Винсент вздохнул. Если количество людей, которых человек встречает за день, коррелирует с количеством мыслей, которые он успевает передумать, то существует ненулевая вероятность того, что эти прямые когда-нибудь пересекутся. Конечно, она реализуется в жизни не каждого человека, но таких более чем достаточно. То есть это событие вполне вероятно. Ничто в позе или выражении лица Даниэля не говорило о том, что он лжет. Винсент открывает глаза. Таким образом вряд ли удастся вспомнить то, что ему нужно. Тут придется обращаться к отделам памяти за пределами контролируемой сознанием зоны. К воспоминаниям, которых там может вовсе не оказаться. И Винсенту известен один-единственный способ, как можно это сделать, — самогипноз. Он поднимается и запирает дверь, чтобы случайно не напугать уборщицу — ради Умберто. Потом ложится на пол и смотрит в потолок. Обычно Винсент использует самогипноз, чтобы уснуть, когда Мария читает при слишком ярком свете. Но на этот раз он не должен спать. Скорее, ему нужен трамплин в подсознательное. Винсент озирается, фиксируя впечатления органов чувств. — Стул красный, ножки металлические, — бормочет он. — Гардины в цветочек — ужасные. Скамейка синяя, ДВП. Вентилятор гудит. Снаружи шумят машины, урчит холодильная камера. Ковер подо мной мягкий, пол твердый. Температура… тепло. Винсент закрывает глаза. * * * Мужчина по имени Себастьян снова смеется. Вполне дружелюбно, что совсем не согласуется с его действиями. — Агнес сама во всем виновата, — говорит он. — Разве ее заботила расовая чистота? Она — шлак, мусор, от которого стоило избавиться. То есть ты оказал нам услугу, парень. Интересно, на что она запала? Неужели на твой сирийский член? Себастьян раздраженно щупает у Даниэля между ног. Тот пытается сбросить его руку, но у Себастьяна железная хватка. И в горле у Даниэля сухо, как в пустыне. Он не может отвечать, даже если б и хотел. — На тот самый, которым ты хочешь замарать еще одну шведку? — продолжает Себастьян. — Не думаю, что у тебя это получится, Даниэль, или как там это звучит на твоем чертовом языке… Он отталкивает Даниэля от двери — от Эвелин и уютного света в ее окне. На какое-то мгновение Даниэль теряет равновесие, но ему удается устоять на ногах. Стоит упасть — и все будет кончено. Окно ее кухни все еще светится в какой-нибудь паре метров над его головой. «Выгляни же, — мысленно уговаривает он Эвелин. — Посмотри, я здесь, внизу». Четверо мужчин в черных куртках-бомберах выходят из темноты по другую сторону улицы. Буквы SF на рукавах в свете фонаря вспыхивают, как белая молния. Это они, кто отвечает за будущее Швеции. То, чего так боялся Даниэль, почти случилось. Он чувствует это нутром. «Шведское будущее» — только на первый взгляд политическая партия. На самом деле это отпетые убийцы. Юсуф рассказывал, что они сотворили с его кузеном. Один удар — и ты всю оставшуюся жизнь обречен не расставаться с мочеприемником. Парню было пятнадцать лет, и встретил он всего-то одного расиста. А здесь их пятеро… И никого на улице, кроме них. Но нужно звать на помощь, пока есть силы. — Эвелин! — кричит Даниэль. — Позвони в полицию! Хотя «кричит» — громко сказано. Шансов, что Эвелин услышит его через закрытое окно, почти никаких. Но и это подобие крика обрывается, когда Себастьян бьет Даниэля по носу, и лицо превращается в сплошную боль. Перед глазами пляшут разноцветные узоры, глаза наполняются слезами. Даниэль ничего не видит и не слышит. Только гул в ушах и боль. Как будто его стукнули молотком по голове. Дышать невозможно. Кровь из разбитого носа наполняет рот и течет по горлу. Даниэля шатает из стороны в сторону. Главное — не падать, что бы они ни делали. Даниэль моргает и видит, что мужчины идут на него, и у каждого в руке что-то вроде железной трубы. — Полицейские отпустили тебя, как мы слышали, — говорит Себастьян и утирает кровь с лица Даниэля носовым платком. — Не беспокойся, нам не впервой убирать за ними. * * * И Винсент погружается в воспоминания. Он снова в комнате допросов. Обычно мозг рассортировывает информацию, получаемую от органов чувств, но сейчас все одинаково важно. Винсента захлестывает волна красок, звуков и тактильных ощущений. Это цунами грозит накрыть его с головой, но нужно присматриваться, сверять, анализировать. Отыскивать то, что каким-то образом выпадает из общего ряда. Слова Даниэля, Винсент фокусируется прежде всего на них. Особенно на том, на что раньше не обращал внимания. Это Агнес была связующим звеном между мной и Тувой. Нет, не то. Отец Агнес — расист, если вы не знали. Нет, это все еще часть осознанной памяти. Винсенту нужна трещинка, лазейка, чтобы проникнуть глубже. Конечно, и у нас бывают и агрессивные, и навязчивые посетители… большинство тех, кто навещает нас регулярно, используют кафе как офис или гостиную. Уже теплее… Кто-то постоянно разглядывает какие-то чертежи в папке. Вот оно. Чертежи редко хранят в папках, обычно они слишком велики для этого. Но совсем недавно Винсент видел такую папку у Сайнса Бергандера. Он открывает глаза, не озадачиваясь мягким выходом из гипнотического состояния. Чувствует, как мысли в мозгу разгоняются до той скорости, на которой им предстоит работать. Один из постоянных посетителей кафе имел привычку разглядывать за столиком чертежи. И Винсент готов спорить на что угодно, что это были чертежи реквизита для сценических иллюзий. Теперь этот вывод кажется естественным. В одном Рубен оказался прав. Убийца регулярно заглядывал в кафе, чтобы наблюдать за Тувой, и только потом нанес удар. Даниэль видел убийцу. Может, даже знает, как его зовут. Винсент снимает со стула жакет, нащупывает в кармане мобильник и выуживает из памяти номер Мины. Он проклинает свою основную работу, разлучившую его со следовательской группой. Они должны найти Даниэля как можно скорее. * * * Когда один из мужчин замахивается трубой, Даниэль инстинктивно закрывает руками лицо — и совершает ошибку. Удар приходится по предплечьям и крушит сразу обе кости. Даниэль громко кричит и подается вперед. Где же Эвелин? Почему не звонит в полицию? Или не видит, что происходит? Может, стоит за окном и боится его открыть? — Хватит… хватит, — хрипит он. — Я все понял… Следующий удар приходится в бок — и ломает, по крайней мере, одно ребро. Скорее всего, несколько. Даниэль больше не может кричать, само дыхание причиняет боль. Наверное, сломанные кости протаранили легкие. Даниэль пятится назад, но бежать не может. Похоже, они только входят во вкус. Удары так и сыплются. Нервные окончания перегружены болевыми сигналами, которые мозг не успевает регистрировать. Все, что остается, — сплошное ощущение жжения. Они должны скоро закончить. Даниэлю и Эвелин нужно в Париж. Мужчины делают паузу. Похоже, они развлеклись достаточно. Даниэль не столько проговаривает, сколько представляет себе эту мысль. — Раз! Два! Три! Они считают — а потом две трубы одновременно обрушиваются на его коленные чашечки. Даниэль падает, пытается кричать, но не может извлечь из себя ничего, кроме хрипа. Он приземляется на сломанные руки и ударяется лбом в асфальт. Рязряды в миллионы вольт пронизают мозг, а перед глазами вспыхивают белые молнии. Эвелин кладет руку ему на затылок и целует, так что рот наполняется сигаретным дымом. Тело продолжает пылать, а мужчины делают свое дело теперь в тишине. Он слышит глухие удары, но боль затаилась и ожидает своего часа. Освещенное окно Эвелин все еще так близко… Даниэль снова кричит — и слышит хрип. Только б она выглянула, закурила эту чертову сигарету… Но Даниэль знает, что она не станет делать этого без него. Ее блузка сползает с плеча, и это обещание большего. Я здесь, здесь… Звони в полицию. Париж. Эвелин. Париж.