— У тебя ведь куда более широкий круг общения, чем у меня, — продолжал он, отыскивая в телефоне нужный аудиофайл. — И ты в том возрасте, когда важно уметь улавливать малейшее изменение настроения собеседника. Один неверный шаг — и коммуникация будет заморожена до конца года. Глаза Ребекки расширились. — Ты с какой планеты свалился, папочка? Винсент посмотрел на дочь. На ту самую, о которой когда-то знал все. А теперь не мог бы, пожалуй, назвать даже ее любимое мороженое. Если она, конечно, до сих пор ест мороженое… Тем не менее на этот раз он безошибочно истолковал выражение озадаченности на ее лице. — Понимаю, что это нелегко. Но если ты хоть в чем-то похожа на меня, то в школе внимательно контролируешь каждый свой жест и каждое слово. Потому что реакция других всегда непредсказуема. Тебе не надо ничего отвечать — я знаю, что по части коммуникации ты гений. Просто вспоминаю, как это было со мной. Надеюсь, что твое окружение более доброжелательно. Но меня совсем не удивит, если и оно оставляет желать много лучшего. Ребекка долго молчала. В самом худшем случае Винсент опять перегнул палку и будет немедленно выставлен за дверь. — То есть допрос… — Она кивнула на телефон. — Ты вообще имеешь право мне это прокручивать? По тону ее голоса Винсент понял, что прощен. — Думаю, что нет. Честно говоря, странно, что меня вообще туда допустили. И все-таки послушай. Это займет максимум десять минут. А потом скажешь мне, что ты о нем думаешь. Винсент запустил диктофон, дал Ребекке прослушать диалог Мины и Даниэля и тут же удалил файл. — Меня могут привлечь к уголовной ответственности, но я должен знать твое мнение. Ребекка опустила глаза в пол и как будто сосредоточилась. — Он боится, — сказала она. — Нервничает. Но я знаю, как это звучит, когда люди лгут. И здесь я этого не слышу. Может, он что-то скрывает, но то, что говорит, — правда. — Полностью с тобой согласен. — Винсент кивнул. — Хотя парень все время косился влево. — Он шутливо толкнул Ребекку в бок. Хотел было положить ей на плечо руку, но передумал. Ему, как и дочери, были неприятны подобные знаки внимания. В конце концов, есть и другие способы показать ребенку свою любовь. Ребекка улыбнулась, и Винсент почувствовал себя сполна вознагражденным. — Но, папа, — продолжала она, — эта женщина, которая вела допрос… это с ней ты работаешь? Это она, да? — Ты имеешь в виду Мину? — Да, наверное. Ты ведь догадываешься, что она тобой интересуется? Это ясно слышится. Один ее медовый голос, когда она произносит твое имя… Винсент почувствовал, как у него загорелись щеки. Он покраснел, как пристыженный школьник. Быстро ответил: — Между нами ничего нет. — Я знаю. Но женщина может флиртовать и не объявляя об этом во всеуслышание. Ей ведь не обязательно ходить по улице с плакатом: «Я флиртую» — чтобы кое-кому стало все ясно. Здесь это очевидно. И не бойся… я ничего не скажу тете Марии. — Здесь нечего говорить. — Да, конечно. Мне пора в школу, извини. И Ребекка поднялась, оставив Винсента сидеть и ждать, когда перестанут гореть щеки. * * * На улице все еще светло, поэтому Мина видела не только кухню, но и гостиную. Правда, и саму ее тоже легче было заметить теперь, чем темным зимним вечером. Приходилось быть вдвойне осторожной. Не то чтобы она боялась быть узнанной — столько лет прошло… Мина стала совсем другим человеком. Настали другие времена и совсем другая жизнь. Наконец в окне возникла девочка, которую она так ждала. Темные волосы падали ей на лицо, когда она склонялась над кухонным столом. Лампа освещала ее сзади, поэтому Мина отчетливо видела силуэт, несмотря на четвертый этаж. На девочке было все то же серое худи — похоже, ее любимое. Она жевала завязку от капюшона, но лицо ее Мина разглядеть не могла. Рядом залаяла собака, и Мина вздрогнула. Озлобленная чихуа-хуа. И женщина в дорогом пальто и лоферах с логотипом «Гуччи». — Дайте пройти, — прошипела женщина, хотя вокруг было полно свободного места. Мина воздержалась от возражений. В Эстермальме и не такое услышишь. Собака поддержала хозяйку заливистым лаем, прерываемым угрожающим рычанием, и женщина натянула поводок: — Пойдем, Хлоя. Бросив хищный взгляд на Мину, собака неохотно подчинилась. И Мина снова осталась одна на тротуаре Линеегатан. Девочки в окне больше не было. Осталось гложущее чувство отсутствия. Пустоты. А может, и вины или всего этого вместе… В таких случаях Мина никогда не пыталась разобраться со своими чувствами. Стоит ли открывать ящик Пандоры? Она попыталась представить, как выглядит изнутри квартира девочки, ее комната, где Мина, конечно, никогда не бывала. Зато хорошо помнила другую квартиру, тесную «двушку» в Васастане. И совсем другую комнату. На первом этаже находился лучший в городе греческий ресторан. У Мины так и не хватило духа войти туда снова. Она боялась боли, почти физической, которую может причинить ей память. Вскоре девочка появилась снова, на этот раз в гостиной. Разговаривала с кем-то. Жестикулировала. Передвигалась из одного конца комнаты в другой. Со стороны это походило на ссору, но сказать наверняка было трудно. Жаль, что нет Винсента — он, конечно, лучше истолковал бы этот язык жестов. Тут Мина поймала себя на том, что стоит, приподнявшись на носках. Как будто так можно больше разглядеть в окне четвертого этажа… Тем не менее она продолжала тянуться. Потом серое худи пропало окончательно. Мина опустилась на пятки, вздохнула и медленно побрела к машине. * * * За несколько дней до Вальборга[19] солнце вдруг решило, что сейчас середина лета. Впрочем, Винсент ничего не имел против этой жары, особенно с учетом того, что прогулка могла затянуться. Он предварительно обдумал, где будет лучше расположиться с телефоном, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания окружающих. Проще всего было бы позвонить из квартиры, но у него не осталось сил объясняться с Марией каждый раз, когда нужно было поговорить с Миной. Другой вариант — из машины. Но Винсенту нужно было двигаться, чтобы хорошо соображать. Он ведь хотел произвести впечатление. Поэтому было важно обеспечить приток крови к мозгу. Крови и серотонина. Все это могла дать только прогулка по Сёдермальму. А люди в худшем случае услышат лишь несвязные обрывки разговора. Винсент надел наушники и включил шумоподавление. Движение на участке от Гётгатан к Сканстюлу всегда было оживленным. Потом набрал отделение полиции и попросил Мину. Она ответила после двух сигналов. Винсент и не ожидал ничего другого от ответственного работника полиции. — Хотел обсудить с тобой профиль убийцы, — начал он. — Там есть над чем поразмышлять после допроса. Как у тебя со временем? Рядом с Винсентом возле пешеходного перехода стоял мужчина лет шестидесяти с бакенбардами и убранными в «хвост» длинными волосами. Он вроде как удивился, когда увидел Винсента, но не более того. Такую реакцию Винсенту приходилось наблюдать много раз. Люди узнавали его по телешоу, но что с этим делать, не знали. — Я вся внимание, — послышался голос Мины. Винсент почувствовал, что снова краснеет. — Подожди, я только включу запись. — Мина щелкнула чем-то на компьютере. — За тобой трудно записывать от руки. Скажем прямо — невозможно. — Хорошо, я начинаю, — предупредил Винсент. — То, что меня смущало в нем больше всего, если ты помнишь, это сочетание холодной расчетливости с невероятной эмоциональной агрессивностью. Поэтому поначалу я думал, что мы ищем человека с нарциссическим расстройством личности. Того, кто ставит себя выше окружающих. Для кого другие просто не имеют ценности. Что-то вроде неодушевленных предметов, с которыми можно делать все, что вздумается. На светофоре зажегся зеленый свет, и мужчина с «хвостом» пошел через улицу, напоследок все-таки показав Винсенту выставленный вверх большой палец. Винсент улыбнулся, когда их взгляды встретились. Вот она, популярность. Большой палец — это так просто. Тем не менее люди не всегда готовы расщедриться даже на это. — В картину нарциссического расстройства хорошо вписывается скрупулезное планирование убийств, — продолжал Винсент. — Конструирование ящиков, похищение жертв, их нумерация, разбитые часы и то, что он оставлял тела на открытых, людных местах. Для нарцисса все это не проблемы, поскольку речь не идет об убийстве «полноценного человека». В его мире такой только один, и это он сам. Винсент перешел на солнечную сторону улицы, надел очки и посторонился, уступая дорогу женщине средних лет на скейборде с мотором. Люди доставляют на улицах некоторые неудобства, но без них, что ни говори, было бы скучно. Винсент продолжил путь по Гётгатан в направлении площади Медборгарплатс. — И это всё? — спросила Мина. — Можно добавить расстройство эмпатии, — ответил Винсент. — Иногда оно вызывается физическими деформациями в мозге, уменьшенными миндалинами, к примеру, или нарушением связи между кортексом и гиппокампусом. В этом возможное объяснение агрессии. Не исключено также, что он создал вокруг убийств свой собственный мир. Соко Асахара, погубивший массу народа при помощи газа сарин в токийском метро, утверждал, что таким образом спасает людей, потому что берет их грехи на себя. То есть согласно его собственным представлениям он помогал своим жертвам. С такими мыслями убивать, конечно, проще. — Случай, похоже, исключительный, — заметила Мина после долгой паузы. Между тем Винсент достиг метро на площади Медборгарплатс и теперь размышлял над тем, стоит ли ему повернуть к Данвикстюллу или продолжить движение к Шлюзу. Пожалуй, имело смысл навестить магазин пластинок в Мосебакене. Мария, конечно, глубоко вздохнет при виде его очередного винилового приобретения, но нужен же хоть какой-то противовес вечным коммерческим радиоканалам. Вдобавок он только что заплатил за отдельный телеканал, транслирующий исключительно «Отчаянных домохозяек из Нью-Джерси» и тому подобную чушь. Итак, Винсент выбрал Шлюз. — Ты права, — сказал он Мине. — Это и в самом деле не совсем обычно. Меткое замечание. Ты сообразительна, как всегда. Винсент говорил чистую правду, и похвала произвела ожидаемый эффект. Он почувствовал сквозь трубку, как Мина улыбается. Как все просто… А вот мужчина с двумя мальчиками лет шести, оказавшийся вдруг на тротуаре рядом с Винсентом, не улыбался. Один ребенок выглядел мрачнее тучи, другой плакал. — Не хочу… — протестовал он. — Не хочу в метро… Мужчина как будто хотел подойти к Винсенту, и тот ускорил шаг. — Однако все это не объясняет эмоциональной компоненты, которая здесь, безусловно, присутствует, — продолжал менталист, понизив голос и опасливо озираясь по сторонам. — Если б он был героем фильма, то непременно страдал бы раздвоением личности. Но на самом деле это крайне маловероятно. На том этапе, где я сейчас нахожусь, по крайней мере. — Хорошо, это уже действительно кое-что, — сказала Мина. — То есть ты все-таки полагаешь, что все это подходит Даниэлю? Винсент встал посреди тротуара. Вышедшие из книжного магазина мужчина и женщина едва на него не налетели. Винсент сделал виноватое лицо, и они улыбнулись. — Нет, нет, совсем наоборот, — поспешил возразить Винсент. — Это ведь ты с ним разговаривала. Даниэль не демонстрировал ничего подобного ни в кафе, ни на допросе в полиции. Мы говорим о той степени нарциссизма, которая непременно должна была бы просочиться в разговор. Но уже одно то, что Даниэль употреблял слово «мы» вместо «я»… В нем, конечно, чувствуется некое самолюбование, но, черт возьми, ему двадцать лет. Кто не самолюбив в этом возрасте? Винсент почти подошел к дверям первого магазина пластинок. Какая-то часть мозга уже озадачилась вопросом, чего не хватает в его домашней коллекции, и не находила ответа. Похоже, предстоит обыкновенный бесцельный шопинг. Что ж, иногда так даже лучше… — Ты говорил о нарушениях эмпатии, — снова послышался голос Мины. — Это такое психическое расстройство… но ведь эмпатию можно симулировать?