– Да я буду краток и с ним, и с вами, и ради себя самого, – ответил мистер Тревертон. – Ни у одной женщины еще не было возможности заболтать меня, и никогда не будет. Я пришел сюда, чтобы сказать три вещи. Во-первых, ваш адвокат рассказал мне о находке в Миртовой комнате и о том, как вы ее совершили. Во-вторых, я получил ваши деньги. В-третьих, я намерен оставить их себе. Что вы об этом думаете? – Думаю, вам не стоит больше оставаться в этой комнате, если ваша единственная цель прихода сюда – рассказать нам то, что мы уже знаем, – заметил Леонард. – Мы знаем, что вы получили деньги, и мы никогда не сомневались, что вы намерены оставить их себе. – Вы совершенно уверены в этом? Совершенно уверены, что у вас нет тайной надежды на то, что какие-нибудь превратности закона снова вытащат деньги из моего кармана и положат их обратно в ваш? Знайте же, нет ни малейшего шанса на то, что я когда-нибудь стану щедрым и вознагражу вас по собственному желанию за жертву, которую вы принесли. Я получил деньги законным путем, я положил их в надежный банк. И с тех пор, как я родился, в моем сердце не было ни одного доброго чувства. Добрым был мой брат, и он, конечно, знал о моем нраве больше, чем кто-либо другой. Еще раз говорю вам обоим: ни одна монетка из всего огромного состояния никогда не вернется ни к одному из вас. – А я еще раз говорю вам, что у нас нет желания слушать то, что мы уже знаем. Это успокоение для моей совести и для совести моей жены – отказаться от состояния, которым мы не имели права обладать. И я говорю от ее имени и от своего, что ваша попытка приплести заинтересованный мотив к нашему отказу от этих денег является оскорблением для нас обоих, и вам должно быть стыдно за него. – И вы такого же мнения? – спросил мистер Тревертон, обращаясь к Розамонде. – Вы, лишившаяся денег, говорите со мной, получившим их, в таком тоне? Вы одобряете такое обращение вашего мужа с богатым человеком? – Совершенно одобряю. В этом, кажется, вы не имеете причины сомневаться. – О, – произнес мистер Тревертон с выражением крайнего удивления. – Вы, похоже, переживаете за потерю денег не больше, чем он. – Мой муж уже сказал вам, что для нас было успокоением отказаться от них. Мистер Тревертон аккуратно поставил толстую палку, которую он носил с собой, прямо между колен, скрестил на ней руки, положил на них подбородок и в таком положении пристально посмотрел в лицо Розамонде. – Жаль, что я не взял с собой Шроула, – пробормотал он себе под нос. – Хотел бы я, чтобы он все это услышал. Это ошеломляет меня, и я думаю, что ошеломило бы и его. Оба они, – продолжал мистер Тревертон, недоуменно переводя взгляд с Розамонды на Леонарда и с Леонарда на Розамонду, – внешне похожи на людей. Они ходят на задних ногах, они легко выражают свои мысли, произнося членораздельные звуки, у них обычные черты лица, и в отношении веса, роста и размера они кажутся мне обычными человеческими существами обычного цивилизованного вида. И все же они сидят здесь и переживают потерю состояния в сорок тысяч фунтов так же легко, как Крез, царь Лидии, мог бы принять потерю монетки! Он встал, надел шляпу, сунул толстую палку под мышку и сделал несколько шагов к Розамонде. – Я ухожу. Вы позволите пожать вам руку? Розамонда презрительно отвернулась. Мистер Тревертон усмехнулся с чувством глубокого удовлетворения. Тем временем Леонард, сидевший у камина, нащупал колокольчик и только успел взять его в руку, как мистер Тревертон подошел к двери. – Не звони, Ленни, – сказала Розамонда. – Он уходит по собственной воле. Мистер Тревертон вышел в коридор, а затем заглянул обратно в комнату с выражением озадаченного любопытства на лице, будто заглядывал в клетку, где содержались два животных, о которых он никогда раньше не слышал. – В свое время я повидал немало странных зрелищ, – пробормотал он, – и всяких странных существ, которые населяют эту планету. Но ни один человек или явление не поразили меня так, как эти двое. Он закрыл дверь, не сказав больше ни слова, и Розамонда услышала, как он захихикал, удаляясь по коридору. Через десять минут после этого слуга принес запечатанное письмо, адресованное миссис Фрэнкленд. По его словам, оно было написано в общем зале гостиницы тем же человеком, что до этого вломился в их комнату. Отдав письмо слуге, он поспешно удалился, самодовольно размахивая толстой палкой и посмеиваясь. Розамонда открыла конверт. Из него выпал чек на сорок тысяч фунтов стерлингов, выписанный на ее имя. На другой стороне были следующие строки объяснения: Заберите обратно свои деньги. Во-первых, вы и ваш муж – единственные два человека, из тех, кого я когда-либо встречал, которые, разбогатев, не превратились в негодяев. Во-вторых, вы сказали правду, хотя открыть ее означало потерять деньги, а скрыть – сохранить целое состояние. В-третьих, потому что вы не ребенок актрисы. В-четвертых, вы все равно ничего не можете поделать: если не заберете их сейчас, я оставлю их вам в наследство. Прощайте. Не навещайте меня, не пишите мне благодарственных писем, не приглашайте меня в деревню, не хвалите мою щедрость, и, прежде всего, не имейте больше никаких дел со Шроулом. Эндрю Тревертон. Первое, что сделала Розамонда, когда они с мужем немного оправились от изумления, нарушила запрет на благодарственные письма мистеру Тревертону. Посыльный, отправленный с запиской в Бейсуотер, вернулся без ответа и сообщил, что получил указания от невидимого человека с хриплым голосом бросить письмо через стену сада и сразу же после этого уходить, если он не хочет, чтобы ему разбили голову. Мистер Никсон, которому Леонард немедленно сообщил о случившемся, вызвался поехать в Бейсуотер в тот же вечер и попытаться увидеться с мистером Тревертоном от имени мистера и миссис Фрэнкленд. Он нашел Тимона Лондонского в лучшем настроении, чем ожидал. Эта необычайная перемена в нем произошла от чувства удовлетворения, которое он испытал, только что выгнав Шроула, считавшего, что хозяин больше не годится ему в компанию, совершив такую глупость, как возвращение миссис Фрэнкленд ее сорока тысяч фунтов. «Я сказал ему, – рассказывал мистер Тревертон, со смехом вспоминая сцену расставания со слугой, – я сказал ему, что не могу рассчитывать на его одобрение после такого поступка, и не буду удерживать его на своем месте при данных обстоятельствах. Я умолял его отнестись к моему поступку как можно снисходительнее. В конце концов, все началось с того, что он скопировал план Портдженнской Башни, который привел миссис Фрэнкленд в Миртовую комнату. Я поздравил его с получением награды в пять фунтов за то, что он помог вернуть состояние в сорок тысяч, и раскланялся с ним с вежливой покорностью, что чуть не свело его с ума. У нас с Шроулом было немало стычек; до сегодняшнего дня он всегда был со мной на равных, а теперь я, наконец, повалил его на спину!» Хотя мистер Тревертон был готов говорить об увольнении Шроула до тех пор, пока адвокат слушал его, красноречие его мгновенно иссякло, когда мистер Никсон заговорил о деле Фрэнклендов. Он не желал ничего слышать и не желал давать никаких обещаний на будущее. Удалось только узнать, что он собирался отказаться от дома в Бейсуотере и отправиться в путешествие с целью изучения человеческой природы в разных странах. При этом он намеревался искать в людях хорошее, чтобы выяснить, являются ли мистер и миссис Фрэнкленд исключением или нет. В целом, он склонялся, что других таких среди людей не найдется, и что путешествия его вряд ли приведут к какому-либо примечательному результату. Мистер Никсон просил его написать небольшое дружеское сообщение, чтобы передать его Фрэнклендам вместе с известием о его отъезде. Эта просьба не вызвала ничего, кроме сардонической усмешки, за которой последовала эта прощальная речь, сказанная адвокату у ворот сада. «Передайте этим двум сверхлюдям, – сказал Тимон Лондонский, – что я могу с отвращением прервать свое путешествие, когда они меньше всего будут этого ожидать. И что я, возможно, вернусь, чтобы посмотреть на них еще раз. Мне нет дела ни до одного из них лично, но я хотел бы, умирая, сохранить лучшее понятие о людях, чем то, что я всегда имел». Глава VI Рассвет новой жизни Спустя четыре дня Розамонда, Леонард и дядя Джозеф встретились на кладбище при Портдженнской церкви. Земля, в которую мы все возвращаемся, сомкнулась над ней: усталое паломничество Сары Лисон наконец-то подошло к своему тихому концу. Могила шахтера, с которой она дважды тайно срывала несколько травинок на память, дала ей после смерти дом, которого при жизни она никогда не знала. Шум прибоя стихал до тихого рокота, прежде чем достигал места ее упокоения, а ветер, радостно проносившийся над пустошью, стихал, встречаясь со старыми деревьями, сторожившими могилы, и мягко проникал сквозь миртовую изгородь. Прошло несколько часов с тех пор, как были прочитаны последние слова заупокойной службы. Свежий дерн уже был насыпан поверх холмика, а старый камень с именем шахтера снова возвышался в изголовье могилы. Розамонда тихонько прочитала мужу истертую надпись. Дядя Джозеф опустился на колени у свежей могилы. Он с нежностью гладил и похлопывал по траве – так же, как часто гладил волосы Сары в давно минувшие дни ее юности, так же, как часто похлопывал ее по руке, когда сердце ее устало, а волосы поседели. – Не добавить ли нам новую надпись к старым, изношенным буквам? – спросила Розамонда. – Там есть еще место, и мне кажется, что мы должны написать на нем имя моей матери и день ее смерти. – Пусть так и будет, Розамонда, – согласился муж. – Эта короткая и простая надпись подойдет лучше всего. Розамонда подошла к старику. – Возьмите меня за руку, дядя Джозеф, – сказала она и нежно коснулась его плеча. – Возьмите меня за руку, и давай вместе вернемся в дом. Он поднялся с колен и с сомнением посмотрел на нее. Музыкальная шкатулка, спрятанная в потертый кожаный футляр, осталась лежать на могиле. Розамонда подняла ее с травы и повесила на плечо старика. С тяжелым вздохом он поблагодарил ее. – Моцарту теперь не для кого играть. – Не говорите так, дядя Джозеф. Может, Моцарт сыграет для меня ради моей матери? Улыбка – первая, которую она увидела со времен их горя, – слабо дрогнула на его губах. – Эти слова утешают меня, Розамонда, – проговорил он. – Возьмите меня за руку, и идем домой. Старик с тоской посмотрел на могилу. – Я догоню вас. Идите вперед. Розамонда взяла мужа за руку и повела его по тропинке, ведущей с церковного двора. Когда они скрылись из виду, дядя Джозеф снова опустился на колени у могилы. – Прощай, дитя мое, – прошептал он и на мгновение прижался щекой к траве, прежде чем снова подняться. У ворот его ждала Розамонда. Ее правая рука лежала на руке мужа, а левая была протянута дяде Джозефу. – Какой свежий ветерок! – сказал Леонард. – Как приятно шумит море! Прекрасный летний день. – Самый спокойный и прекрасный в этом году, – ответила Розамонда. – Облака на небе сияющей белизны, а тени над болотом легкие, как пух на вереске. О, Ленни, этот день так отличается от того дня с туманной жарой, когда мы нашли письмо в Миртовой комнате! Даже темная башня нашего старого дома выглядит яркой, будто она ждала, чтобы приветствовать нас в начале новой жизни. Я сделаю ее счастливой для тебя и для дяди Джозефа, если смогу. Счастливой, как солнечный свет, под которым мы сейчас идем. Ты никогда не пожалеешь, любимый мой, что женился на женщине недостойной твоей фамилии. – Я никогда не пожалею о нашем браке, Розамонда, потому что никогда не забуду урок, который преподала мне моя жена. – Какой урок, Ленни? – Старый как мир, дорогая моя, но некоторые из нас все никак не могут его выучить. Самые высокие почести, Розамонда, это те, что не может отнять никакая случайность – почести, которые даруются Любовью и Истиной. * * * notes Примечания 1 Курносый (фр.). 2