Но вот Ферн высунулась из окна и, хихикая, поманила Эмброуза к себе. Забравшись в комнату, он нащупал ногами пол и выпрямился. Одеяло было отброшено, постель примята. Ферн привстала на цыпочки, словно была несказанно рада встрече, и ее волосы — багряные завитки — игриво рассыпались по плечам. Они плясали вокруг ярко-оранжевого топа, который она надела вместе с шортами дико неподходящего цвета, отчего стала похожа на полураздетого клоуна. Правда, от клоунов у Эмброуза никогда не захватывало дух. Так почему же сейчас не хватало воздуха и так сильно хотелось обнять ее? Он притянул Ферн к себе. — Я всегда мечтала, чтобы красивый парень забрался ко мне, в окно, — довольно прошептала Ферн, утыкаясь в его плечо и обнимая в ответ так крепко, словно не могла поверить, что он настоящий. — Бейли сказал мне, — отозвался Эмброуз. — Что? Вот предатель! Он нарушил кодекс лучшего друга — правило о неразглашении тайных фантазий! Теперь мне стыдно! Ферн вздохнула, но в ее голосе не было и тени стыда. Снова встав на цыпочки, она поцеловала Эмброуза в шею и в подбородок — выше не доставала. — Ты мог бы войти через дверь, — промурлыкала она после недолгого молчания. — Мне показалось, что уже слишком поздно. А я хотел увидеть тебя. — Ты ведь уже видел меня сегодня. На озере. Я даже сгорела на солнце, могу доказать. — Я хотел увидеть тебя еще раз, — прошептал Эмброуз. — Не мог ждать до утра. Ферн зарделась. Она ведь тоже хотела быть с ним каждую минуту. Так приятно было осознать, что это чувство взаимно! — Ты, наверное, устал, — как всегда, заботливо сказала Ферн, подвела его к кровати и заставила сесть. — Из-за ночных смен я не сплю, даже когда не работаю, — признался Эмброуз. Он не стал упоминать о кошмарах. Чуть погодя добавил: — Поделишься еще какими-нибудь фантазиями, пока я здесь? Может, привяжешь меня к кровати? Ферн хихикнула: — Эмброуз Янг. В моей постели. Не думаю, что мои фантазии могут зайти еще дальше. Он ласково смотрел на Ферн, изучая ее черты в слабом свете ночника. — Почему ты всегда называешь меня полным именем? Постоянно говоришь: Эмброуз Янг. Ферн на мгновение задумалась, прикрыв глаза, пока он нежно рисовал пальцами круги на ее спине. — Для меня ты всегда был Эмброузом Янгом… не Эмброузом, не Броузом, не Броузи. Эмброуз Янг. Как какая-нибудь суперзвезда или актер. Я не называю Тома Круза только по имени. Он всегда для меня Том Круз. Уилл Смит, Брюс Уиллис. Для меня ты из той же компании. И снова этот образ Геракла. Ферн смотрела на него так, будто он мог убивать драконов и бороться со львами. Даже теперь, когда от его славы не осталось и следа. — Почему родители назвали тебя так? — тихо спросила она, будто убаюканная его прикосновениями. — Это имя моего родного отца. Мать думала, что так ему будет до меня хоть какое-то дело. — Который работал моделью? — затаив дыхание, спросила Ферн. Эмброуз вздохнул: — Да. Он был моделью. Моя мать так и не забыла его, хотя у нее был Эллиот, который боготворил ее и готов был ради нее на все. Он даже женился, когда она вынашивала меня. Даже позволил ей назвать меня именем мужчины из рекламы нижнего белья. Ферн усмехнулась: — Тебя, я гляжу, это не беспокоит. — Нет. Благодаря матери у меня есть Эллиот. Он лучший отец, какого только можно желать. — Поэтому ты остался, когда она уехала? — Я люблю маму, но она заблудилась по жизни. Я не хотел пропасть вместе с ней. А такие люди, как Эллиот, никогда не пропадут. Даже если мир пошатнется, Эллиот знает свое место в нем. С ним я всегда чувствовал себя в безопасности… Тут Эмброуз вдруг понял, что Ферн была чем-то похожа на Эллиота — такая же основательная, спокойная, немного замкнутая. — А мне дали имя в честь девочки из книги «Паутина Шарлотты».[58] Помнишь эту историю? Маленькая девочка Ферн спасла от смерти крошку-поросенка. Бейли говорил, что меня следовало назвать Уилбур, я ведь сама была щуплой, как тот поросенок. Он даже звал меня так, когда хотел подразнить. А я сказала маме, что меня нужно было назвать Шарлоттой, как паучиху. Мне нравилось это имя. И Шарлотта была доброй и мудрой. К тому же так звали главную героиню одного из моих любимых романов. — У Гранта была корова по кличке Шарлотта. Мне больше нравится имя Ферн. Она улыбнулась: — А Бейли назвали в честь Джорджа Бейли из «Этой прекрасной жизни». Энджи обожает этот фильм. Ты должен как-нибудь послушать пародию Бейли на Джимми Стюарта.[59] Это уморительно. — Кстати, об именах и романтических историях. Бейли сказал мне, что ты пишешь под псевдонимом. Меня терзает любопытство. Ферн громко застонала и погрозила кулаком в сторону дома Бейли: — Будь проклят твой длинный язык, Бейли Шин. — Она с опаской посмотрела на Эмброуза. — Ты решишь, что я какая-нибудь маньячка. Но запомни: я придумала это альтер эго, когда мне было шестнадцать, а тогда я и правда была чуточку не в себе… Ладно, сейчас я тоже одержима. — Чем? — не понял Эмброуз. — Тобой… Ферн уткнулась лбом ему в грудь, произнося это, но Эмброуз все равно услышал ее глухой ответ. Он рассмеялся и приподнял ее подбородок, чтобы видеть лицо: — Я все еще не понимаю, какое отношение это имеет к твоему псевдониму. Ферн вздохнула: — Эмбер Роуз. — Эмброуз? — Нет, Эмбер Роуз! — Эмбер Роуз? — пробормотал Эмброуз. — Да, — тихо-тихо ответила Ферн. Он долго смеялся, а когда успокоился, прижал Ферн к подушкам и нежно поцеловал. Сейчас он не был настойчивым: боялся к чему-либо ее принуждать, куда-то спешить. Но Ферн сама подалась ему навстречу, забираясь маленькими ладошками под ткань футболки. Он застонал; ему, конечно, хотелось большего. Ферн стянула с него майку: ей тоже не терпелось стать ближе, еще ближе. От ее запаха, дыхания и прикосновений нежных губ Эмброуз терял голову. Но тут он довольно сильно ударился затылком об изголовье кровати — и распаленный рассудок чуть прояснился. Он встал и поднял футболку с пола. — Я должен идти, Ферн. Не хочу, чтобы твои отец застал меня в постели дочери полуголым. Он меня убьет. А твой дядя ему охотно поможет. Знаешь, я по-прежнему боюсь тренера Шина, хоть я теперь и в два раза больше него. Ферн что-то пробормотала, явно протестуя, потянулась к нему и схватила за ремень. Эмброуз рассмеялся и, покачнувшись, оперся рукой о стену. При этом случайно задел канцелярскую кнопку, и та упала куда-то за кровать. Эмброуз подхватил слетевший листок бумаги и взглянул на него. Невольно он начал читать быстрее, чем задумался, дозволено ли ему это. Если мы — создания Божьих рук, Он смеялся, нас всех творя? Над ушами, которым неведом звук, Над глазами, что смотрят зря? Над ногами, что сделать не могут шаг И не смогут уже вовек? Завиток кудрей — это чей-то знак? Где тут Бог, а где человек? Если он придумал меня такой, Он обязан держат ответ. Для чего был вылеплен облик мой — Или смысла в нем вовсе нет? Я — досадный сбой, череда помех; На беду, зеркала не врут. Если это кара за прежний грех, Почему я не помню суд? Неужели скульптор наш близорук, Или эти догадки зря?