Почти оскорбленный, Буске все же согласился не задавать лишних вопросов. — Ты сердишься или просто сосредоточен? — спросила Ноэми. — Знаете, сердиться на вас довольно сложно. Вы посылаете водолазов на дно озера, потом велите осушить его, потом вам удается обнаружить на авалонском кладбище новый труп, а в конце еще и устраиваете фейерверк: находите в Испании Эльзу. Я смиряюсь, потому что в жизни не видал такого флика, как вы, и потому что думаю, вы знаете, что делаете. — Надеюсь, — ответила она, наполовину убежденная. — А я пока довольствуюсь этим. Подняв облако пыли, Буске резко затормозил во дворе напротив фермы Валанта, освещенной только его фарами. Все выбитые восьмимиллиметровыми пулями окна теперь были затянуты полиэтиленом. — Вы вооружены? — спросил Буске, направляясь к входной двери. — Нет. Мой пистолет остался в доме у озера. В любом случае если дело дойдет до оружия, значит я плохо справилась. Она толкнула дверь и оказалась в вестибюле у подножия идущей полукругом лестницы. Тут еще виднелись следы потасовки. На полу валялись грязные сапоги и теплые куртки, из опрокинутого, словно выпотрошенного комода вывалилось содержимое: пожелтевшие фотографии, письма и счета. — Наверх, капитан! — услышала она голос Ромена. Добравшись до последнего этажа, Ноэми окинула взглядом сцену действия. Гостиная Пьера Валанта свидетельствовала о его одиночестве. Низкий столик перед старым телевизором в углу говорил о долгих однообразных вечерах. Пьер Валант, держась окровавленными руками за ногу, сидел в центре комнаты, возле письменного стола, заваленного грудой папок с лежащими на них очками с подклеенной скотчем сломанной дужкой. У него за спиной с ружьем в руке стоял Брюно Дорен и целился мэру в затылок. В метре от них находился Ромен, которому явно пришлось расстаться с пистолетом, который теперь валялся у его ног. С крепко сжатыми кулаками, с побагровевшим от гнева лицом, он только и ждал момента, когда Брюно отвлечется или ослабит внимание, чтобы вновь завладеть своим оружием и освободить отца. Подавленный Серж Дорен сидел в потертом кресле с широкими подлокотниками как зритель, вперив взгляд в пустоту и даже не пытаясь удержать сына. Первый же вопрос Шастен вывел всех из неустойчивого равновесия: — Брюно, ты держишь удар? Старший Валант с простреленной ногой ошеломленно взглянул на нее. На мгновение ствол ружья опустился, но Брюно тотчас угрожающе нацелил его в то же место: — Он издевается над нами! Вот уже двадцать пять лет, как он издевается над нами! — Знаю. Эльза мне все рассказала. — Эльза тоже должна быть мертва, — прокричал он со слезами на глазах. — Почему она жива? Почему, твою мать? — Потому что Валант дал ей возможность уехать с Фортеном. С ее отцом. Новость парализовала всех. Шастен следовало воспользоваться этим кратким мигом, чтобы молодой человек не совершил непоправимого. Другого шанса у нее не будет, все должно сложиться именно сейчас, хотя элементов по-прежнему недоставало. — Дети не были похищены Фортеном, — сообщила она. — Он уехал вдвоем с Эльзой по просьбе Валанта, как раз в день предполагаемого исчезновения Алекса и Сирила. Сбитые с толку, Буске и Ромен переглянулись. Они были так ошеломлены, что им только и оставалось, что позволить действовать своему капитану. — Я к вам обращаюсь, господин мэр. К чему было выдумывать всю эту полицейскую операцию, чтобы заставить Фортена бежать? К чему было объявлять Фортена сезонным рабочим, если он два года скрывался у вас? К чему было позволять ему бежать с Эльзой, а потом заставлять нас искать их, перекапывать весь Авалон и погружаться на дно? Валант молчал, и тогда ствол ружья с размаху опустился ему на голову. Потекла струйка крови и запачкала воротник его рубашки. — Говори или сдохнешь! — рявкнул Брюно. Мэр поднял глаза на сына, словно заранее моля о прощении. О боли в ноге он уже почти не думал. — Я сделал это ради Авалона, — сдался он, не в силах ответить на все обвинения Ноэми. — Я сделал это ради всех нас. Чтобы спасти плотину. Чтобы спасти то, что позволило деревне не умереть в течение следующих десяти лет. Ребятишки не были ни убиты, ни похищены. Они нашли проход через снятую часть заграждения. Добрались до шахт, устроенных в основании фундамента, и упали в яму глубиной двадцать метров. Один на голову, вспомнила Ноэми, и это спровоцировало скручивание позвоночника. Другой на спину, при падении сломав и раздробив всю заднюю часть грудной клетки. Так что нет разных причин смерти, как предположил судмедэксперт, а просто два разных падения. — Кто-то из рабочих сообщил начальнику строительства, и тот оказался перед выбором, — продолжал Валант. — То ли вызывать полицию, то ли меня, мэра. Я так бился за этот проект, он прекрасно знал, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы избежать любых последствий. — Скрыть несчастный случай только ради стройки? — Только ради стройки? Да вы ничего не понимаете! Смерти двоих ребятишек достаточно для того, чтобы все застопорилось на время расследования. Потеря миллионов из-за задержки строительства. Все оборудование и сотни рабочих — все остановлено. Еще миллионы ущерба и потери прибыли. Ответственность «Global Water Energy» за отсутствие безопасности на объекте. Весь проект ставится под угрозу! Авалон мог лишиться школы, почтовое отделение уже за год до того позакрывало окошки, нас душила безработица, деревня теряла население — это было недопустимо. В тот момент лучшим способом мне представлялось сделать идеальным подозреваемым Фортена, позволив ему бежать вместе с его криминальным прошлым. Ноэми передвинула фигуры на шахматной доске так, чтобы направить Валанта туда, куда ей требовалось, все крепче запирая его в логической последовательности минувших событий. — Так что у вас на руках оказались два детских трупа, которые должны были исчезнуть. — Да, и действовать надо было быстро, до рассвета, пока не возобновятся строительные работы. — Поганый вечер, Пьер, — согласилась Шастен. — Почему вы выбрали общинный дом Авалона? — Перемещение общественных учреждений уже началось, но закрыт был только общинный дом, а оставшееся там старье ни для кого не имело никакой ценности. Никто бы туда не возвратился, а уж тем более в угольный подвал. Я сходил к себе в сарай за двумя пластмассовыми бочками, мы подтянули тела и подняли их. — Кто «мы»? — спросила Шастен. — Начальник строительства и я, — уточнил Пьер Валант. И в свинцовом молчании, которым были встречены его слова, продолжал: — А потом я сходил в общинный дом и спрятал детей там. Они были мертвы, мы уже ничего не могли поделать. Стала ли известна правда или нет, это ничего не изменило бы в скорби родителей, но эта правда поставила бы под угрозу будущее всей деревни. Серж Дорен выпрямился в кресле, в его усталых глазах тлела ненависть: — Тогда зачем было говорить мне, что они похоронены под стройкой? — Потому что все пошло не так, как было задумано. Притаившись, словно зверь, выжидающий удобного момента, чтобы наброситься, Ноэми сосредоточенно вслушивалась в каждое слово, внимательно следила за каждым жестом. И вонзила свои когти в Дорена: — Так, значит, Валант заверил вас, что дети случайно погибли на стройке и там остались? Но спустя двадцать пять лет, когда ваш сын Алекс был обнаружен на поверхности озера за много сотен метров оттуда, вы поняли, что что-то не так. За этим последовала ваша перепалка на кладбище. Но подобная логика не работает. Почему сразу не пойти и не рассказать полиции? Вы же не сделали ничего плохого, выдать Пьера Валанта проще всего. Разве что в этом деле вам тоже есть в чем себя упрекнуть? Есть что-то, что мешало встрече с представителями власти? Как бы то ни было, вы все же отреагировали. На следующий день после похорон Алекса сарай Пьера Валанта был подожжен, а в него стреляли из восьмимиллиметрового оружия, вероятно из мести. Я могла бы взять ружье, приставленное к затылку Валанта, чтобы отдать его на экспертизу в баллистическую лабораторию. Кстати, прежде я именно так бы и поступила. Но мне и без этого известно, что из него в тот вечер вы уже стреляли на ферме. И что оно заряжено восьмимиллиметровыми пулями. — Мой отец ничего не сделал, — перебил ее Брюно, не отводя ствол от затылка мэра. — Это я решил заставить Валанта заплатить за его ложь. Это я поджег сарай, я обстрелял дом. Тут Ноэми вытащила из рукава один из главных козырей: — Только вот имеется информация, которую я сохранила для себя. Баллистическая лаборатория определила, что пуля, обнаруженная в подголовнике автомобиля Пьера Валанта, имеет такие же царапины, как и та, что была найдена в черепе нашего африканского незнакомца. Брюно, вам тогда было всего восемь лет. Из чего я делаю вывод, что на другом конце ствола находился ваш отец. Теперь Ноэми обратилась к Сержу Дорену: — Значит, тогда вечером, узнав, что ваш ребенок упал в дыру глубиной двадцать метров, вы убиваете того человека? Как-то нелогично. За это вы пойдете в тюрьму, но на год укоротите себе срок, если расскажете, как вы стали убийцей. А главное, по чьей вине? Слова «тюрьма» и «убийца» задели Сержа Дорена больнее, чем две пули в живот. Он поднялся с места, вперив разгневанный взгляд в Валанта, который никак не реагировал, как будто уже приготовился к казни. — Валант никогда не говорил мне о несчастном случае. В тот вечер он сообщил мне об убийстве. Мы с женой почти всю ночь искали Алекса: в лесу, в полях, везде, где он любил играть. Ко мне зашел Пьер и сказал, что моего сына убил один из рабочих и он знает, где его найти, что его предупредил начальник строительства, который сомневается, стоит ли вызывать полицию. Но что такое полиция для отца, когда ему сообщают, что его ребенок мертв? Я взял ружье, сел в машину, и мы поехали туда, к строительным баракам. Валант показал мне запертого в одном из них африканца. Когда мы вошли, тот уже был напуган, в глазах стояли слезы. Я словно обезумел. Бросился на него, принялся бить, спрашивал, где мой сын, но он постоянно твердил одно и то же: «Моя есть Секу». Он все повторял эту фразу, а я все бил его с неистовой яростью. Секу. Бедолага, который обнаружил детей в шахте и сообщил начальнику строительства. Бедолага, который стал неудобным свидетелем, а значит, тем, кого надо убрать. Секу. Неизвестный с кладбища наконец-то вновь обрел свое имя. — И вам оказалось достаточно слов Пьера Валанта, чтобы поверить, что этот человек убил вашего сына? — удивилась Шастен. — Разумеется, нет. Вот что Валант нашел у него в шкафчике. Серж Дорен порылся в кармане брюк и швырнул на стол тяжелый серебряный браслет с именем Алекса. Цепочку. — Когда он мне его показал, я сделался сам не свой. Во мне не осталось места ни для чего, кроме ненависти. Этот человек должен был принять смерть, за Алекса, и от моей руки. Мы отошли подальше от барачного поселка, я приставил ствол к его голове, но не мог нажать на спусковой крючок. Сперва я хотел увидеть сына. И тут заговорил Пьер. Он сказал мне: «Этот черный — убийца. Он получит ровно то, что заслужил. Одному богу известно, что он заставил их вынести, прежде чем убил». Я представил себе своего ребенка в его власти. Взглянул на цепочку сына. И выстрелил. Шастен мысленно увидела стену своего кабинета и фотографию висящей на балке в сарае мадам Жанны Дорен со всеми украшениями и цепочкой. — Как она оказалась у вас, мсье Валант? — Вероятно, она сорвалась с руки мальчика во время перевозки тела. Я обнаружил ее на ковровом покрытии своего пикапа. Дети были уже в бочках, в подвале, и мне не захотелось туда возвращаться. Так что я ее сохранил. И вытащил на свет божий в подходящий момент, чтобы обвинить африканца. — А как же она потом оказалась на запястье вашей жены, мсье Дорен? — Узнав о похищении детей, Жюльетта Кастеран и Маргарита Сольнье совсем обезумели. А Сольнье так и вовсе спятила. Моя жена последовала той же дорожкой, но я совсем не хотел для нее такого. Я хотел, чтобы она знала и постаралась жить с этим знанием, а не проводила каждую секунду возле телефона, словно он был ее связью с жизнью. И вот спустя несколько недель я ей все рассказал. И отдал ей браслет Алекса, чтобы доказать, что говорю правду. В тот день я, сам того не понимая, накинул ей веревку на шею. — Похоже, и Брюно знает правду, потому что обстрелял ферму Валанта. Вы ему тоже все сообщили, несмотря на реакцию жены? — С ним все было по-другому. Ему пришлось расти с братом-фантомом и матерью-самоубийцей. Его подростковый возраст дался нам очень нелегко. Наркотики, жестокость и депрессии — это ведь тоже форма самоубийства, только другая. Как-то вечером, приняв для храбрости немалую дозу алкоголя, я решился рассказать ему. Я убил убийцу Алекса, теперь мстить некому. Надо жить, а не сжигать себя на медленном огне, как это делал он. После этого Брюно образумился и направил всю энергию в наше производство. Тема Алекса больше не возвращалась в наши разговоры. Страница была перевернута. Во всяком случае, мы делали вид. Ноэми поспешно перенаправила этот поток слов к той ночи на стройке. Как во время очной ставки, не следовало оставлять ни Дорену, ни Валанту времени на то, чтобы каждый мог осознать заявления другого. — Значит, Валант превращает своего неудобного свидетеля в убийцу и провоцирует вас застрелить его. Наверняка Секу мог заговорить, кому-то довериться или шантажировать «Global Water Energy». В этом есть смысл. Итак, после этого убийства у вас на руках оказывается труп, который необходимо убрать со стройки, так что и речи быть не может, чтобы в последний раз увидеть сына. Следует как можно скорее найти тайник, где никто не смог бы его обнаружить. А правда, почему бы не похоронить его тут же, на месте? — Перевозка детских тел среди ночи не грозила никаким риском, — ответил Валант. — Но в тот момент как раз занималась заря, так что у нас не было времени ни перенести африканца, ни выкопать яму. — И тогда вы решили отправиться на авалонское кладбище. — Это единственное место, которое пришло нам в голову. Леса могут спилить под корень, дома разрушить, поля вспахать, но вот кладбище… Никто никогда не тронет кладбище… Разве что при затоплении деревни, разумеется, но это вряд ли могло произойти с нами во второй раз. — Полагаю, именно в этот момент появляется Андре Кастеран? Он тоже только что потерял сына, и, чтобы он выделил вам местечко на новом кладбище, Валант преподносит ему эту же историю про «африканца-убийцу». Валант наконец поднял глаза и нашел в себе смелость встретиться взглядом с Дореном. — Нет, Андре ничего не сделал, — заверил мэр. — Мы просто воспользовались перемещением могил.