— Конечно присмотрю, — со вздохом говорю я. — Отлично, я принесу его завтра утром. — Да, отлично. Я кладу трубку и возвращаюсь в класс. Худощавый паренек с длинной черной челкой сидит, развалившись на стуле и закинув ноги на стол, чатится в своем смартфоне и чавкает жвачкой. Дэнни Майерс. Он попал ко мне в ученики. Все твердят, что он необычный ребенок: наш директор, родители Дэнни, которые — вот совпадение — дружат с нашим директором, а еще несколько человек из попечительского совета. Я лично нисколько не сомневаюсь в этом, но его успехи в учебе пока что ни разу не подтвердили их заверения. И конечно, это не то, что хотели бы услышать его родители или наш директор. Они уверены, что Дэнни просто необходимо особое внимание. Дэнни — жертва стандартизированной государственной системы образования. Он не такой, как все, он легко отвлекается, он слишком чувствителен — и тому подобная хрень. Так что Дэнни сейчас переживает своего рода интервенцию. Для него это дополнительные занятия на каникулах, ну а я, в свою очередь, должен вдохновлять его, раззадоривать и умасливать, чтобы он получал те оценки, которых заслуживает, по мнению его родителей. Иногда подобные внеклассные занятия приносят свои плоды, но это работает только с по-настоящему способными детьми, которые немного отстали по программе. В остальных случаях это просто трата времени — и их, и моего. Нет, я не пораженец, я реалист. Я не мистер Чипс[18]. Если уж говорить начистоту, я хочу учить тех детей, которые сами хотят учиться. Заинтересованных и увлеченных учеников. Или хотя бы детей, которые просто хотят попробовать. По мне, так лучше уж честно заработанная тройка, чем «черт-с-ней-четверка». — Опусти ноги и выключи телефон, — говорю я, усаживаясь за стол. Он убирает ноги со стола, но не телефон. Я надеваю очки и нахожу в тексте то место, на котором нас прервали. — Когда закончишь, может, удостоишь вниманием «Повелителя мух»? Печатает. Еще энергичнее, чем прежде. — Знаешь, Дэнни, мне кажется, если я предложу твоим родителям отлучить тебя от всех социальных сетей, твои оценки наверняка улучшатся. Несколько мгновений Дэнни смотрит на меня, а я вежливо улыбаюсь. Я вижу, что он хочет выругаться и дать мне отпор, но вместо этого нехотя выключает телефон и засовывает в карман. Не думаю, что это победа. Просто временное отступление. Но все отлично. Что угодно, лишь бы сделать эти два часа не такими тягостными. Иногда я даже получаю удовольствие от игр разума с Дэнни. К тому же, когда мне все-таки удается вызвать у него хоть какой-то интерес к учебе, я чувствую удовлетворение. Но сегодня явно не такой день. Я плохо спал ночью, чувствую себя ужасно вымотанным, да и нервы пошаливают. Такое чувство, что скоро случится что-то плохое. Непоправимое. Я пытаюсь сосредоточиться на книге. — Так, мы говорили о главных героях: Ральф, Джек, Саймон… — Саймон явно был лишним, — говорит Дэнни, пожимая плечами. — Это почему же? — Мертвый груз. Простофиля. Он заслуживал смерти. — Заслуживал? Ты серьезно? — Ну да. От его смерти никому не было ни холодно, ни жарко, верно? Джек был прав. Хочешь выжить на острове — забудь обо всей этой цивилизованной херне. — Вообще-то главная мысль романа в том, что, если мы опустимся до дикарства, общество развалится. — А может, и неплохо бы. Все равно это липа, так? Об этом же и говорится в книге. Мы просто прикидываемся культурными, а если копнуть глубже, то все мы дикари. Я улыбаюсь, хотя и чувствую, как у меня внутри растет какое-то нехорошее ощущение. Наверное, опять несварение. — Что ж, довольно занятная мысль. На моих часах пищит будильник — я всегда ставлю будильник на конец урока. — Хорошо, на сегодня все, — говорю я и собираю книги. — Надеюсь больше узнать о твоей теории из следующего сочинения, Дэнни. Он встает и подбирает свою сумку. — До скорого, сэр. — На следующей неделе в это же время. Когда Дэнни уже стоит на пороге класса, я вдруг говорю: — Раз уж мы заговорили о новом обществе… Мне кажется, или ты видишь себя в числе тех, кто все-таки выжил, Дэнни? Он бросает на меня довольно странный взгляд: — Конечно. Да не волнуйтесь, сэр. Вас тоже. Если идти домой через парк, получается намного дольше. Да и день сегодня не самый теплый, но я все равно решаю пройтись. Небольшая прогулка по аллее воспоминаний. На берегу так красиво. Холмы с одной стороны, а за ними — отдаленный вид на собор, окруженный лесом. Эта картина не менялась последние несколько лет. Понадобилось четыре столетия, чтобы возвести этот шпиль, а ведь тогда не было необходимого оборудования. Хотя мне кажется, что даже с помощью всех чудес современных технологий на восстановление ушло бы куда больше времени. Но, несмотря на всю живописность местного пейзажа, каждый раз, когда я прохожу мимо этой реки, мой взгляд обращается к бурой, быстро бегущей воде. Она, должно быть, такая холодная… Какими беспощадными могут быть течения! Чаще всего я, конечно же, думаю о том, как Шон Купер скользнул в эту воду в попытке вытащить свой велосипед. Никто так и не понес наказание за то, что украл его. Слева от меня — новая зона отдыха. Мальчишки катаются на скейтах в парке. Мама усаживает смеющегося малыша на карусель. На качелях сидит одинокая девочка-подросток. Ее голова опущена, и волосы спадают ей на лицо, точно блестящий занавес. У нее каштановые волосы. Почти рыжие. Но то, как она сидит, обхватив себя руками, словно закрывшись в собственной раковине, моментально напоминает мне о Никки. Я помню и другой день. Это было тем же летом: миг, затерянный в беспорядочном вихре воспоминаний. Мама тогда отправила меня в магазин, чтобы я кое-что купил. Я шел домой через парк, когда заметил Никки на детской площадке. Она в одиночестве сидела на качелях, неподвижно глядя на свои колени. Я едва не крикнул: «Эй, Никки!» Но что-то меня остановило. Может, все дело было в том, как она беззвучно и вяло раскачивалась на качелях: вперед-назад, вперед-назад. Я подошел ближе. У нее что-то было в руках. Оно сверкало серебром на солнце — я узнал крошечный крестик, который она обычно носила на шее. Прямо у меня на глазах она подняла его… а затем воткнула в мягкую кожу своего бедра. Она делала это снова и снова. Снова, снова и снова… Я попятился и поспешил домой. И я так никогда и не сказал Никки или кому бы то ни было еще, что видел ее в тот день. Но увиденное навсегда осталось со мной. То, как она вонзала распятие себе в бедро. Снова и снова… Возможно, она проткнула ногу до крови, но все равно не издала ни звука. Даже не заскулила от боли. Девушка, сидящая в парке, поднимает голову и заправляет волосы за ухо. Серебро вспыхивает на солнце — у нее несколько серебряных сережек в одном ухе и большое железное кольцо в носу. Она старше, чем я думал. Возможно, уже студентка. И все же я отдаю себе отчет в том, что я, довольно эксцентричный мужчина средних лет, просто стою и пялюсь на какую-то девчонку на игровой площадке. Опустив голову, я иду дальше — чуть более резво, чем раньше. Телефон вибрирует в кармане. Я вынимаю его, ожидая очередного звонка от мамы, но нет. Это Хлоя. — Да. — Неплохо. Поработай еще немного над своей манерой разговора по телефону. — Прости. Я просто немного… не важно. Что такое? — Твой дружок забыл у нас свой бумажник. — Майки? — Ага. Я нашла его под столом в прихожей сразу после того, как ты ушел. Наверное, выпал у него из кармана. Я хмурюсь. Время обеда. Майки уже давно должен был обнаружить пропажу бумажника. Хотя, с другой стороны, он крепко надрался вчера вечером. Может, он до сих пор спит в гостиничном номере. — Да. Ну ладно, я позвоню ему и скажу. Спасибо. — Ага. А затем я чувствую какой-то внутренний толчок. — Слушай, а ты не могла бы заглянуть в этот бумажник? Что там? — Секунду. Я слышу возню на том конце провода, а затем она снова берет трубку. — Короче, тут наличка. Двадцать фунтов, кредитки, банковские карты, квитанции и водительские права. — А карточка от номера в гостинице есть? — Ах да! И она тоже. Его карточка. Без нее он не смог бы попасть в номер. Наверное, персонал отеля охотно выдаст еще одну карточку тому, кто сможет показать паспорт… — Значит, он не возвращался в свою гостиницу вчера вечером? — спрашивает Хлоя, как будто прочитав мои мысли. — Не знаю, — говорю я. — Может, он спал в машине. Но почему он не перезвонил мне? Даже если он не хотел беспокоить меня среди ночи, почему не позвонил утром? — Надеюсь, он не валяется где-нибудь в канаве. — Какого черта, Хлоя?