— Можно симулировать сострадание при осознании такой необходимости, — Винсент кивнул, забыв, что Мина не видит. — И Даниэль тщательно контролировал каждое свое слово и поведение до мельчайших деталей. Только вот увеличение зрачка, когда он заговорил о своей девушке, трудно поддается осознанному контролю. Да и вообще, не думаю, что он способен строить более сложные планы, чем меню на ближайший ужин. Судя по тому, что я видел, во всяком случае. — То есть Даниэль не убийца? Ты не согласен с Рубеном? — Что касается преступников, здесь я не профессионал, ты же знаешь. И твоя группа мне не доверяет. Это всего лишь частное мнение, которое может оказаться насквозь ошибочным. Винсент взялся за ручку двери магазина и остановился на ступеньках. — Но у Даниэля какие-то проблемы, — продолжал он. — Зачем он так тщательно себя контролирует и почему так напрягается в присутствии полицейских? Вот что мне хотелось бы сейчас знать. — Мне тоже. Спасибо за профиль. Постараюсь в самое ближайшее время донести его до сведения Юлии. Винсент покосился на витрину с виниловыми пластинками. — Какую музыку ты любишь? — спросил он Мину. — Э-э-э… музыку? О чем ты, Винсент? — Так, ничего. Просто мысли вслух. Он дал отбой и вошел в магазин. Хорошо, что Ребекка не слышала окончания разговора, иначе подняла бы отца на смех. * * * Ему опять снился старый друг. Кристер и сам не мог понять, зачем Лассе являлся ему ночами. Так давно это было… Так много людей прошло через его жизнь… Все они уходили бесследно, и ни один не снился, включая мать. Наверное, потому, что она и без того все это время оставалась рядом. И дома Кристер по-прежнему жил в окружении ее вещей. И это ее лицо смотрело на него с фотографий на стенах. Являться ему во сне для матери было бы лишнее. Лассе как раз собирался что-то сказать, когда другой голос вернул Кристера к реальности, заставив резко выпрямиться на стуле и заспанно оглядеться. — Что такое? Над ним, скрестив руки и широко улыбаясь, стоял Рубен. — Вздремнул немного? — Нет, нет… я только… глаза зачесались. Сколько можно смотреть эти чертовы записи… — Ну, спи, спи… Педеру, во всяком случае, это нисколько не мешает работать. Рубен, подняв одну бровь, выглядел серьезным. — Ты уже рассказал Юлии, кого видел возле кафе? Он показал на монитор, где воспроизводился материал с камеры наблюдения. Кристер перевел испуганные глаза с Рубена на экран. — Что? Где? Рубен наклонился, взял мышь и отмотал видео назад. Потом нажал «воспроизведение» и ткнул пальцем: — Вот здесь. Все тот же хромающий мужчина. У Кристера упало сердце. Он чувствовал, что с этим хромцом что-то не так, и все еще не мог понять, что именно. — Ты не должен ни в чем себя винить, — Рубен ободряюще похлопал коллегу по плечу, — но у меня хорошая память на лица. Он часто бывал там? — По несколько часов каждый день. Мысли заметались, как испуганные крысы в лабиринте, а потом наступило озарение. Кристер повернул побледневшее лицо к Рубену. — Черт… Май Ведран потирает руки, пытаясь противостоять холоду. Перчатки остались в машине — надо же быть таким растяпой… Знает ведь, что по утрам холодно даже в мае. Солнечные лучи, словно пытаясь просочиться внутрь, золотят гофрированную крышу Тредгордсхаллена в Остре, южном пригороде Стокгольма. Наручные электронные часы показывают 4:45. Это время сегодняшнего восхода солнца согласно метеосводке. То есть сейчас самое начало дня. Тредгордсхаллен откроется не раньше пяти, но тетя Йорданка с малолетства приучила Ведрана появляться на месте чуть раньше остальных. Это особенно важно, когда работаешь с цветами. Небольшая пробежка по площадке, чтобы разогнать кровь. Утро выдалось по-осеннему холодное, хотя днем и обещали жару. Хорошо еще, что Ведран надел шерстяные носки. Его цветочная лавка в Ханинге, конечно, не бог весть что, но те, кто у него покупает, довольны. Даже более того, они возвращаются. Это ради них он мерзнет возле Тредгордсхаллена, чтобы иметь лучший выбор. Ведран занимается цветами без малого сорок лет. Большинства его конкурентов не было на свете, когда он начинал. Это его цветы вручали в Белграде футбольной команде «Црвена Звезда», когда они выигрывали матчи. До беспорядков на стадионе «Максимир», естественно, — постыдная история… Но, когда все началось по-настоящему, Ведрана там уже не было. Они с Моникой встретились и полюбили друг друга. То, что он переедет в Швецию, даже не обсуждалось. …Он все еще один на площадке перед Тредгордсхалленом. Ведран тряхнул головой. За сорок лет работы он ни разу не позволил себе понежиться в постели утром. Это удовольствие для бездельников. Ведран быстро идет вдоль фасада, разминается. Все ранние пташки знают, что он первый в очереди. Но парковка с боковой стороны здания не совсем пустая. И то, что там стоит, издали похоже на черный шкаф. Он появился там несколько дней назад, в ту самую ночь, когда парковку перегородили из-за дорожных работ. Сегодня ограждение снято. Ведран обращал внимание на эту штуку каждый раз, когда ее видел, но только сегодня впервые получил возможность рассмотреть ее поближе. Он пересекает асфальтированную площадку. На черных дверцах серебрятся капли росы. Ведран морщит лоб. Как это могло здесь оказаться? Не иначе по милости какого-нибудь растяпы-миллениала, которому было поручено доставить шкаф в совершенно другое место. Ведран никогда не возьмет себе напарника моложе тридцати. Эти миллениалы только и умеют, что пялиться в телефоны, какие тут могут быть цветы? Он приближается к шкафу и обходит его со всех сторон. Шкаф высотой с Ведрана и примерно такой же широкий. Что-то вроде небольшого гардероба, довольно грубо сколоченного из фанеры и так же покрашенного. По углам металлическая окантовка. Ведран проводит рукой по стенке, рискуя подцепить занозу. Похоже, тот, кто это делал, был зол на весь мир. Древесина скорее обломана, чем распилена. По углам торчат изогнутые гвозди… Нет, Швеция во всех отношениях хорошая страна, но уж больно много здесь дармоедов. В Сербии подобному изделию место только на помойке. Приглядевшись к передней стороне шкафа, Ведран замечает, что она поделена на три части. То, что он поначалу принял за шкаф, представляет собой три огромных ящика, каждый со своей дверцей, поставленных друг на друга и разделенных металлической рамкой. И средняя часть, похоже, выдвигается, как ящики в письменном столе. Ведран хватается за дверцу и дергает на себя изо всех сил, но конструкция не поддается. Вряд ли этот шкаф предназначался для доставки в какое-то другое место. Похоже, от него просто избавились. Что за идиоты, неужели так трудно дотянуть до ближайшей свалки? Если это сделал сам мастер, то ему явно помешал стыд. Так или иначе, на парковке этой штуке не место. Электронные наручные часы показывают 4:50, и у Ведрана достаточно времени, чтобы отбуксовать шкаф к краю площадки. Немного физической нагрузки с утра не повредит. С другой стороны, надрываться глупо. Если шкаф доверху набит хламом, лучше оставить все как есть. Весь мусор не уберешь. Ведран запускает пальцы под рамку среднего ящика и тянет на себя — ничего не происходит. Похоже, идиот задвинул ящики до того, как высохла краска. Миллениал, одним словом. Между тем у входа в Тредгордсхаллен уже собираются люди. Зал скоро откроется. Но он должен пересилить эту штуковину. Ведран дергает еще сильнее, и ящик с лязгом выскакивает вперед. В нос ударяет резкий запах, и Ведран пятится, зажимая рукой нос. Он не сразу понимает, что лежит в ящике. Что-то вроде забитого животного. Свинья, судя по отсутствию шерсти. Один большой кусок и два поменьше. Ноги, похоже… Но это всего лишь его предположения. Ведран работает с цветами и ничего не понимает в мясе. Ясно одно: это засохшая кровь, а не краска мешала ему открыть ящик. Потому что куски, как и внутренняя поверхность ящика, целиком покрыты липкой кровью. Она здесь повсюду — словно кто-то специально размазывал ее кисточкой. Кто мог сотворить такое с учетом того, что в Тредгордсхаллене не продают мяса, только рыбу и овощи? Да еще и его цветы. Ведрану нужно туда, они вот-вот откроют. Но он снова делает шаг по направлению к шкафу, все еще зажимая нос рукой. Рядом с порубленной тушей в лужице засохшей крови лежит какой-то предмет. Ведран не сразу его заметил, а теперь видит, что кто-то оставил в ящике сломанные наручные часы. Ведран внимательнее вглядывается в куски мяса. Что-то здесь не так. У свиньи не может быть такой гладкой кожи. Тошнота уже подступает к горлу, но он должен знать наверняка. Вот когда пригодились бы перчатки… Делая над собой усилие, он дергает верхний ящик, и тот открывается все с тем же отвратительным лязгающим звуком. Он должен выяснить… В верхнем ящике крови почти столько же, если не больше, но Ведран ничего этого не видит. Глаза — вот что без остатка поглощает его внимание. Карие, человеческие, они глядят на него, как будто о чем-то спрашивают. «Йорданка, помоги мне», — шепчет Вердан и отступает на шаг, чтобы не упасть. Тошнота ударяет в голову, лишая его возможности думать. Волосы мальчика слиплись от крови, которой залиты лицо и верхняя часть тела, до уровня сосков. Ровно столько, сколько могло уместиться в этом ящике, все остальное отрезано. Тут Ведран догадывается, что в среднем ящике лежит нижняя часть туловища и отрубленные конечности. А ведь есть еще нижний… Его охватывает ужас. Ведран пятится все быстрее, не в силах оторвать взгляд от выпученных карих глаз, а потом, когда сознание возвращается, бежит к Тредгордсхаллену, стремительно набирая скорость. И, еще не добежав до входа, начинает громко кричать. * * * Четыре коротких звонка — настолько агрессивных, что Винсент почти не сомневался, кто стоит за дверью. И это действительно оказалась Ульрика, его бывшая жена и сестра Марии. Как будто в жизни и без того недоставало проблем. Но поговорить действительно нужно. — Входи. — Винсент сделал жест в сторону квартиры. — Ты хотел со мной поговорить? — спросила Ульрика, снимая солнечные очки. Сразу к делу, как и всегда. На формальности нет времени. Для Ульрики имел значение только результат. И, словно желая лишний раз это подчеркнуть, она была одета в розовую тренировочную майку и шорты, дополненные поясом с бутылочками для воды. У себя на работе, в адвокатском бюро, Ульрика носила строгий деловой костюм, а к нему явилась в одежде для фитнеса. Винсенту не нужно было смотреть ей на ноги, чтобы знать, что на них все та же пара «Филипп Плейн». И все это выглядело ново и дорого. Ульрика не менялась. — Кофе? — предложил Винсент. Она сняла резинку — и пышные, сильно осветленные волосы рассыпались по плечам. — Ты же знаешь, что я не пью кофе. — Просто хотел убедиться, что ничего не изменилось.