Они обогнули церковь по спускающейся под откос дорожке, чтобы оказаться на небольшом квадрате заросшей травой лужайки позади нее. — Опять? — вышла из себя Ноэми. — Надоели мне кладбища! То тут, то там могильные плиты, накренившиеся, часто разбитые, с покосившимися стелами и клонящимися к земле коваными железными крестами. Повсюду торчали сорняки, а оставшееся пространство заполонил зеленый мох. Ноэми прогулялась среди трех десятков могил, прежде чем остановилась перед одной из них, из простого серого бетона, на которую кто-то положил чудовищно безвкусные пластиковые фиолетовые цветочки. На камне было выбито: «Хоакина Казанова, 1901–1955». — Пятьдесят пятый — далековато от нашего Казановы, — заметил Юго. — Я уже начинаю узнавать могилы, которые водят меня за нос. — И что мы собираемся делать? — Понятия не имею. В письме не было никакого другого указания. Мне кажется, надо подождать. Запущенное кладбище обладало определенным готическим шармом в духе Тима Бёртона, и они не спеша — потому что никуда не торопились — стали переходить от могилы к могиле. Так что не обратили внимания на человека в сутане, который, заметив их, развернулся и ушел. — У меня тут еще некий Дон Жуан, — развеселился Юго. Надгробный камень был разбит на восемь кусков, между которыми пророс папоротник. — Только вот Дон Жуан — персонаж вымышленный, а главное, у меня впечатление, будто над нами издеваются. Когда они уже раздумывали, не пора ли им после получасового ожидания покинуть кладбище, по отлогой дорожке, которой воспользовались и они, спустилась какая-то женщина с букетом в руке, в простом белом платье и широком голубом свитере и зашла на кладбище. Незнакомка почтительно ступала по аллеям, которые вырвавшаяся на свободу природа сделала невидимыми, остановилась в нескольких метрах от Ноэми и Юго и заменила искусственные цветы на могиле теми, что принесла с собой. Приезжие обменялись вопросительными взглядами. — Я просила, чтобы вы пришли одна, — не оборачиваясь, произнесла молодая женщина. Тут Ноэми осознала, как сильно она заблуждалась в своей дедукции. Но теперь все становилось очевидным. — Эльза Сольнье? — Вы как будто удивлены. Это ведь меня вы ищете уже столько недель, верно? — Помимо прочих, — промямлила изумленная Ноэми. Тыльной стороной ладони Эльза с бесконечной нежностью смахнула сухие листья, усыпавшие могилу, которую она украсила цветами. — Разумеется, помимо прочих. — Она вдруг рассердилась. — Я уверена, что вы все еще преследуете Фортена. Вы точно никогда ничего не поймете… Тогда Ноэми заинтересовалась могилой и стелой с именем какого-то Матео Шапиро, скончавшегося три года назад. — Кто он? — спросила Ноэми. — Матео? Когда много лет назад мы приехали сюда, за ним по пятам гналась вся французская полиция. Нам даже пришлось сменить фамилию и стать семьей Шапиро. Уже во второй раз за день дедуктивные выводы Ноэми оказались разбиты наголову. — Меня зовут Эльза Фортен. Ваш «монстр» — это мой отец. И единственное, что он совершил, — это то, что защитил меня, увезя из Авалона. И если я вышла на вас, то только ради него. Потому что он умер как беглец, ненавидимый и униженный. Ноэми действительно ошиблась относительно личности того человека, с которым они только что познакомились, однако точно угадала мотив. Речь и правда шла о восстановлении доброго имени. — Вы знаете место, где можно было бы выпить чего-нибудь покрепче? 56 Солнце неистово билось в тенты террасы кафе «Los Valles». Эльза, Ноэми и Юго устроились за столиком в тени. — Как вы узнали, что мы приехали в Бьельсу? — спросила Шастен. — Я официантка в баре, где мы сейчас сидим. А священник здешней церкви для меня гораздо больше чем просто друг. Я дала ему копию передовицы из газеты «Ла Депеш», там вас отчетливо видно на фотографии. Я узнала о вашем приезде задолго до того, как вы вышли из машины. Надо сказать, что… — Что меня легко узнать? — договорила за нее Ноэми. — Простите, но это так. Затем молодая женщина посмотрела на Юго, который с самого начала разговора не проронил ни слова. — А он что, тоже флик? — спросила она, указывая на него. — Нет, я, скорей, бойфренд. — Но и полицейский тоже, он из речной бригады Парижа, — предпочла уточнить Ноэми. — Это он обнаружил Сирила на дне озера. Похоже, молодая женщина немного успокоилась. — В любом случае я буду говорить только с прокурором, — предупредила она. — Тогда к чему надо было выходить на меня? — Потому что, если бы я обратилась к нему напрямую, он отправил бы меня в полицию. Так что лучше самой. К тому же я сообщила не полиции, а вам. Я выбрала вас. — Почему? — У меня, как у всех, есть иностранные каналы телевидения и Интернет. Вот уже месяц я смотрю, как вы в одиночку бьетесь, чтобы найти Алекса и Сирила. И у вас есть то преимущество, что вы не из Авалона. Я не доверяю жителям этой деревни. Если бы вы прочли все, что они в свое время говорили о моем отце! Нам пришлось бежать, сменить имя, начать все с начала и жить в страхе быть узнанными. — Вам было десять лет. Как вы можете все это помнить? — Я провела здесь большую часть отрочества, буквально запертая в нашей квартире. Скучающие дети, сами того не осознавая, шарят повсюду, и я обнаружила газетные статьи, которые сохранил мой отец. Так что ему пришлось мне рассказать. Мне было пятнадцать, когда я обо всем узнала: о похищении Алекса и Сирила, в котором его ошибочно обвиняли и за которое по другую сторону границы считали монстром. Тогда я поняла, почему мы прятались во время французских каникул, почему никогда не покидали этой деревни с ее пятью сотнями жителей. То есть почему были заперты снаружи. Официант принес кофе, пиво и водку со льдом и приветствовал Эльзу, дружески положив ей на плечо руку. — Когда мы бежали из Авалона, нам пришлось сперва заехать в Париж, — продолжала девушка. — У моего отца там был друг из его прежней жизни, он сумел сделать нам фальшивые документы. В тот день я стала Эльзой Шапиро. По прибытии сюда отец нашел помощь у человека, который не судит других: это священник местной церкви. Я вам уже сказала, что мы с ним больше чем друзья. Он стал моим крестным и следил за моим взрослением. Отец нанялся разнорабочим, и ему больше не пришлось отвечать ни на какие расспросы. Священник судил о нем лишь по его поступкам и никогда не интересовался прошлым; а когда отец умер, чтобы избежать административных хлопот, которые могли бы поставить меня под угрозу, согласился, чтобы он покоился здесь, среди других притворщиков, вместе с Казановой и Дон Жуаном. С составляющими гордость этой деревни тезками знаменитостей. Ради моей безопасности мы решили не хоронить его под настоящим именем, а сошлись на фамилии Шапиро. Священник договорился со смотрителем кладбища, чтобы тот заказал стелу и могильную плиту без свидетельства о смерти. Ямой больше, ямой меньше — никто и внимания не обратил. Как на авалонском кладбище, подумала Ноэми. Слова «стелы» и «могилы» замелькали в ее сознании. Не пытаясь ни с чем увязать их, она снова обрушила на Эльзу шквал вопросов. — Как он умер? — спросила Ноэми. — Врач сказал, рак. Только вот лечиться отец не мог — чересчур дорого. И чересчур опасно, конечно, из-за фальшивых документов. Но я-то знаю, что отец умер из-за лежащих на нем обвинений, от которых так и не сумел защититься. Вы действительно хотите знать, что произошло в тот вечер в Авалоне? Его поймали в ловушку. — Кто? * * * Ноэми расхаживала взад-вперед возле кафе, разговаривая по телефону с майором Розом. — Эльза хочет говорить только с прокурором, — сообщила она ему. — Это можно понять. Но вы? Как вы-то на нее вышли? Я думал, вы в Париже, на сеансе у психотерапевта, и вдруг нахожу вас в Испании. — Это долгая история. Сожалею, что мне пришлось обмануть вас. — Внезапно Шастен диаметрально сменила стратегию: — Но теперь вы можете сообщить всем. — Вы имеете в виду свою команду? — Нет, всех. Мэра, Сен-Шарля и даже, если хотите, мать Милка. Мы вернемся сегодня ближе к ночи. Вы предупредите прокурора? 57 Ноэми поселила Эльзу во второй спальне дома на озере, которая, судя по небольшому размеру, наверняка прежде была детской Ромена Валанта.