— Ты обо мне не беспокойся. Закончу это расследование и вернусь в тридцать шестой. — Твоя команда знает? — Нет. Так же как твоя не в курсе, что ты без разрешения собираешься вернуться в дом, что бы ты там ни говорил. Каждому из нас известна тайна другого — это лучший способ не причинить себе зла. Ноэми взглянула на разбросанные перед ней на столе подводные снимки, сделанные «Попкорном». Провалившаяся крыша и послужившая входом крошечная щель скоро займут свое место на увешанной снимками стене кабинета. — Ты действительно уверен в этом погружении? — Когда ты в шесть утра тараном выбиваешь дверь, ты ведь не знаешь, что тебя ждет, верно? Тогда с какой стати ты считаешь, что имеешь право быть храбрее меня? — Храбрость — это достоинство. А безрассудство — слабость. — Тебе остается только наблюдать завтра с лодки, — вызывающе бросил он. 34 Полночь. В Авалоне и в других краях Светя себе под одеялом карманным фонариком, Лили перелистывала страницы «Бесконечной истории»[36]. Она читала роман уже дважды, но все равно из-за него завтра утром личико у нее снова будет помятое. Рядом в спальне уснула в объятиях Ромена Амината. Словно заразная болезнь, к ее мужу привязалась бессонница Ноэми. Он вспоминал тот день, когда встречал нового офицера на перроне: тогда ничто не предвещало бури, которую принесла с собой эта парижанка, словно привезла в своих чемоданах. В гостинице «Парк» Сонар уже упаковал багаж, его вызвали в Париж. Какая-то девчушка прыгнула с моста Искусств и не выплыла на поверхность. Он должен ее найти. Спасение «Попкорна» было тщательно разработано, и утром напарники совершат последнее погружение без Сонара. Мадам Сольнье увидела, как перед окном прошла Эльза, и теперь, сидя в шезлонге в саду, как старая наследница, принимающая солнечные ванны на Лазурном Берегу, только при свете луны, терпеливо ждала, когда девочка появится снова. Пьер Валант, чьи обязанности мэра и землевладельца заставляли его трудиться по восемнадцать часов в сутки, еще находился с ветеринаром у себя на ферме, в сарае, — единственный свет посреди многих гектаров его полей. На пропитанной кровью и околоплодными водами соломенной подстилке только что отелилась одна из его лучших коров, Зора, и теперь отбрасывала дитя сильными ударами копыта. Из опасений, что она до крови искусает теленка, невозможно было приложить его к вымени. Тогда Пьер оперся спиной о загородку пустого бокса, взял в морщинистую руку огромный рожок и, держа детеныша между скрещенными ногами, заменил собой мать. Пока теленку этого вполне хватало. И все же его печальный взгляд, казалось, искал тепло мамы, а мокрая младенческая морда пыталась учуять ее запах, ему было не по себе. Жюльетта Кастеран прежде не верила в Бога, но он пришел к ней в 1994 году, когда ей стукнуло тридцать пять и у нее украли сына. Андре Кастеран счел, что это неожиданное ханжество всяко лучше антидепрессантов, и не мешал появлению на стенах то тут, то там икон и других божественных картинок, которые вместе с мириадами фотографий маленького Сирила превратили их жилище в поминальную часовню. Не желая жить в мавзолее, Андре выходил из дома на рассвете и возвращался только с наступлением ночи, чаще всего крепко выпив: алкоголь, религиозность или медикаменты способствовали одному и тому же — бегству от прошлого. В тот вечер, раздраженный и напуганный тем, что в озере могут обнаружить еще одно тело, возможно их сына, он, едва держась на ногах, яростно сорвал со стен все фотографии, после чего, не раздеваясь, рухнул на постель. Жюльетта смиренно собрала свои усыпавшие пол скомканные и разорванные в клочья воспоминания, кое-как разгладила, подлатала и принялась снова прикреплять на привычные места. К возвращению Сирила все должно быть в порядке. Серж Дорен сидел в гостиной, опершись ладонями на деревянную столешницу, и не осмеливался щелкнуть четырехцветной шариковой ручкой. Перед ним лежала открытая папка с похоронными документами. Труднее всего было ответить на три первых вопроса: фамилия — имя — возраст. Дорен. Алекс. 10 лет. Написать это было просто невозможно. — Это что? — проходя мимо, спросил Брюно. — Кое-что, что я сделаю завтра, сынок, — закрыв папку, ответил старик. Пикассо устроился у ног Ноэми, положив голову ей на колени; таким спокойным он, наверно, не был давным-давно. Ему приснилась воля, и пес принялся дергать лапами, будто бежал куда-то, а затем снова утих. Шастен взяла стоящую на низком столике кружку чая, натянув рукава свитера на пальцы, чтобы не обжечься. Она уже в третий раз пролистывала последние текстовые сообщения, по большей части полученные от членов ее бригады. Хлоя раз в два дня присылала ласковую эсэмэску: на последнюю Ноэми все никак не могла ответить. Глядя назад, исцелиться было невозможно. И все же Ноэми заставила себя написать: «Я тебя не забыла. Просто мне нужно время». Но она не хотела тратить силы, отвечая на остальные сообщения. Адриэль злился на себя. Адриэль извинялся. Адриэль проклинал себя. «Дай мне еще один шанс», — непрестанно канючил он. Десяток сброшенных звонков его не остудили, и он продолжал нелепо настаивать. Ноэми внесла его номер в черный список, чтобы он наконец исчез. «Попкорн», ожидая помощи, дремал в темноте. 35 «Арес» был вновь поставлен на воду, и бортовой GPS привел их к середине озера, туда, где под водой находился общинный дом. Юго Массе и Лансон не перекинулись ни словом, каждый сосредоточенно занимался своим делом. Ромен увеличил число полицейских, дежуривших на берегу. Они пытались сдержать натиск толпы, ставшей вдвое многолюднее после известия о втором трупе. Одни утоляли мрачное любопытство — так ищут в Интернете патологически мерзкие видео, другие собрались, чтобы поддержать Андре Кастерана, жена которого не пришла, уверенная в том, что ее сын не может быть мертв. Ромен следил, как удаляется лодка с Ноэми на борту. Натянув утепленный гидрокостюм, Массе кончиками пальцев провел по поверхности воды. Он словно гладил ее, разговаривал с ней, приручал. Шастен наблюдала за ним, таким сосредоточенным, что казалось, будто все остальное вокруг исчезло. Лансон бросил якорь и, проходя мимо напарника, положил ладонь ему на плечо. Их дружба не нуждалась в напыщенных словах. Лансон проверил вентиль баллона, а Юго два раза вдохнул и выдохнул через регулятор, чтобы убедиться, что воздух проходит хорошо. Потом проверил пояс с семикилограммовым утяжелением, уселся на борт спиной к озеру, прежде чем надеть маску, подмигнул Ноэми, и опрокинулся в воду. Едва он исчез, Шастен охватила чудовищная тревога. Закрепленная на груди Юго камера «GoPro»[37] передавала на видеомонитор первые картинки, так что Ноэми увидела тьму, в которую он погружался. Она мгновенно оказалась возле Лансона. — Он пойдет туда, — задыхаясь, заверила она. — Он не остановится на спасении робота. Он войдет в подвал. Лансон неотрывно следил за картинками на мониторе. — Разумеется, войдет, — спокойно ответил он. — Вы что, думаете, он способен солгать мне? Я так давно его знаю, что мог бы заранее расписать его жизнь день за днем. К тому же он взял нить Ариадны и надувной буй. Тут бы и дурак догадался. — Это должно меня успокоить? — Нить Ариадны — это чтобы найти обратную дорогу. А надувной буй — мягкая нейлоновая сумка, которую наполняют из баллонов, как воздушный шар, что позволяет поднимать на поверхность тяжелые грузы. — Например, бочку? — Я практически уверен, что именно так. Но прежде необходимо, чтобы он достал ее из дома. Ноэми посмотрела на водную гладь, снова ставшую спокойной после погружения Юго. — А он на это способен? — Разумеется, способен. — Но ты беспокоишься? — В разумных пределах. Ослабление света уничтожает некоторые цвета. На глубине пяти метров исчезает красный. На семи — желтый. Юго включил прикрепленный к каске фонарь, чтобы восстановить колориметрию: так настраивали бы старый телевизор. Затем под тяжестью грузов на поясе опустился на оставшиеся двадцать восемь метров. Деревня возникла вдалеке, как китайский театр теней, затем, по мере того как водолаз приближался к развороченной крыше, картина становилась все более четкой. Он ухватился за спускающуюся вдоль стены водосточную трубу и воспользовался ею, чтобы достичь низа общинного дома. Направив туда луч фонаря, он без труда обнаружил расщелину, позволившую «Попкорну» проникнуть внутрь. Одним движением ласт он переместился к ближайшему окну и выбил его рукояткой ножа. Словно в замедленной съемке, просыпался дождь стекла; чтобы не пораниться осколками, Юго расчистил края проема. А затем обеими руками ухватился за раму и протолкнул себя внутрь. ТПА, маленький уснувший пузырик, терпеливо ждал его. Чтобы размотать застопорившую винт ткань, Массе пришлось в несколько приемов браться за дело. Наконец, показав камере «GoPro» поднятый вверх большой палец, он дал понять тем, кто оставался на поверхности, что «Попкорн» готов к работе. Робот включил свой фонарь, Лансон двумя ловкими движениями рукояток пульта убедился, что винты в исправном состоянии. Юго поставил робота перед узким проходом — так высвобождают рыбу из сетей — и едва заметно вытолкнул за пределы дома. Свою серебристую нить Ариадны водолаз прикрепил именно в этом месте, чтобы найти выход в случае, если фонарь выйдет из строя или облако ила и наносных отложений ослепит его. Старые строения живут. Находятся они под водой или нет, по ночам разговаривают, скрипят, трутся, стукаются друг о друга или увеличиваются в размерах. Звук под водой скорей ощущается, нежели слышится. Волны, едва родившись, умирают в глухих и сдавленных вибрациях. Если бы камням стен было что сообщить Юго — предупреждение или предостережение, — он был готов его услышать. Так что он просто уселся в одно из стоящих в подводном зале собраний кресло, закрыл глаза, стал дышать как можно тише и прислушался. Своим молчанием дом одобрил его решение. Взгляд на глубиномер. 36 метров. 11 минут погружения. Он завязал вокруг подлокотника кресла еще один узел нити Ариадны. В невесомости Юго двинулся к коридору, ведущему в складское помещение, и обнаружил там то же самое, что накануне видел на мониторе. Огромная, торчащая из крыши и уходящая в пол, словно столб, балка, закрывающая вход в подвал через люк с пробитой двойной дверью. Красная бочка преспокойно лежала там, но увидеть ее наяву и знать, что она может содержать, было как-то особенно тревожно. Прежде чем сдвинуть бочку с места и нарушить неустойчивое равновесие, которое не давало дому рухнуть, Юго захотел проверить, нет ли в подвале второй бочки. Он распахнул левую часть люка, чтобы сделать лаз шире. Сперва завязал последний узел нити Ариадны, потом просунул в отверстие голову, за ней последовало тело. Он оказался в подвале — просторном помещении, в прежние времена служившем для складирования угля; даже при освещении мощным фонарем оно так и осталось черным от пола до стен. Черным и абсолютно пустым. Юго представил себе разочарование Ноэми — там, в сорока метрах над ним. Он поднялся на уровень заклиненной балкой красной бочки и мысленно, как в игре «микадо», проанализировал вероятные последствия в случае, если ему удастся выбить ее. Оставаясь ногами еще в подвале, а туловищем поднявшись над люком, он легонько потянул ее кверху, потом подтолкнул — тщетно. Попробовал посильнее, даже попытался пролезть под нее, чтобы высвободить при помощи ножа. Результат оказался не лучше, тогда он неохотно смирился с тем, что достиг пределов своих возможностей, и перед камерой скрестил руки на груди, чтобы сообщить о завершении погружения. На борту лодки Ноэми и Лансон наконец-то облегченно вздохнули, хотя новость их не обрадовала. Капитану Шастен придется искать другой способ, чтобы справиться с этой задачей. Они все испробовали, даже рискнули. Массе снова сверился с глубиномером. Тот показывал 38 метров, то есть на два метра глубже, чем в доме, и 19 минут погружения. Несмотря на второй запасной баллон, пора было подниматься и покидать опасное место. Двигаясь вдоль балки, чтобы выйти из подвального помещения, Юго внезапно ощутил сопротивление, словно его удерживала какая-то невидимая рука. Он мгновенно замер, в поисках постороннего предмета внимательно осмотрел каждую часть экипировки, однако не заметил торчащей из разбитого люка у себя за спиной длинной деревянной щепки, которая воткнулась между одним из его баллонов и регулятором. Успокоившись, он оттолкнулся ногами, и шланг вырвался с фонтаном крошечных пузырьков. Все вокруг Юго превратилось в бешеный вихрь воды и сжатого воздуха. Необходимо было сконцентрироваться, избавиться от паники и действовать, как во время выполнения простого упражнения. Ему хватило нескольких секунд. Юго выплюнул загубник регулятора и схватил тот, что был на запасном баллоне. Из-за стресса он стал дышать чаще и с ненормальной скоростью израсходовал воздух из второго баллона. В одно мгновение оторвавшийся шланг выпустил на свободу свыше кубического метра сжатого воздуха, который распространился по всему дому, взвихрив копившиеся двадцать пять лет минеральные и растительные отложения в гигантское темное облако. Тысяча литров воздуха заполнила все свободное пространство, просочилась между досками и камнями, и дом завибрировал; весь, целиком. Массе ухватился за серебристую нить, которая, узелок за узелком, отметила его маршрут, и, когда он уже был готов выйти из подвала, дом в последний раз выплеснул свою ярость, камни приглушенно заскрежетали, и верхняя часть балки обрушилась, придавив Юго ноги. Лансон в лодке яростно сжал кулаки, а Ноэми не осмеливалась даже дышать.