– Думаешь, не надо? А так заманчиво, признаюсь. Ладно, ты прав, конечно. Да я и не могу себе позволить. А то мистер Гриндеж меня уволит, – сказал Гроув, бросив на Перегрина гордый взгляд. – А не он, так я. Веди себя хорошо, Гарри. Извини, мне пора снова в бой. – Буду делать все, что полагается, Перри. Как почти и всегда. Перегрин задумался: не послышались ли ему угрожающие нотки в таком вроде бы честном обещании? Тем временем вечеринка достигла апогея. Почти все участники добрались до точки, максимально далекой от нормы. Теперь, чтобы тебя услышали, приходилось кричать. Важные персоны собрались вместе в сиятельную галактику, а театральные горячо обсуждали свои дела. Миссис Гринслейд что-то говорила мужу, и Перегрин был уверен: речь о том, что, по ее мнению, гостям пора расходиться. Хорошо бы Дестини Мид и Маркус Найт подали пример. Они стояли в стороне, и Перегрин совершенно не сомневался: сейчас Найт сердито высказывает Дестини, что он думает об У. Хартли Гроуве. Дестини глядела на Найта с выражением полного сочувствия и сексуального понимания, однако то и дело бросала взгляд в одну и ту же сторону. Там, в начале коридора, стоял Гарри Гроув и глядел на нее, не отрывая глаз. Эмили Данн, Чарльз Рэндом и Герти Брейси разговаривали с Джереми Джонсом. Рыжий хохолок на голове Джереми вздымался и опадал, а сам он беззаботно размахивал бокалом. Раскаты его хохота перекрывали общий шум. Поскольку Джереми много смеялся в периоды, когда готов был влюбиться, Перегрин задумался, не нацелился ли его друг на Эмили. Или на Герти. Но нет. Взгляд ярких зеленых глаз был устремлен над головами собеседников – несомненно, на Дестини Мид. «Не может же он быть такой задницей! – встревожился Перегрин. – Или может?» Перегрин почувствовал себя словно в перекрестии ярких лучей прожекторов. Взгляды блуждали, переплетались, выискивали и вонзались. Например, Герти пронзила взглядом Гарри Гроува. Кто-то рассказывал, что эти двое были любовниками, а сейчас расстаются. Если это правда, не возникнет ли личных проблем? «Или у меня начинается режиссерский невроз? И мне просто чудится, что Джереми пожирает глазами Дестини, Дестини и Гарри – друг друга, Герти смотрит на Гарри с бешенством, а Маркус положил лапу на Дестини и именно поэтому ненавидит Гарри? Или все это неожиданное действие шампанского мистера Кондусиса?» Перегрин подошел к Дестини и сообщил, что пора сделать перерыв и что люди явно ждут, пока Дестини и Маркус покажут пример. Оба приняли предложение с удовольствием. Собравшись, как за кулисами перед ударным выходом, они с мастерством регбистов-полузащитников нашли разрыв между гостями и ринулись в него к миссис Гринслейд. Перегрин двинулся к юному актеру Тревору Веру и его маме, внушающей страх миссис Блюитт. Слава богу, она была относительно трезва. Почтенная леди была в черном атласном глухом платье с изумрудной отделкой и странной зеленой шляпке на бледно-соломенных волосах. Тревор, в классических традициях вундеркинда, был одет в некий современный эквивалент костюма Фаунтлероя[38] с нотками стиляги. Перегрин знал, что Тревор моложе, чем можно было предположить по его манерам и лицу; парень подпадал под юридические ограничения для детей-исполнителей. Какое счастье, что он умирает в первом акте. Миссис Блюитт улыбалась Перегрину улыбкой всезнающей профессиональной мамаши; Тревор держал ее под руку и тоже улыбался. В театре можно найти много очень милых детей, их вырастили прекрасные родители, но ни один не был способен сыграть Хемнета Шекспира, а Тревор, приходилось признать, был необычайно одарен. Он с блеском снялся в кино – в библейской эпопее, в роли юного Самуила. – Миссис Блюитт… – начал Перегрин. – Я как раз искала возможность выразить вам нашу благодарность, – перебила его миссис Блюитт заговорщическим тоном. – Роль, конечно, небольшая, не то, к чему привык Трев. Для него привычны ведущие детские роли, мистер Джей. Нам предлагали… Как и следовало ожидать, разговор затянулся на довольно длительное время. Выяснилось, что у Тревора проблемы с сердцем. Но миссис Блюитт тут же торопливо уверила режиссера, что беспокоиться не о чем, потому что Тревор ни за что, ни за что не подведет. Просто доктор, наблюдающий Тревора и ее саму – перед глазами неизбежно возникла ужасающая картинка, – не рекомендовал крупные и эмоционально выматывающие роли… – Ну зачем ты, мамуля? – пропищал Тревор и подмигнул Перегрину – как всегда отвратительно. Перегрин извинился, пожелав им всех благ, и сказал, что хочет поймать мисс Данн, пока она не ушла. Это была правда. Эмили хорошо было бы пригласить в их студию – поужинать с ним и Джереми. Но он не успел до нее добраться – его перехватила Гертруда Брейси. – Ты видел Гарри? – Был тут минуту-другую назад. Думаю, уже ушел. – Похоже, ты прав, – сказала она так едко, что Перегрин заморгал. Губы Гертруды дрожали. Невидящие глаза блестели от близких слез. – Может, пойти поискать его? – предложил Перегрин. – Господи, нет! Надеюсь, я не настолько глупа, спасибо большое. Дело выеденного яйца не стоит, милый. Ерунда. Замечательная пьеса. Жду не дождусь, когда начнем работать. Я вижу большие возможности для Энн. Чуть покачиваясь, она подошла к балюстраде и посмотрела на нижнее фойе, полное прощающихся гостей. Последняя пара важных персон спускалась по лестнице, и из труппы остались только Чарльз Рэндом и Гертруда. Она обеими руками вцепилась в балюстраду. Если искала Гарри Гроува, подумал Перегрин, то не нашла. Слегка качнувшись, она повернулась, хлопнула длинной черной перчаткой Перегрина по плечу и пошла к лестнице. Почти наверняка она забыла попрощаться с хозяином и хозяйкой, но, может, это и к лучшему. Перегрин подумал, не стоит ли посадить ее в такси, когда услышал крик Чарльза Рэндома: – Эй, Гертруда, милая. Подвезти тебя? Джереми ждал Перегрина, но Эмили Данн уже ушла. Настроение резко упало. Непонятная печаль охватила Перегрина. Напоследок он подошел к миссис Гринслейд и протянул ей руку. – Все прошло восхитительно. Не знаю, как вас и благодарить. Глава 4 Репетиция I – Кто там идет вприпрыжку по тропе? – Вприпрыжку? Где? Ах, вижу. Дама в костюме для верховой езды. Она хромает, мастер Уилл. Повредила ногу. Не может ступать на землю. – Она грациозна и в неуклюжести, мастер Холл. На лице ее грязь. И на груди. Перо ворона в заснеженной долине. – Земля. Грязь. И на одежде. Должно быть, она упала. – Я бы сказал, не раз. – Она входит в калитку. – Уилл! Где ты, Уилл! – Боюсь, нам снова придется прерваться, – объявил Перегрин. – Герти! Пожалуйста, Чарльз, позови ее! Чарльз Рэндом открыл дверь на сцене слева. – Герти! Выходи, милая! Гертруда Брейси появилась, выпятив подбородок и сверкая глазами. Перегрин прошел по центральному проходу и оперся на барьер оркестровой ямы. – Герти, милая, – начал он, – все сначала, да? Миленько и сладенько – непонятно почему; и ни намека на злость. А она должна скрежетать от ярости. Она должна повелевать. Шекспир смотрит на тропинку, на смуглое существо, которое вприпрыжку появляется в его жизни, неся гибельное искушение. И, пока он дрожит, прямо в центре водоворота его… его души… возникает твой голос: голос жены, сварливый, требовательный, властный, всегда чересчур громкий. Понимаешь, Герти? Ты должна дребезжать. Герти молчала. – Я не могу объяснить по-другому, – сказал Перегрин. Молчание. – Хорошо. Давайте заново, ладно? Марко, пожалуйста, с «кто это». Герти, выходи, пожалуйста. Она вышла. Маркус Найт закатил глаза с деланым смирением, воздел руки и резко опустил их. – Хорошо, малыш, – сказал он. – Сколько захочешь, разумеется. Это утомляет, но ты не обращай внимания. Утомился не один только Марко, подумал Перегрин. Герти кого угодно могла привести в отчаяние. Из короткого тура по Америке она вернулась преданной поклонницей «метода». То есть она без конца цеплялась к любому, кто соглашался слушать, и принималась беспощадно копаться в собственном эмоциональном прошлом, выискивая фрагменты, которые могли привести к ошеломительным ассоциациям в ее роли. – Как в отделе уцененных товаров, – говорил Гроув Перегрину. – Все, что Герти выкапывает и пробует, правда же, очень древнее и вычурное. И каждый день что-нибудь еще!.. Процесс шел медленно, а неожиданные паузы, с помощью которых Герти пыталась донести правду, совершенно разрушали совместную игру. Маркус Найт уже подавал опасные сигналы бурного темперамента. Некое затишье перед бурей Перегрин старался не замечать. В самом деле, думал он, к нему-то самому Марко вполне благосклонен, так что лучше не обращать внимания на желваки, играющие на скулах Марко. – Кто там идет… Снова они подвели к реплике Герти. За сценой раздался неохотный крик. – Господи Иисусе! – неожиданно взревел Маркус Найт. – Сколько это будет продолжаться?! И что, во имя святых мучеников, прикажете делать мне? Я женат на ведьме или на чертовой голубке? Мой автор, мой продюсер, мое искусство диктуют мне, что здесь настал решительный момент. Мне нужна подача, бога ради, подача; нужна подводка. Я должен прийти к своей реплике. Все мое существо должно взорваться. От чего?! Маркус Найт прошагал к двери и рывком распахнул ее. Все увидели Гертруду Брейси, одновременно и напуганную, и непреклонную. – Слюнявая писклявая пава! – заорал Найт прямо ей в лицо. – Какая ты актриса? Ты вообще – женщина, дорогая? Тебя что – никто не презирал, не обманывал, не бросал? Ты понятия не имеешь о грызущей змее, опустошающей отвергнутую женщину? Где-то в глубине зрительного зала засмеялся Гарри Гроув. У него был легкий, издевательский, ироничный смех, очень заразительный – только не для того, над кем он смеялся. К несчастью, и Найт, и Гертруда Брейси, хоть и по абсолютно противоположным причинам, приняли смех на свой счет. Найт развернулся на каблуках, подошел к краю сцены и проревел в темноту зала: – Это кто там? Кто? Я требую ответа. Смех завершился на высокой ноте, и где-то в сумраке Гарри Гроув весело воскликнул: – О, боже мой, боже, как забавно. Король-Дельфин в гневе. – Гарри, – сказал Перегрин, повернувшись спиной к сцене и тщетно пытаясь разглядеть обидчика. – Ты профессиональный актер. И прекрасно понимаешь, что твое поведение непростительно. Я должен попросить тебя извиниться перед труппой. – Перед всей труппой, Перри, милый? Или только перед Герти, раз меня насмешило, что она не отвергнутая женщина?