– Какой она была? – спрашивает он наконец, невольно выдавая голосом собственное любопытство. Он ничего не может с собой поделать, я это знаю. Никто никогда не может. – Вы были подругами? – В некотором смысле. Когда я была маленькой, думала, что да. Но теперь понимаю, что это было на самом деле. – И что же? – Она была старше меня – крутая девчонка, которой нужен был кто-то помладше, от нее зависимый, – отвечаю я. – Но ко мне относилась по-хорошему. Одежду мне ненужную дарила, косметикой учила пользоваться… – Это и называется друг, – говорит Аарон. – Причем, на мой взгляд, лучшего свойства. – Ну да. – Я киваю. – Да, пожалуй, что вы правы. Просто было в ней что-то такое… я даже не знаю. Магнетическое, что ли? Бросаю взгляд на Аарона, он понимающе кивает в ответ. Интересно, у него тоже была своя Лина? Наверное, с каждым в жизни случается Лина. Появляется, сияя подобно метеору, и так же быстро гаснет. – Она мною немножко пользовалась, я это понимала, только меня оно не волновало, – продолжаю я, постукивая пальцами по стаканчику с кофе. – Дома у нее не то чтобы все было гладко, так что у нас она находила убежище. А еще, похоже, была влюблена в моего брата. Аарон чуть приподнимает брови. – В брата все были влюблены, – говорю я, и от воспоминания мои губы сами собой складываются в улыбку. – Ему-то она не особо нравилась, но, я думаю, именно поэтому так часто и заглядывала. Помню, как-то раз… – Обрываю себя, пока не сболтнула лишнего. – Прошу прощения, вам это вряд ли интересно. – Отчего же, – возражает он, – продолжайте, пожалуйста. Я шумно выдыхаю, запускаю пальцы в волосы. – Как-то раз, тем самым летом, но еще до того, как все началось, Лина была у нас – она постоянно находила поводы, чтобы почаще у нас появляться – и уговорила меня вломиться к Куперу в комнату. Я такого обычно не делаю… ну, правил не нарушаю. Но Лина на меня вроде как воздействие оказывала. Пробуждала желание выйти за пределы. Жить, ничего не опасаясь. …Я прекрасно помню тот день – как горели щеки под послеполуденным солнцем, как в спину впивались острые травинки, как чесалась от них шея. Мы с Линой валялись на газоне нашего двора, высматривая в облаках различные фигуры. – Знаешь, чего бы нам сейчас совсем не помешало? – спросила она меня хрипловатым голосом. – Немного «травки». Я повернула голову набок, чтобы посмотреть в ее сторону. Лина все еще внимательно вглядывалась в облака, прикусив изнутри щеку. В одной ладони с обгрызенными ногтями она сжимала зажигалку, рассеянно чиркая ею время от времени, другую держала над пламенем, все ближе и ближе, пока на коже не появился черный кружок. – У братца твоего наверняка найдется. По ее щеке полз муравей, неторопливо приближаясь к уголку глаза. Мне показалось, что Лина ощущает его присутствие, чувствует, как он подползает все ближе. Что она испытывает его, вернее, себя. Как долго еще она сможет вытерпеть – подобно тому, как терпит обжигающее пламя, – прежде чем не придется смахнуть его рукой. – У Купа? – Я отвернулась от нее. – Это с чего еще? Он не наркоман какой-нибудь. Лина фыркнула и приподнялась на локте: – Хлоя, ты просто прелесть какая наивная. Дети вообще такие милашки… – Никакой я не ребенок, – возмутилась я и тоже села. – И потом, у него комната заперта. – У тебя что, кредитки нету? – Нету, – ответила я, пристыженная еще раз. А у Лины что, есть? Я ни у кого из пятнадцатилетних кредиток не видела; у Купера ее уж точно не было, только Лина, она ведь не такая, как все… – Но есть библиотечная карточка. – Ну еще бы, библиотечная, конечно, есть, – сказала Лина, поднимаясь с земли. Протянула мне руки – в отпечатках от травинок, с пятнышками грязи на коже. Я ухватила их потными ладошками и тоже встала, глядя, как она отряхивает траву сзади с ног. – Ну, пошли. Всему-то тебя учить нужно… Мы вошли в дом, заглянули ко мне в комнату, чтобы забрать кошелек, где была моя карточка, потом пересекли коридор и оказались у двери Купера. – Вот, я ж говорила, – сказала я, подергав ручку. – Заперто. – Он что, всякий раз комнату запирает? – С тех пор, как я у него под кроватью противные журнальчики нашла, – да. – Купер! – воскликнула Лина, округлив глаза. Мне, впрочем, показалось, что новость ее скорее впечатлила, чем шокировала. – Гадкий мальчишка… Ну, где твоя карточка? Я протянула карту, и она вставила ее в дверную щель. – Для начала проверь дверные петли, – сказала Лина, орудуя карточкой. – Если их не видно, дверь правильная. Надо, чтобы язычок замка смотрел на тебя косой стороной. – Понятно, – ответила я, стараясь затолкать подступающую панику себе обратно в глотку. – Карту нужно вставлять уголком. Когда уже войдет в щель, выпрямишь. Вот так. Я смотрела как зачарованная, а она проталкивала карточку все глубже и глубже, одновременно надавливая на дверь. Карточка начала гнуться, и я взмолилась про себя, чтобы она не сломалась. – А ты где всему этому научилась? – спросила я наконец. – Да тут такое дело, – сказала Лина, не переставая орудовать карточкой. – Когда тебя все время под замок сажают, поневоле научишься. – Тебя родители в комнате запирают? Ничего не ответив, она еще несколько раз как следует нажала на карточку – и дверь наконец распахнулась. – Та-дам! Лина обернулась ко мне с довольным выражением на лице, которое, однако, постепенно стало меняться. Рот раскрылся, глаза вытаращились. Потом она улыбнулась и сказала, уперев ладонь в бедро: – О… Привет, Куп. …Аарон смеется, допивает свой латте и ставит бумажный стаканчик на землю у ног. – Так, значит, вы попались, – говорит он. – Даже внутрь зайти не успели? – Ну да, – отвечаю я. – Он стоял прямо у меня за спиной, на лестнице, и все с самого начала видел. Думаю, хотел узнать, получится у нас или нет. – То есть «травки» вы так и не попробовали? – Нет. – Я улыбаюсь. – Пришлось еще несколько годиков подождать. Только я не думаю, что Лина ради этого к нему в спальню лезла. Наверное, она даже хотела попасться. Чтобы привлечь его внимание. – И как, сработало? – Нет. С Купером такие штуки никогда не проходили. Если и сработало, то скорее в противоположную сторону. Он со мной тем вечером поговорил как следует – чтобы я с наркотиками не связывалась, чтобы примеры для подражания получше выбирала и так далее. Выглядывает солнце, и чувство такое, что температура мгновенно поднимается на несколько градусов, влажный воздух густеет, точно сливки. У меня горят щеки – не знаю, от солнца или от того, что делюсь с чужим человеком подобными воспоминаниями. Даже не знаю, что на меня нашло. – Так почему вы захотели встретиться? – Аарон понимает, что я не прочь сменить тему. – Откуда вдруг такая благосклонность? – Сегодня утром я видела тело Лэйси, – говорю я. – А вы в нашу прошлую встречу посоветовали мне слушаться инстинктов. – Так, обождите, – перебивает он. – Вы видели тело Лэйси? Где? – Ее нашли в переулке позади моего офиса. За мусорным баком. – О боже… – Меня попросили посмотреть на нее, чтобы определить, не изменилось ли что-нибудь с момента нашей встречи. Не пропало ли что. Аарон молчит, ожидая, что я продолжу. Я вздыхаю, поворачиваюсь к нему и говорю: – Пропал браслет. А тогда, на кладбище, я нашла сережку. Принадлежавшую Обри. Сперва я подумала, что она просто выпала у нее из уха, пока ее волокли или вроде того, но потом узнала, что сережка шла в комплекте. У Обри была такая же цепочка. Тела Обри я не видела, но если ее нашли без цепочки… – Вы думаете, что убийца забирает у них украшения, – снова перебивает Аарон. – В качестве трофея. – Отец так делал, – говорю я, и от этого признания мне тошно, хотя уже столько лет миновало. – Его и поймали-то, потому что я нашла шкатулку с украшениями жертв у него в шкафу. Глаза Аарона округляются, он опускает взгляд к коленям, переваривая полученную от меня информацию. Помолчав с минуту, я продолжаю: – Знаю, это может показаться натянутым, но тут, по-моему, есть за что зацепиться. – Да нет, вы совершенно правы, – говорит журналист. – Такие совпадения игнорировать нельзя. Кто еще мог об этом знать? – Ну, моя семья, само собой. Полиция. Родители жертв. – И все? – Отец признал вину, – говорю я. – Не все улики дошли до открытых слушаний. Так что, думаю, это все. Разве что информация каким-то образом просочилась наружу. – Вы можете назвать кого-нибудь из списка, кто мог бы поступить подобным образом? Может, кто-то из полицейских чересчур увлекся делом вашего отца? – Нет, – я качаю головой, – полицейские все были… Тут я останавливаюсь, наконец-то осознав. Моя семья. Полиция. Родители жертв.