Снимки на доске. Взгляд сам собой переходил от одного к другому. Пронзенное мечами окровавленное тело внутри ящика. Белые трусы, майка. Мина не хотела этого видеть. Один из мечей пронзил голову женщины со стороны затылка и вышел через глаз. Классический трюк, только в исполнении безумца. Квибилле, 1982 год Яне потерлась туфлей о камень, соскребая глину. Как же она это ненавидит!.. Идея переехать в деревню принадлежала не ей, так почему Яне должна страдать? — Иди сюда, Яне! — позвал младший брат. — Мы не начнем резать торт без тебя. Мама уже сидела на лужайке. Как всегда, в платье, которое сшила сама. А ведь когда-то она их покупала. Сегодня мама, по крайней мере, выбрала одно из самых красивых, с леопардом. Уму непостижимо, где она только умудрилась раздобыть такую ткань. Мама проявляла невероятные способности, когда дело касалось тканей. Шикарное платье, пусть даже домашнего пошива. Если б еще не босые ноги… На голове венок по случаю дня рождения. Яне вздохнула, стараясь игнорировать замечания брата. Ей скоро шестнадцать, и половина жизни прошла в этой глуши. Они с мамой прибыли сюда первыми. Летом 1974 года мама уволилась с работы, и Яне пришлось оставить своих стокгольмских подруг только потому, что ее хипповая мама нашла себе компанию на хуторе неподалеку от Квибилле — небольшом халландском[4] поселке, о котором знать никто не знал бы, если б не большая сырная фабрика. С сыра начинались достопримечательности Квибилле, им же они и заканчивались. Но Яне жила даже не в самом Квибилле, а в его окрестностях, где не могла ни надеть, ни обуть ничего приличного, потому что повсюду была глина. Она взглянула на туфли — белые подошвы уже не спасти. Как же она все-таки все это ненавидит… Яне вошла в дом, сняла туфли и, вздохнув, сунула ноги в большие резиновые сапоги. Если мама решила здесь остаться, это ее дело, а у Яне своя жизнь. Она спустилась на лужайку, к маме и брату. И задала свой обычный вопрос: — Когда мы переедем, мама? — И тебе доброе утро, детка! — Мама помахала рукой. — Но ведь у Эрика получилось, — пробормотала Яне. — А мы чем хуже? Эрик был один из маминых знакомых. Вот уж кто действительно появился ниоткуда… Но Эрик выдержал только полгода. Когда мама забеременела, жизнь на природе сразу ему опротивела. Он сбежал. Ходили слухи, что Эрик вообще не увольнялся из банка в Стокгольме, а просто взял отпуск на несколько месяцев. Другие говорили, что он работает дистрибьютором в какой-то фирме по продаже спортивных товаров. Мама с Яне не знали, чему верить. Мама не имела ни малейшего представления даже о его местонахождении. — Ты же понимаешь, — сказала она, — как нелегко найти работу в деревне. Но здесь, по крайней мере, все дешево. И потом, старушка, ты прожила здесь почти столько же, сколько в городе. Ты просто все забыла и в своих фантазиях превратила город в сказку. Поверь мне, это не так. Здесь нам лучше, гораздо лучше, клянусь тебе. Но не будем больше об этом. Сейчас мы приступим к торту, но сначала — сеанс белой магии. Мама выглядела усталой, такой уж выдался день. Продолжать спор, портить ей настроение — не самая удачная идея. — Это мой подарок ко дню твоего рождения, — объявил младший брат и начал представление. На нем был плащ, который Яне сшила к его прошлому дню рождения и который теперь становился ему мал. — Я тоже приготовила подарок, — сказала Яне и протянула маме маленький пакет. — Но для начала ты должна прочитать открытку. В пакете был лист бумаги, весь исчерканный непонятными линиями и буквами. Мама повертела его в руке. — Но как же я… — озадаченно пробормотала она. Яне вздохнула. Как же ее бесило, когда люди отказывались даже попытаться… — Это что-то вроде оригами, — подсказала она. Мама посмотрела на нее с непониманием. — О боже, значит, бумажный самолетик или… Ты хочешь, чтобы я его собрала? — Она рассмеялась. — Здорово придумано! Мама старалась так, что даже высунула кончик языка. Она сгибала лист по линиям, но ничего не получалось. Яне напоролась бедром на сук под одеялом. Вот уже несколько минут она безуспешно пыталась нащупать более-менее удобное положение. Похоже, ей никогда не свыкнуться с этим хутором. — Готово, — сказала мама. — Хотя… похоже, я все-таки слегка намудрила. Она держала в руках скомканный лист бумаги с большой буквой «Ф» сверху. Все, включая маму, дружно расхохотались. — Только так и могла сделать эта кошка, — заметил брат, имея в виду леопарда на мамином платье, чем еще больше рассмешил Яне. — Ты же сама сказала «бумажный самолетик»… Пунктирными линиями вовнутрь, сплошными наружу, — объяснил брат. Мама опять развернула бумажку и сложила заново, уже по его инструкции. В результате получился правильный шестиугольник с четко различимой надписью. — «Наилучшие пожелания ко дню рождения, — прочитала мама. — Последнему в Квибилле». — Так хочется на это надеяться, — подтвердила Яне, и мама закатила глаза. — О’кей, сестренка, — сказал брат. — Теперь моя очередь. Он вытащил откуда-то карточную колоду и с серьезным видом, как будто она была живым существом, помахал ею в воздухе. — Запомните этот день, восьмое июля, три часа пополудни, — объявил он полным драматизма голосом. — Потому что вы будете рассказывать о нем своим внукам. — Ты хоть знаешь, откуда берутся внуки? — спросила Яне, загадочно улыбаясь. — Возьми карту, — вместо ответа велел ей брат. — Запомни, снова вложи в колоду и перемешай. Только не говори нам, что это. Он всегда выглядел счастливым, и эта его потрясающая способность казалась Яне вопиющей несправедливостью. Иногда это походило на одержимость. Но брат прожил на хуторе всю свою семилетнюю жизнь и просто не знал ничего другого. Выдумывал фокусы да столярничал в сарае — с чего тут быть недовольным? Тем более что фокусы у него получались хорошо. И в том, что Яне почти всегда догадывалась, как он это делает, не было его вины. Яне с детства отличалась наблюдательностью. Ей всегда хорошо удавалось уловить в чьих-либо действиях логическую связь. Когда фокус заканчивался, она просто отматывала увиденное от конца к началу, как кинопленку. И при этом, конечно, не забывала изображать удивление. Она взяла колоду, перемешала, посмотрела на карту и сунула ее обратно. Восьмерка треф. Сама не зная зачем, Яне отметила про себя, что теперь карта оказалась в колоде одиннадцатой или двенадцатой по счету. — То есть я должна ее запомнить? — раздраженно переспросила она. Ответом ей был мрачный взгляд. Младший брат придавал фокусам очень серьезное значение. — Теперь ты, мама. — Он протянул колоду маме. — Перемешай и вытащи любую карту. Мама сосредоточенно перемешала колоду и вытащила одну карту. — Ты ведь выбрала первую попавшуюся? — спросил брат и посмотрел на маму так, будто хотел просканировать ее насквозь. — Да. — Та уверенно кивнула и изогнула одну бровь, стараясь выглядеть серьезной. А Яне была готова лопнуть от смеха. — Ну, что же… — Брат повернулся к Яне: — Не соблаговолит ли фрёкен открыть нам, какую карту она вытащила? — За фрёкен ты еще получишь, — пробормотала Яне и громко вздохнула. — Я вытащила восьмерку треф. — А что держит в руке достопочтенная фру? Он повернулся к маме, и та показала карту. Восьмерка треф. — Черт… — Яне рассмеялась. — Яне! — строго оборвала ее мама. Похоже, на этот раз братец ее надул. Это было необычно, но Яне на него не обижалась. Она, может, и смогла бы понять, в чем тут дело, но не чувствовала ни малейшего желания напрягать мозги. Только не сегодня. Брат поклонился, и они с мамой бешено зааплодировали. Каждый раз все заканчивалось именно так. Все как и должно быть, но Яне чувствовала, что больше не выдержит. Что это лето должно все изменить. Она еще расскажет маме, что не останется здесь ни дня, когда закончатся каникулы. Что ее жизнь станет другой. И мама, конечно же, обо всем скоро узнает. Совсем скоро. * * * Винсент наклонился и еще раз пригляделся к шнурку на левом ботинке. Раньше он не был таким беспечным, но сегодня собраться с мыслями никак не получалось. Винсент снял с вешалки куртку. — Думаешь, мне и в самом деле стоит сходить туда одной? — спросила из кухни Мария. Она сидела за столом над книгой по методике социологических исследований. Как ни зубрила Мария социологию, никак не могла перейти на ты с этой наукой. Только хваталась за голову — «надо же, я думала, это про людей…» Но на этот раз ее, похоже, заботило что-то другое. Винсент почувствовал, как в желудке растет холодный ком. — Ты же знал, что через месяц папе семьдесят. Для «мастера-менталиста» ты на удивление невнимателен. Сейчас же позвони Умберто и отмени шоу. До этого еще целый месяц, так что проблем, думаю, не возникнет. Винсент повернулся и посмотрел на жену. Мария сжимала в руках чайную чашку — так, что побелели костяшки. Еще немного — и он успел бы выйти за дверь. Винсенту не хотелось снимать левый ботинок. Он совсем не был уверен, что у него получится завязать этот шнурок идеально. Он остановил взгляд на надписи на керамической чашке жены. «Блестящая киска»… Что-то у Марии сегодня с блеском не очень. Сидит, будто завернутая в грозовое облако. И гром скоро грянет. — Ты же знаешь, что даты — это не по моей части, — начал он в надежде, что сегодня тот редкий день, когда Мария сможет удовлетвориться относительно простым объяснением, и в этом случае гроза пройдет мимо.