Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 47 из 63 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Да. Но это проще сказать, чем сделать. Я жду, что будет дальше. Мама вздыхает: — Ханна Томас была… очень уязвимой девочкой. Легко поддавалась внушению. Всегда нуждалась в образце и кумире. К сожалению, именно его она и нашла. — Ты про отца Мартина? Она кивает. — Однажды она пришла ко мне… — Я помню тот вечер. — Правда? — Я видел вас в гостиной. — Она должна была прийти ко мне в клинику. Мне следовало настоять на этом, но она, бедняжка, так расстроилась, ей не с кем было поговорить, и я разрешила ей войти. Заварила ей чай и… — Даже несмотря на то, что она принимала участие в протестах? — Я врач. Врачи никого не осуждают. Она была на четвертом месяце. И очень боялась признаться во всем отцу. Ей исполнилось всего шестнадцать лет. — Она хотела оставить ребенка? — Она сама не знала, чего хочет. Она была… просто девочкой. Маленькой девочкой. — И что ты ей сказала? — То же, что говорила каждой женщине, которая приходила ко мне. Описала ей все варианты. Ну и, конечно, спросила, как к этому отнесется отец ребенка. — А что она ответила? — Сначала она не желала признаваться, кто он. Но в итоге все равно призналась. Говорила о том, что они с отцом Мартином любят друг друга, но церковь против их отношений. — Мама встряхивает головой. — Я дала ей лучший совет, на который была способна, и от меня она ушла, чуть успокоившись. Но признаюсь: я сама разнервничалась и не могла с собой договориться. А потом были эти похороны, и ее отец начал обвинять Шона Купера в том, что он ее изнасиловал… — Но ты ведь знала правду! — Да. Но что я могла сделать? Не выдавать же мне Ханну. — А папе ты сказала? Она кивает: — Он знал, что она приходила ко мне. И в тот же вечер я ему все рассказала. Он хотел пойти в полицию, в церковь и разоблачить отца Мартина, но я убедила его сохранить это в тайне. — Но он не смог, не так ли? — Не смог. Когда нам разбили окно кирпичом, он страшно разозлился. Мы поссорились… — Я вас слышал. Папа ушел и напился… Конец истории я знал, но все же позволил маме закончить. — Той ночью в пабе были отец Ханны и какие-то его дружки. А твой отец, он… ну… напился и был так зол… — Он сказал им, что отец Мартин… Мама снова кивает: — Пойми, он не мог предугадать, что потом произойдет. Не знал, что они сделают с отцом Мартином. Они ворвались в церковь и избили его. — Понятно. Гав тоже не знал, к чему приведет кража велосипеда Шона. И я не знал, когда оставил то кольцо в доме мистера Хэллорана. — Но почему ты потом ничего не сказала, мама? Почему папа ничего не сказал? — Энди Томас был полицейским. И мы все равно не смогли бы ничего доказать.
— И что, это все? Вы позволили им избежать наказания, и все? На этот раз она долго молчит, прежде чем ответить: — Нет, не все. Энди Томас и его дружки были пьяны и жаждали крови. Я не сомневаюсь, что это они избили отца Мартина до полусмерти, но… — Но… — Эти жуткие рисунки мелом и порезы на его спине? Мне все еще трудно поверить, что именно они это сделали. Ангельские крылья. В моей памяти вспыхивает маленькая татуировка на запястье Никки. «В память об отце». И еще кое-что. Она сказала мне кое-что прямо перед тем, как уйти, когда я спросил ее о рисунках: «Папа любил эту церковь. Это — единственное, что он по-настоящему любил. А эти рисунки… Кто-то осквернил его святилище. Плевать на то, что его избили. Его убило именно это». У меня по спине бегут холодные мурашки. — Это наверняка сделали они. Кто еще мог? — Да, наверное, — вздыхает она. — Я плохо поступила, Эд. Зря рассказала обо всем твоему отцу. И промолчала о том, кто на самом деле напал на пастора. — Поэтому ты навещала его каждую неделю? Чувствовала себя виноватой? Она снова кивает. — Может, он не был хорошим человеком, но все заслуживают… прощения. — Никки его не простила. Она сказала, что навестит его только на похоронах. — Странно, — хмурится мама. — И не говори. — Нет, я имею в виду… странно, потому что она навещала его. — Что-что? — Медсестры говорят, что она приходила каждый день в прошлом месяце. Когда ты взрослеешь, мир резко уменьшается. Ты становишься Гулливером в своем собственном царстве лилипутов. В моей памяти дом Святой Магдалины всегда оставался огромным старым зданием. Гигантским особняком, окруженным акрами зеленых лугов, внезапно выросшим передо мной в конце длинной, обдуваемой ветрами дороги. Теперь эта же дорога показалась мне короткой, а лужайки вокруг особняка были не больше придорожных газонов, местами заросшие травой, местами облысевшие. И ни одного садовника, который мог бы за ними присматривать. Домик лесника покосился, его дверь распахнута так, что виднеются инструменты и рабочая одежда, висящая на крючке. На той же лужайке, где я повстречался со старушкой в забавной шляпе, стоит кованая садовая мебель на гнутых ножках, брошенная на поругание птицам и стихиям. Сам особняк кажется мне намного меньше, чем раньше. Белые стены давно надо бы покрасить, старые деревянные рамы — заменить. Он стал похож на своих обитателей. На некую пожилую даму, доживающую последние сумрачные дни. Я нажимаю на дверной звонок и открываю дверь. Внутри все не так уж изменилось. Стены совсем пожелтели от табачного дыма. Уверен, картины на них те же самые. И запах тот же. Типичный больничный запах. Запах порошка, мочи и протухшей еды. За стойкой регистрации в углу никого нет. Монитор компьютера мерцает нервным светом. Его блики пляшут на поверхности старого телефона. Журнал посещений лежит у всех на виду. Я подхожу и заглядываю в него. Мой палец скользит по странице. Имена, даты… Их не очень много. Или у жителей этого дома нет родственников, или, как сказала Хлоя, они разорвали все связи и позволили мыслям о брошенных здесь близких людях медленно утонуть в болоте памяти… А вот и Никки. Я сразу вижу ее имя. Она приходила сюда на прошлой неделе. Так почему же она солгала? — Я могу вам помочь? Я подпрыгиваю и оборачиваюсь. Журнал посещений падает и закрывается. Передо мной стоит крепко сбитая женщина с жестким лицом и волосами, собранными в гладкий пучок. Она постукивает по стойке длинными фальшивыми ногтями и смотрит на меня, приподняв бровь. Ну, или они только кажутся поднятыми. Может, они просто нарисованы. — Здравствуйте, — говорю я. — Я… эм-м… хотел вписать свое имя. — Да ну? Медсестры обладают тем же рентгеновским зрением, что и мамы, определенно. Она смотрит на меня так, словно хочет сказать: «Не вешай мне лапшу на уши, парень. Я точно знаю, чем ты тут занимался». — Простите, просто журнал был открыт не на той странице, и… Она недоверчиво фыркает, поднимает журнал и открывает на сегодняшней странице. Шлепает по ней сиреневым талончиком:
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!