Фокс попросил ее повторить еще раз и, поняв смысл, покраснел до корней волос. – Mademoiselle, c’est bonne, то есть, черт… pardon… bien aimable de vous… в смысле de votre part[26]. Лучшего я и желать не мог. – Alors, c’est entendu[27], – сказала мисс Эмили. IV Патрик и Дженни сидели в машине, припаркованной на набережной. Багаж мисс Эмили и их собственные чемоданы были закреплены на верхнем багажнике. Пожилая леди решила провести несколько дней в Данлоумэне и пригласила молодых людей составить ей компанию. Патрик хотел остаться с матерью, но та настояла, чтобы он поехал. – И все же мне это кажется ужасно неправильным, – сказал он. – Как будто я ее подвел. А ведь я очень люблю свою маму. – Ну разумеется, и она в тебе души не чает. Думаю, она сейчас просто хочет побыть одна – пока не пройдет первое потрясение. – Одна? Но ведь он будет рядом? – Он в последнее время неплохо себя ведет, Патрик. Так ведь? – Да, на удивление. – Взгляд юноши стал задумчивым. – Я знал о Мэйне, конечно. И мне всегда это не нравилось, сам не знаю почему. Не из-за обычных условностей, а… Предупреждаю, если ты скажешь про эдипов комплекс, я разозлюсь. – Тогда промолчу. – Наверное, дело в том, что никому не нравится, когда его мама – femme fatale[28]. А она немного такая, знаешь ли. Мне так жаль ее, – с ожесточением добавил Патрик, – что я просто из себя выхожу. Почему так? Не понимаю. – Нам сложно представить, что люди старшего поколения тоже способны влюбляться. Надменность юности… – Вероятно, ты права. Дженни, я люблю тебя всем сердцем. Как по-твоему, можем мы пожениться? – Не вижу ничего, что бы нам помешало, – ответила девушка. Они надолго замолчали, потом она заметила: – Мисс Эмили не торопится. Может, прогуляться к дому и тоже попрощаться с замечательным суперинтендантом? – Ну, если ты хочешь… – Идем. Они зашагали по набережной, держась за руки. Сидевший на берегу мальчик лениво швырял камешки в пролив. Когда молодые люди приблизились, он обернулся и, увидев их, протянул к ним ладони. – Все прошло, – сказал Уолли. Смерть в театре «Дельфин» Эдмунду Корку с благодарностью и любовью Глава 1 Мистер Кондусис I – «Дельфин»? – переспросил клерк. – «Дельфин»… Ну, да. Ключи у нас. Хотели поглядеть? – Хотел, если возможно, – пробормотал Перегрин Джей, недоумевая, почему подобные беседы всегда ведутся в прошедшем времени. – То есть хотел, – продолжил он более солидно, – и все еще хочу. Да, хочу посмотреть, если позволите. Лицо клерка исказилось то ли усмешкой, то ли тиком. Перегрин почувствовал, что его внешность не внушает должного почтения. – Театр ведь выставлен на продажу? – Да, он продается, все верно, – презрительно подтвердил клерк, сверившись с каким-то документом на столе. – Могу я поглядеть? – Сейчас? – Если возможно. – Ну, даже не знаю, есть ли сейчас кто свободный… – Клерк задумался, хмурясь на грязные потоки дождя, стекающие по окнам кабинета. – Послушайте, «Дельфин» – старый театр. Я – театральный деятель. Вот моя карточка. Если пожелаете позвонить моим агентам или руководству моего нынешнего театра «Единорог», они подтвердят, что я честный, непьющий, усердный, чертовски хороший режиссер и драматург и обладаю всеми прочими атрибутами, которые могут подвигнуть вас одолжить мне ключи от театра «Дельфин» на час. Я хотел бы, – повторил Перегрин, – посмотреть театр. Лицо клерка стало непроницаемым. – Конечно, – пробормотал он и, искоса глядя на карточку, словно она могла сбежать, пододвинул ее к себе. Клерк погрузился в себя и, похоже, принял решение. – Ну, хорошо, мистер… э-э… Обычно так не делается, но мы постараемся пойти вам навстречу. Он повернулся к грязно-белой доске, где висели ключи – черные хвостики на потрепанной горностаевой мантии. – «Дельфин»… – повторил клерк. – Угу, есть. Вот. – Он снял с доски связку ключей и положил ее на стол. – Возможно, будет трудно повернуть. Мы редко смазываем замки. Не так часто спрашивают. И немало времени прошло. – Четверть века, – подтвердил Перегрин, принимая ключи. – Точно. Я тогда был ребенком. Дорогу найдете, мистер… э-э… Джей? – Спасибо, доберусь. – Это вам спасибо, сэр! – отозвался клерк с неожиданным почтением, хотя и выражая всем своим видом полное неверие в то, что Перегрин станет их клиентом. – Ужасная погода. Не забудете вернуть ключи? – Не сомневайтесь, – ответил Перегрин почему-то голосом комика Робертсона Хэа. Уже у двери он услышал голос клерка: – Кстати, мистер… э-э… Джей. Будьте поаккуратнее. Под ноги глядите. Особенно на сцене. Там значительные повреждения. – Благодарю. Я буду осторожен. – Дыру прикрыли, но уже давно. Прямо колодец, – добавил клерк, пристально изучая свой палец. – Как-то так. Будьте аккуратнее. – Буду. – И я… э-э… не отвечаю за то, что вы там найдете. Туда ведь бродяги забираются. То и дело. Один там умер с год назад. – Ох… – Вряд ли это повторится. – Надеюсь. – Ну, тут уж мы ничего не могли поделать, – строго сказал клерк. – И как они вошли? Наверное, окно выбили. За всем ведь не уследишь. – Это верно, – согласился Перегрин и вышел вон. Дождь лил стеной. Брызги от асфальта стучали в окна и двери; дождь лупил по зонтику так, что казалось, сейчас его сломает. Под гребенчатым в капельках краем зонта виднелась Темза, в оспинах и рябая. Народу на улице было немного. Мимо натужно ползли фургоны на низкой передаче. Здания вокруг стояли непонятные: были ли это склады или конторы владельцев пристаней? Синий фонарь вдали освещал вход в Управление речной полиции. Перегрин миновал дверь с аккуратной вывеской «Управление лондонского порта», потом еще одну со старинной надписью: «Компания речного флота. Неустойки за простой. Причальный сбор. Справки». Улица резко повернула вправо и пошла параллельно реке. Перегрин поднял зонтик, и перед ним, словно за поднятым занавесом, возникло строение. Дождь внезапно прекратился, тучи разошлись. Подсвеченный солнечными лучами, между пабом «Приятель речника» и расчищенным после бомбежки участком стоял высокий, квадратный и нелепый театр «Дельфин». Перегрин представил, как сотню лет назад, при свете дня лодочники и барочники, судовые торговцы, деловые господа, моряки дальнего плавания и приречная чернь смотрели на «Дельфин». Разглядывали хлопающие флаги, восхищались кариатидами с деликатно позолоченными локонами и сосками. Мистер Адольф Руби, тот самый Адольф Руби, стоял здесь, на Уорфингерс-лейн, заложив большие пальцы в проймы жилетки, – сигара в одну сторону, шляпа в другую – и не сводил восхищенных глаз со своего дворца незамутненного развлечения. «Ох, ох, – подумал Перегрин, – и теперь я стою здесь, только, увы, не в лакированных ботах мистера Руби. И кариатиды смотрят на меня совершенно равнодушным взглядом». Они действительно смотрели – по две с каждой стороны портика, ниже талии благопристойно прикрывшись завитушками. На закопченных головах и руках покоился милый балкон с коваными перилами; хотя гипсовая листва отделки местами пострадала, кариатиды оставались в хорошей форме. Безудержная фантазия Перегрина счистила слой сажи и восстановила элегантную вывеску: два игривых морских млекопитающих поддерживают над портиком сияющие позолотой буквы «Театр “Дельфин”». Минуты две Перегрин разглядывал здание с противоположной стороны улицы. Солнце теперь сияло вовсю, отражаясь от речных волн, судов и мокрых крыш; от булыжной мостовой перед театром поднимался легкий пар. В шум дня вплелись крики чаек и гудки барж.