Гудки звучат и звучат. Наверное, этот номер уже недействителен. Она могла сменить его. Это вполне… — Алло? — Никки, это Эд. — Эд? — Эдди Адамс… — Нет-нет, я узнала тебя, просто удивилась, вот и все. Прошло так много времени. Это да. Но я до сих пор с легкостью могу определить, когда она лжет. Она не удивлена. Она обеспокоена. — Я знаю. — Как ты? Хороший вопрос. Есть много вариантов ответа. Я выбираю самый простой. — Бывало и лучше. Слушай, я понимаю, что все это очень неожиданно, но… мне нужно поговорить с тобой кое о чем. — Мы ведь уже разговариваем. — Лицом к лицу. — Но о чем? — О Хлое. Пауза. Такая длинная, что мне начинает казаться: она просто повесила трубку. А затем она говорит: — Хорошо. Я заканчиваю работу в три. Поезд в Борнмут приходит в три тридцать. Всю дорогу я делаю вид, что читаю, хотя на самом деле просто листаю страницы последней книги Харлана Кобена[25]. После того как поезд уползает прочь, я присоединяюсь к толпе людей, идущих к набережной. Перехожу дорогу и углубляюсь в Борнмут-Гарденс. Несмотря на то, что Борнмут всего в двадцати милях от нас, я редко здесь бывал. Не очень-то я морской человек. Даже в детстве я очень боялся огромных накатывающихся волн, и меня жутко бесило то, как песок расползается между пальцами и засасывает ноги. Однажды я увидел, как люди зарывают в песок недоеденные сэндвичи. Меня это страшно возмутило. С тех пор моя нога не ступала на песчаный пляж — по крайней мере без шлепанцев или кроссовок. Пусть сегодня не самый жаркий день, в Борнмут-Гарденс все равно довольно много людей. Они гуляют и играют в мини-гольф, который я просто обожал в детстве. Я выхожу на набережную и иду мимо пустыря, на месте которого раньше стоял гигантский кинотеатр IMAX, много лет не работавший и постепенно обветшавший, следую через аллею с аттракционами и наконец нахожу кафе, обращенные к морю. Я усаживаюсь в одном из них, баюкаю в руках теплый капучино и курю. Здесь занят только один столик. За ним сидит молодая пара: девушка с короткими обесцвеченными волосами и парень с дредами и пирсингом. На их фоне я выгляжу таким старым и таким благопристойным. Достаю книгу, но все равно не могу сосредоточиться. Смотрю на часы. Почти половина пятого. Еще одна сигарета — третья за полчаса. Я тянусь к огоньку зажигалки, прикуриваю, поднимаю взгляд — Никки стоит прямо передо мной. — Это просто отвратительно, — говорит она, кивая на сигарету, и выдвигает стул. — А еще найдется? Я передаю ей пачку и зажигалку — какое счастье, что у меня не дрожат руки. Никки прикуривает, давая мне возможность как следует разглядеть ее. Она выглядит старше. Это точно. Время заштриховало морщинами ее лоб и уголки глаз. Рыжие волосы теперь прямые, в них проглядывают прядки посветлее. Она все еще стройная, на ней джинсы и рубашка. Под аккуратным макияжем взрослой женщины виднеются веснушки и та девочка, которую я знал. Она вскидывает взгляд: — Да, старуха. И ты тоже. Я внезапно четко осознаю, каким выгляжу в ее глазах. Жилистый взлохмаченный мужчина в мятом пиджаке, рубашке и плохо завязанном галстуке. Мои волосы в ужасном состоянии, на мне очки для чтения. Чудо, что она вообще меня узнала. — Спасибо, — говорю я. — Рад, что мы оба стали такими серьезными. Она смотрит на меня ясными зелеными глазами: — Знаешь, что странно? Очень даже знаю. Слишком многое. — Что? — Меня не очень удивил твой звонок. На самом деле я даже ждала его. — Я не был уверен, что смогу дозвониться. К нам подходит официант — весь в черном, с хипстерской бородкой, которую ему явно еще слишком рано носить, и торчащей челкой. — Двойной эспрессо, — говорит ему Никки. Он едва заметно наклоняет голову, давая понять, что услышал заказ, и исчезает. — Ну так? — Она снова поворачивается ко мне. — Кто начнет, ты или я? Я внезапно осознаю, что понятия не имею, с чего начать. Смотрю в чашку в поисках вдохновения, но ничего не приходит. Я решаю начать с самого очевидного. — Так что, ты решила остаться в Борнмуте? — Я уезжала на время по работе. Но да, вернулась. — Понятно. И чем ты занимаешься? — Это неинтересно. Вожусь с документами. — Здорово. — Ни капли. Зверски скучно. — Ясно. — Ну а ты? — Учу… Я теперь учитель. — В Эндерберри? — Да. — Ты молодец. Возвращается официант и приносит ей кофе. Она благодарит. Я отпиваю из своей чашки. Все движения — осторожные и выверенные. Мы оба жутко напряжены. — Как мама? — спрашиваю я. — Она умерла пять лет назад. Рак груди. — Мне жаль. — Да не стоит. У нас не все было гладко. Я ушла из дома, когда мне исполнилось восемнадцать. И с тех пор мы не очень-то часто виделись. Я смотрю на нее. Мне всегда казалось, что именно Никки ждет счастливый финал. Она сбежала от отца. Вернулась ее мама. Похоже, в реальной жизни счастливых финалов не бывает. Только запутанные и сложные. Она выдыхает дым. — Видишься с остальными? Я киваю: — Да. Хоппо теперь трубопроводчик. Гав управляет «Быком». — Пауза. — Ты… знаешь про несчастный случай? — Да, знаю. — Откуда? — Рут часто писала мне. Так я и про твоего отца узнала. Рут? Какой-то отдаленный звоночек. Ах да! Подруга отца Мартина с кудрявыми волосами. Та самая женщина, которая приглядывала за Никки после нападения. — Она все время писала о том, как навещает отца, — продолжает она. — Так что я перестала читать ее письма. А затем сменила адрес и не сказала ей. — Она отпивает кофе. — Знаешь, он все еще жив. — Да, знаю. — Конечно, — кивает она. — Твоя мама. Добрая самаритянка. Забавно, не правда ли? Я улыбаюсь: — Ты так ни разу его и не навестила?