В тот вечер, чтобы спасти им жизнь, понадобился совершенно покалеченный пес, мизантроп с тяжелой рукой и чистый кислород водолаза. 58 Вскоре после двух часов ночи дежурный врач отделения неотложной помощи больницы Деказвиля просматривал истории болезни вновь поступивших и в одном из троих узнал знакомую пациентку: — Ноэми Шастен? Да она что, издевается надо мной? Он стремительно промчался по ведущему к палатам длинному коридору, постучал в дверь и вошел, не дожидаясь ответа. — Судя по тому, что я вижу, деревня подходит не всем. Вы ведь не любите жизнь, верно? Машины у вас больше нет, так вы совершаете коллективное самоубийство угарным газом? Пооткрывав все окна и двери, пожарные спустились в подвал и обнаружили множественные повреждения котла. Достаточно серьезные, чтобы большая часть ядовитых продуктов сгорания, бесцветных, не имеющих запаха, устремилась в дом. — И это опять не авария, док! — Ну, как скажете… Но мне все труднее верить вам. Он перелистал страницы истории болезни и составил по ним список симптомов отравления. — Тошнота? Головокружение? Галлюцинации? — Можете отметить все три, — подтвердил Юго. — Кому принадлежит идея с чистым кислородом? — Мне. — Отлично сработано. Он ускорил отделение монооксида углерода от гемоглобина. Вы как-то связаны с медициной? — Нет, просто полицейский водолаз. Так что немного разбираюсь в отравлении крови. — Хорошая реакция. Но ведь вас в этой истории было трое? — Мадемуазель Сольнье в соседней палате, — уточнила Ноэми. Подождав несколько минут, чтобы не помешать медицинскому осмотру, Шастен решилась заглянуть к Эльзе. — Пожарные сказали мне об отравлении воздуха. Нас что, попытались убить или мне приснилось? — встретила ее вопросом молодая женщина. — Со мной, к сожалению, это уже не в первый раз, — призналась Ноэми. — А если быть честной, то третий меньше чем за четыре месяца. — Хороший ритм. Браво. — И две последние попытки были сделаны, чтобы заставить меня прекратить это расследование. Ну как, это годится тебе в качестве доказательства моей искренности? — Тебе, наверное, пришлось нелегко. Прости. Я очень вам благодарна. — Да я-то что. Какое-нибудь лакомство моему псу — и мы квиты. Для большей задушевности Шастен закрыла дверь и присела на кровать: — Послушай, Эльза, сейчас половина третьего ночи. Мне невмоготу дожидаться утра и поездки к прокурору суда высшей инстанции, чтобы узнать историю твоего отца. Сейчас вся деревня в курсе твоего возвращения, так что я должна прислушиваться к малейшей вибрации. Ход событий в любой момент может ускориться, а я не знаю мелодии и не смогу отличить фальшивой ноты. Ты меня понимаешь? Льющийся с потолка холодный белый свет придавал помещению отвратительное сходство с операционным блоком или комнатой для допросов. Ноэми включила лампу у изголовья, погасив неоновый светильник, и палата приобрела более располагающий к признаниям вид. После секундного колебания — а возможно, Эльза просто раздумывала, с чего начать, — та приступила к рассказу о четверти века мистификации. — Мне бы хотелось заявить, что на самом деле мой отец — ангел, — сказала она, — но это означало бы начать с обмана. Мои родители были двадцатилетними детьми, когда появилась я. Меня не хотели, но сохранили. У обоих была тяжелая наркотическая зависимость, и отец принялся грабить мелкие лавки, чтобы каждый день иметь немного денег. Его задерживали, но стоило ему оказаться на свободе, как он снова брался за старое, пока вконец не рассердил правосудие. Судья недолго колебался между заключенным папочкой-налетчиком и мамочкой-наркоманкой, и их обоих лишили родительских прав. Меня, трехлетнюю, поместили в приемную семью Сольнье в Авалоне, подальше от Парижа. — И как же отец напал на твой след? — Увидел по телевизору, когда мне было лет семь. В репортаже о начале строительства плотины. Мы с классом каждый месяц ходили туда на экскурсию, чтобы смотреть, как продвигается проект. Один журналист воспользовался нашим приходом, чтобы оживить свой сюжет, и задал нам пару вопросов. Вот тут-то я появилась на экране, и отец меня узнал. Выйдя из заключения в девяносто первом году, он приехал в наш регион в поисках работы, и его взяли на самое крупное сельскохозяйственное предприятие. К Пьеру Валанту. — Как сезонного рабочего, если верить расследованию. — Ага, в первый год. Потом на постоянную работу, неофициально, с черной зарплатой и койкой в пристройке на ферме. Это всех устраивало. Однажды Валант застал отца, когда тот слишком уж пристально рассматривал школьный двор и играющих там детей. Отец отказался объясняться, а Валант вспомнил, что маловато знает о своем странном работнике, и решил покопаться в его вещах. И в них обнаружил мою фотографию. Прежде чем вызывать полицию, Валант, который к тому же опасался, что может накликать на себя инспекцию по труду, предъявил найденную фотографию моему отцу и потребовал разъяснений. Отец поведал ему свою историю. Рассказал об уголовном прошлом. О запрете не только видеться с дочерью, но даже к ней приближаться. Долгое время он издали смотрел, как я расту, и этого ему было достаточно. Потом в результате нелепой случайности мой приемный отец умер, и он отважился заговорить со мной. Я не стану описывать вам, с какой радостью встретила девятилетняя девчонка возвращение родного отца и как нам удавалось ежедневно встречаться тайком сразу после ужина, чтобы рассказать друг другу, как прошел день. Мадам Сольнье думала, что я провожу время с Алексом и Сирилом, она так ничего и не узнала. Это были девяностые годы, мы жили в сельской местности, подростки до наступления темноты успевали нанести свои «четыреста ударов»[51], это никого не шокировало. А вот что касается нашего общения с отцом, тут Валант не упустил даже мельчайшей подробности. Они на какое-то время даже как-то сблизились. — Сблизились? — удивилась Шастен. — А вот Пьер Валант совсем по-другому говорил об этом во время допросов. — Ну, в этом-то я не сомневаюсь. А на самом деле отца нередко приглашали к ним на ужин. Но однажды, уже ближе к вечеру, страшно перепуганный Валант ворвался в пристройку к моему отцу, чтобы сказать, что на ферму вот-вот явятся флики, что они вычислили его, Фортена, утверждал, что теперь его арестуют за то, что он общается со мной, что нас видела Маргарита Сольнье, которая и донесла в полицию, что ему придется вернуться в тюрьму, что он никогда больше меня не увидит, что ему надо поскорей бежать и он, Валант, ему поможет. Ноэми прервала этот шквал несколько надуманных и дешевых угроз: — Бывает, работодателя действительно предупреждают о задержании, но только в исключительных случаях. По крайней мере, официальных рекомендаций нет. И твоему отцу это не показалось подозрительным? — Вы анализируете ситуацию с точки зрения полицейского. И бесстрастно. Конечно, сейчас-то я понимаю, что Валанту вообще никто не звонил. Однако надо воспринимать эту историю глазами отца, который только что обрел дочь, а теперь рисковал быть разлученным с ней и вновь оказаться в тюрьме. А я, разумеется, очень разозлилась на Маргариту за то, что та нас выдала, так что во время вечерней встречи согласилась бежать с ним, в чем была. Валант разрешил нам взять один из пикапов, и мы без оглядки бросились вон из Авалона. При мысли, что я покидаю Алекса, у меня сердце разрывалось на части, вот только папа все равно был важнее. Но утром, когда мы прибыли в Париж, нас будто холодным душем окатило. — Ловушка? — Именно. По радио и телевидению только о нас и говорили. То есть главным образом про Фортена. Про того монстра, который похитил троих деревенских детишек в департаменте Аверон. По телевидению непрестанно показывали фотографии Алекса, Сирила и меня, а Фортен стал врагом номер один. Так что нам пришлось покинуть Францию; старый знакомый отца согласился забрать пикап Валанта, чтобы спалить машину где-нибудь на востоке, а мы в то время бежали на юг, в Испанию. Встраивание новых частей пазла и перераспределение информации почти болезненно отдавалось в мозгу Ноэми. Получалось, что, солгав о полицейском рейде, Валант спровоцировал бегство Фортена с Эльзой именно в день убийства Алекса и Сирила. И таким образом, Фортен становился Людоедом из Мальбуша. Но если Валанту требовалось создать фальшивого виновника, значит так или иначе он сам был замешан в этом деле. Могло ли это объяснить поджог его сарая и стрельбу по ферме? Погрузившись в размышления, Ноэми вздрогнула, когда Юго рывком распахнул дверь, держа на ладони ее разбитый мобильник: — Это Валант! — Откуда ты знаешь? — удивилась Шастен. — У тебя звонит телефон, это Валант, Ромен Валант, твой заместитель. Он у отца. В него только что стреляли. — В кого, твою мать? В моего флика или в мэра? — В мэра. — А ты знаешь, кто стрелял? — Брюно Дорен, если я правильно понял. Они все на ферме. Ситуация под контролем, они просят тебя присоединиться. Буске уже выехал за тобой. Ты была права, дело сдвинулось с места! Ноэми резко вскочила. — Оставайся с ней, — сказала она, указав на Эльзу. — И ни на секунду не спускай с нее глаз. — Ты серьезно? — возразил Юго. — Это с тебя я не должен спускать глаз! — Начинается развязка, я чувствую. Клянусь, что больше ничем не рискую. А слова Эльзы имеют огромную важность. Она должна дойти до прокурора, иначе все расследование ни к чему. Умоляю тебя, поверь мне. И она поцеловала его в губы. Во время этого поцелуя Юго обхватил ее лицо ладонями, и на этот раз Ноэми нежно накрыла их своими. 59 Авалон. Ферма Пьера Валанта. 4 часа утра Мчась со скоростью больше ста километров в час по извилистым сельским дорогам, Буске попытался понять ускользающий от него смысл происходящего: — Какого черта вы снова делаете в больнице, капитан? — Потом объясню, если ты и правда хочешь.