Прежде чем Перегрин успел ответить, Гертруда снова вышла на сцену, диким взором оглядывая зал. Наконец, обнаружив Гроува на задних рядах, она ткнула в него пальцем и завизжала с виртуозностью, которую до сих пор скрывала: – Это намеренное оскорбление! – И залилась слезами. Дальше случилось событие, совершенно необъяснимое для любого незнакомого тесно с миром профессионального театра. Найт и мисс Брейси внезапно превратились в союзников. Недавних обид как не бывало. Они прониклись сочувствием друг к другу: Гертруда сделала красноречивый жалобный жест, и Маркус ответил полным пониманием. Она всхлипнула. Он поцеловал ей руку. Они синхронно, как эстрадные артисты, повернулись к партеру и одновременно прикрыли глаза ладонью, словно опереточные моряки. Гроув весело двинулся по центральному проходу. – Приношу извинения. Маркусу и Герти. И всем. Правда, приношу извинения. В семнадцати пластичных и совершенно разных позах. Отправлюсь за кулисы, и пусть меня гложет червь раскаяния. Что еще могу я сделать? Я не в силах сказать – хоть сколько-нибудь серьезно, – что ошибся и вы вовсе не смешны. Но остальное – что угодно. – Молчать! – Перегрин старался говорить совершенно чуждым ему тоном непререкаемой властности. – Ты действительно пойдешь за кулисы, так как сейчас будешь нужен. Поговорим в перерыве. А пока не желаю ни видеть, ни слышать тебя – до твоего выхода. Ясно? – Прошу прощения, – тихо ответил Гроув. – Правда. Он прошел через боковую дверь – через которую мистер Кондусис вел Перегрина, вытащив из колодца. – Марко и Герти, – сказал Перегрин, и они угрюмо повернулись к нему. – Надеюсь, вы великодушно сделаете то, чего никто не вправе у вас просить: забудете прискорбный инцидент, словно его и не было. – Или я, или этот человек! Никогда еще за всю мою карьеру… Гнев Найта не утихал. Гертруда слушала с мрачным одобрением и поправляла грим. Остальные актеры затаили дыхание. В конце концов Перегрину все же удалось добиться перемирия, и сцену начали снова. – Кто там идет вприпрыжку по тропе? Скандал привел к неожиданному, но желанному результату. Гертруда, видимо, по каким-то законам эмоционального переноса теперь выдала закулисную реплику с пылом рыночной торговки. – Но, милый, – принялась спорить Дестини Мид через несколько минут, поедая Перегрина громадными черными очами. – Вприпрыжку? Я? На первом выходе? Какой же это выход? Это выпрыг! – Дестини, дорогая, все так, как я сказал. У него был пунктик. – У кого? – У Шекспира, дорогая. По поводу запыхавшейся, задыхающейся, трясущейся, прыгающей женщины с бледным лицом и громадными глазами. – Какой странный. – Дело в том, что в этом он видел выражение сексуальной привлекательности. – Не понимаю, как можно выглядеть сексуальной, если играть в классики, пыхтеть и сопеть, как кит. Правда. – Дестини, послушай, что он написал. Слушай: «Раз на моих глазах шагов полсотни По улице пришлось ей пробежать. Перехватило у нее дыханье И, говоря, она ловила воздух; Но что всех портит, то ей шло: она, И задыхаясь, прелестью дышала»[39]. – Поэтому я и заставил ее упасть с лошади и скакать по тропе. – Он был извращенец? – Ни в коем случае, – вмешался Маркус. – Да я только спросила. Перчатки и все прочее. – Послушай, дорогая. Ты смеешься, ты запыхалась… – И прыгаю. Ну честно!.. – Правильно, – сказал Маркус. – Мы все понимаем, но послушай. Ты великолепна. Твой румянец появляется и исчезает, грудь вздымается. У него вполне нормальная реакция, милая Дестини. Ты его заводишь. Ты заводишь меня. – Своими прыжками? – Да, – сердито отрезал Маркус. – И этим, и всем прочим. Давай, милая, сделай. Покажи мне свой выход. – Да, Дестини, – подхватил Перегрин. – Послушай. Ты в бархатном костюме с приоткрытой грудью, в шляпке с пером, в мягких туфельках, и ты прекрасна, прекрасна, прекрасна. Молодой доктор Холл вышел помочь тебе и поддерживает тебя. Чарльз, выйди и поддержи ее. Да, так. Дай ей как можно больше свободы. И теперь: дверь открывается, и мы видим вас. Сказочно. Ты в луче света. И он видит тебя. Шекспир. И ты говоришь. Хорошо? Да, Дестини? И ты говоришь – давай, милая… – Простите, что нарушила ваше уединение, мастер Шекспир, и впрыгнула через порог, как скворец. – Да, и в тот же миг понимаешь, что осалила его. – Осалила? – Поймала. – Меня к нему тянет? – Да. Ты довольна. Ты знаешь, что он знаменит, и хочешь похвастаться им перед господином У. Г. Марко, ты подходишь, повинуясь порыву, и предлагаешь помощь. Смотри на нее. Дестини, идешь к нему, подскакиваешь, чуть не падаешь и наконец со смехом цепляешься за него. А он ужасно, ужасно скован. Да, Марко, так. В точку. Восхитительно. Дестини, милая, ты все делаешь правильно. Знаете что? Получилось. Этого мы и хотели. – Я могу сесть, или так и буду неопределенно пыхтеть ему в грудь? – Посмотри ему в лицо. Выдай на всю катушку. Смейся. Нет-нет, не так, милая. Негромко. Грудным смехом! – Еще сексуальнее? – Да, – сказал Перегрин и провел рукой по волосам. – Именно. Сексуальнее. – А потом я сажусь? – Да. Он помогает тебе. В центре. Холл двигает кресло вперед. Чарльз? – А можно, – прервал Маркус, – левее центра, малыш? Я просто к тому, что так и для Десси легче, и картинка, на мой взгляд, получится лучше. И я ее посажу. Вот так. – Он проделал все с бесконечной грацией, а сам оказался в центре сцены. – А мне кажется, по-другому лучше, милый Марко. Можно по-другому попробовать, Перри? Так, по-моему, немного фальшиво. Они поспорили по поводу выигрышной позиции. Перегрин вынес окончательное решение в пользу Найта. Так и вправду было лучше. На сцене появилась Гертруда, за ней Эмили, очень милая в роли Джоан Харт, и наконец – Гарри Гроув, взявший себя в руки и ярко обозначивший господина У. Г. Перегрину начинало казаться, что он написал неплохую пьесу и что, если повезет, удастся удержать труппу в руках. Краем сознания он отметил, что кто-то появился в партере. Все актеры были на сцене; значит, это или Уинтер Моррис, или, например, Джереми, который заглядывал частенько, особенно когда репетировала Дестини. Прогнали всю сцену, не прерываясь, потом взяли более раннюю, с Эмили, Маркусом и Тревором: маленький Хемнет на одиннадцатый день рождения получает от деда в подарок и надевает пару расшитых лайковых перчаток. Маркусу и Перегрину удалось усмирить обидную экстравагантность Тревора, и сцена прошла вполне удачно. Объявили перерыв на обед. Перегрин отозвал в сторонку Гарри Гроува и устроил нагоняй, принятый с такой готовностью, что пропал впустую. Потом Гарри пошел прочь, и озабоченный Перегрин увидел, что его поджидает Дестини. А где тогда Маркус Найт, и куда девался его хозяйский интерес к исполнительнице главной роли? Донеслись слова Дестини: – Дорогой, Король-Дельфин приглашен на пышный банкет. А мы куда пойдем? Новый занавес наполовину опустился, рабочие огни погасли, помощник режиссера ушел, вдалеке хлопнула служебная дверь. Перегрин повернулся, чтобы выйти через партер. И оказался лицом к лицу с мистером Кондусисом. II Время словно откатилось на год и три недели вспять. Грязная вода снова капала с Перегрина, бредущего по центральному проходу партера разбомбленного театра. И мистер Кондусис, похоже, был в тех же безупречных одеждах и так же охвачен нерешительностью, как будто ждал от Перегрина обвинений. – Я наблюдал за вашей репетицией, – сообщил мистер Кондусис. – Найдется ли у вас минутка? Желательно кое-что обсудить. Может, в вашем офисе? – Разумеется, сэр, – ответил Перегрин. – Извините, я не видел, как вы пришли. Мистер Кондусис пропустил слова Перегрина мимо ушей. С бесстрастным видом он оглядывал великолепный зрительный зал: малиновый занавес, люстры, свежепозолоченные завитки, спящие под чехлами кресла партера. – Реставрация прошла успешно?