Ветер гуляет по набережной. Я поднимаю воротник куртки. Это просто ветер. Вот и все. — Если вы не виделись столько времени, почему случилась ссора в магазине? — А об этом ты откуда знаешь? — Именно так я и выяснил, что вы знакомы. — Я хмурюсь. — Погоди, а как ты узнала, где она работает? — В Эндерберри не так уж много мест, куда могла бы устроиться девушка вроде Хлои. И правда. — И еще я захотела навестить ее, потому что получила письмо. Мое сердце пропускает удар. — И там были меловой висельник и мелок? Она смотрит на меня: — Откуда ты… — Я тоже получил такое. И Гав. И Хоппо… и Майки. Лицо Никки темнеет. — Так, значит, она отправила нам все эти письма? — Она? Ты думаешь, это Хлоя прислала нам все эти письма? — Ну конечно! — вскидывается Никки. — А она это подтвердила? — Нет. Но кто еще мог? Пауза. Я думаю о Хлое, с которой знаком. О самой дерзкой, яркой и забавной девчонке из всех, которых я только видел. Все это бессмысленно. — Не знаю, — говорю я. — Но я бы не делал таких поспешных выводов. Она пожимает плечами: — Как хочешь. Сам себе гроб заколачиваешь. Кстати! Я жду, пока она выпьет кофе, а затем говорю, уже мягче: — Ты слышала о Майки? — А что с ним? Эд Адамс — поставщик самых счастливых новостей. — Он умер. — Господи! Что случилось? — Он упал в реку и утонул. Она просто смотрит на меня, и все. — В реку… в Эндерберри? — Да. — Что он делал в Эндерберри? — Приехал ко мне. Сказал, что хочет написать книгу о меловых человечках. Хотел, чтобы я ему помог. Мы выпили, он сказал, что вернется в отель… но так и не вернулся. — Твою мать! — Ага. — Но это же был несчастный случай. Я молчу. — Эд? — Слушай, я понимаю, это прозвучит как полный бред, но в ту ночь Майки сказал мне, что знает, кто убил Элайзу. — И ты поверил? — фыркает она. — А что, если он говорил правду? — Впервые в жизни? — Если он говорил правду, значит, его смерть не была результатом несчастного случая. — И что? Кому какое дело? Я просто не знаю, что ей ответить. Она всегда была такой жесткой? Как камешек с надписью «Попробуй откуси!». — Ты же не серьезно. — Нет, серьезно. Майки всю жизнь только и делал, что наживал себе врагов. У него не было друзей. Может, только ты, и то давно. Именно поэтому я согласилась на встречу. Но теперь с меня хватит. Она отодвигает стул и поднимается: — Мой тебе совет: иди домой и выгони Хлою к чертовой матери, а потом… просто разберись со своей жизнью. Надо прислушаться. Надо дать ей уйти. Надо допить кофе и сесть на поезд. Но если подумать, вся моя жизнь — это длинный глубокий каньон, в котором волны «надо» накатываются друг на друга в море бесконечных сожалений. — Никки, подожди. — Ну что еще? — А что насчет твоего отца? Ты не хочешь знать, кто сделал это с ним? — Эд, хватит уже. — Но почему? — Потому что я знаю, кто это сделал. Вот уже второй раз она сражает меня наповал. — Ты знаешь? Но откуда? — Она сама сказала мне. Поезд до Эндерберри отложили. Я пытаюсь убедить себя, что это просто неудачное стечение обстоятельств, но понимаю, что не могу. Я следую за толпой, проклиная тот момент, когда решил ехать на поезде, а не на машине (а еще — задержаться дома и выпить бутылку вина, вместо того чтобы сесть на более ранний поезд). Время от времени я поглядываю на доску объявлений. «Отложено». Могли бы просто написать: «Успешно испортили тебе день, Эд». Домой я попадаю уже после девяти — вареный, уставший и помятый, потому что меня всю дорогу вжимал в окно какой-то тип, который выглядел так, словно всю жизнь играл в регби за сборную титанов — и я имею в виду богов, а не команду. К тому моменту, как я схожу с автобуса и направляюсь к дому, я чувствую себя окончательно измотанным и мучительно трезвым. Открываю ворота и иду по подъездной дорожке. Дом окутан темнотой. Хлоя, наверное, вышла погулять. Может, это и к лучшему. Не уверен, что готов к разговору, который неизбежно должен между нами случиться. Первое прикосновение холодного беспокойства я почувствовал в тот момент, когда понял, что входная дверь не заперта. Да, Хлоя бывает легкомысленной, но не безответственной и не забывчивой. Какое-то время я топчусь на пороге собственного дома, словно коммивояжер, а потом толкаю дверь. — Эй! Единственный ответ — бездыханная тишина дома и приглушенный гул, доносящийся из кухни. Я включаю свет в прихожей и замираю, неуверенно перебирая гигантскую связку своих ключей. — Хлоя? Захожу на кухню, зажигаю свет и оглядываюсь. Задняя дверь распахнута — меня обдает холодным ветром. Все поверхности в кухне захламлены, кто-то готовил здесь ужин: пицца, салат в глубокой миске, недопитый бокал вина на столе. Гул, который я слышал, издает духовка. Я наклоняюсь и выключаю ее. Тишина сразу же кажется оглушительной. Теперь единственный звук, который я слышу, — это пульсация крови у меня в ушах.