писателем, как твой отец. Язык всегда был твоей сильной стороной.