Рино сказал, что что-то заставило его отправиться именно на эту высоту. Что-то толкнуло его при свете дня выйти к расположению маленького стрелкового отряда, которым командовал Изгой. Говорил, что внутри зудела потребность проверить их. Зудела так, что, казалось, сходит кожа. Они называли это удачей. А позже пришло сообщение, что отряд разбит. Из-за плохой связи они получили его уже тогда, когда Рино нашел мертвых бессмертных и двух раненых. Конечно, он ругался, что все они идиоты и безумцы, если решили, что справятся с нейтралами…с самым сильным из них. Влад отрешенно улыбался, глядя на Вольского, и говорил, что тот чертовски удачливый сукин сын. А Камиллу разрывало на части от желания закричать: «Разве вы не понимаете? Это папа! Это папа призвал Рино! Почему вы готовы поверить в судьбу, в удачу, но не в моего отца? Сколько раз он спасал вас…и вы все равно предаете его!» Вот и сейчас она хотела выплеснуть эту тираду в лицо брату, но не стала. Глядя на его напряжённое лицо, на голову, откинутую к стене, на закрытые глаза и желваки, ходуном заходившие по скулам. К чему переубеждать их снова и снова, если за последние месяцы ей не удалось сделать это? - Он? Он не спасал нас ни разу! Спаситель умер, и мы почти похоронили его…пока не вернулся ЭТОТ. Забудь о прошлом, Ками. Этот монстр больше не твой любимый папочка. Нет больше белых кроликов. Распрощайся со своими мечтами. Розовый цвет – это смесь красного и белого. Наш белый растворился полностью. И совсем скоро его сменит черный. А в сочетании с красным ты, папина принцесса, получишь кроваво-бордовый. - Ненавижу, когда ты читаешь мои мысли! Она не посмотрела на него, но была уверена, что брат пожал плечами, даже не открывая глаз. - Я не виноват, что твои мысли настолько громкие, Ками. Научись думать тише. - Или не думать вообще, да? Так бы ты хотел? Точнее, думать только в том русле, которое вас всех здесь устраивает - Было бы неплохо, - устало пробормотал Сэм, и Ками резко развернулась к нему. - Мне надоело! Я устала слышать, что мой отец, что самый лучший из мужчин в этом мире – мой враг! Я устала прятаться от него! От того, кто никогда не причинит мне и вам…вам, Сэм, вреда. Очнись! Он – наш отец. Мы – его плоть и кровь. И Николас Мокану, скорее, перегрызёт горло себе и другим, чем позволит убить нас. Даже этим северным, с готовностью занявшим трон, или самому Курду! Ей захотелось схватить брата за плечи и встряхнуть. Встряхнуть так, чтобы тот ударился головой о свою стену, может, тогда все эти идиотские мысли выветрятся из его упрямой головы! Но тот продолжал настолько спокойным, хладнокровным голосом, что девушке захотелось взвыть от отчаяния. - Он больше не твой отец, повторяю. Он не помнит дня, когда ты появилась на свет. Он забыл день, когда ты сделала свой первый шаг, день, когда принесла домой первую пятёрку. Его сердце не сжимается от воспоминаний о твоих слезах, и на лице не появляется улыбка от воспоминания о твоём смехе. Он принял нас…но принял не как продолжение себя, а как данность. Часть Марианны Мокану. Условие его пребывания в семье, в которую он стремился пять сотен лет. Сэм распахнул глаза и посмотрел на сестру с такой откровенной жалостью, что ей пришлось проглотить ком боли, застрявший в горле. - Забудь его так же, как он забыл нас. Николас Мокану вернулся, а наш отец – нет. Он никогда не вспомнит ни нас, ни свою любовь к нам. И я не готов рисковать жизнью матери, жизнями брата и…сестёр, дорогими мне людьми ради призрачной надежды вернуть того, кто давно умер. *** Сэму захотелось биться головой о стену. Он устал. Он так сильно устал бороться с Камиллой, с матерью и с Ярославом. Устал быть разрушителем их веры и надежды. Он выдохся, доказывая им, что Николас Мокану, тот, которого все они знали и любили, бесследно исчез. Растворился в ублюдке, который сейчас выносил один за другим приказы об их уничтожении. Раньше Сэм мог простить отцу всё за его искренние чувства к своей семье. Он и прощал. Да, не принимал, не подпускал к себе после возвращения того с гор…но позволил снова стать полноценным членом их семьи. Сейчас же…сейчас он чувствовал себя настолько измождённым этой войной с тем, кого сестра называла отцом. Самое печальное – Сэм знал, даже если он покажет те картины, которые сводили его по ночам с ума, даже если позволит вырваться на свободу той боли, что поедала сейчас их мать наживую, Камилла не перестанет поклоняться идолу отца в своей голове. Сэм же разрушил этот монумент шесть лет назад, оставшись единственным взрослым мужчиной в семье. Возможно, его ошибка состояла в том, что он оберегал свою сестру, не позволяя той увидеть истинную морду Зверя, предпочитая не срывать его намордник перед ней, не увидеть, как её закручивает в бездну страха от оскала, который тот так усердно прятал. Хотя иногда Сэму казалось, что даже тогда сестра бы продолжала защищать своего отца. Кровь-не вода. Её излюбленное выражение. Николас Мокану в юбке. Когда-то он гордился этим прозвищем, которое сам и дал своей неугомонной сестренке. Сейчас оно его раздражало…и пугало. Он снова закрыл глаза и невольно содрогнулся, увидев перед собой перекошенное лицо Мэтта. Своего бывшего одноклассника. Лицо парня на голове, которую, отделив от тела, передали им вместе с оставленным в живых другом Велеса, прихвостни Морта. Да, Сэм решил называть отца именно так. Так было легче отстраниться от мысли, что все эти смерти, этот голод, эта боль и страх – это результат деятельности носителя одной с ним ДНК, а не хладнокровного нейтрала, не имевшего ни привязанностей, ни семьи, ни чести. Эти ублюдки…они словно игрались с молодыми вампирами, получая настоящее садистское удовлетворение от установленных ими же жестоких правил. И Сэм, и Велес впоследствии поняли, что основным условием игры было не трогать их. Остальных можно было рвать клыками, когтями, отрубать головы, присылать живыми, но с настолько искорёженными мозгами, что те стояли каменными статуями и с ужасающей улыбкой на губах резали сами себя. Тот парень, державший на вытянутой руке голову своего же брата. Он был запрограммирован на то, чтобы вернуться к своим обратно. Именно так ублюдки и узнали их местоположение. Но Сэм никогда не забудет эту напряжённую фигуру почти мальчика, которая глядела опустошёнными глазами на королевских отпрысков, неприкосновенных и невредимых. Сэм никогда не забудет, как бросался Велес к своему другу в попытке отнять нож, но тот не позволял даже прикоснуться к себе, а когда Велесу всё же удалось выбить оружие из рук парня и вырубить его ударом в челюсть, чтобы связать…тому понадобилось пара часов, чтобы в самый ответственный момент, когда все они бежали из одного хода в другой, молча встать и всё с той же окровавленной отчуждённой улыбкой продолжать вырезать из себя куски плоти. Возможно, кто-то сказал бы, что Сэм должен быть благодарен отцу, сохранившему ему жизнь…а он всё больше ненавидел это исчадие Ада. И его ненависть подпитывалась воспоминаниями об оставленных под лучами солнца друзьях и нечеловеческим чувством вины перед ними. И, наверное, нет. Он не чувствовал себя уставшим. Измождённым. Истощённым. И не столько с борьбой с реальными врагами, сколько с образом любящего Ника в голове матери и сестры. Перед глазами всплыло воспоминание, как вокруг траншеи, в которой прятались они с Велесом, взорвалась земля, как падали на их головы с затянутого тучами неба комья грязи, смешанные с останками тел нейтралов и не успевших превратиться в прах соратников. Сэм ощутил, как начало покалывать пальцы даже сейчас от желания прикрыть голову ладонями. Они не были хорошо обученными воинами, видевшими на протяжении долгих лет смерть и кровь. Они были двумя испуганными подростками, впервые столкнувшимися с ужасами войны. Они закричали. Но он кричал не от страха, а от безысходности, когда вдруг показалось, что это он…это Морт решил всё-таки избавиться от них наконец. Он слышал истошный крик, накрывшего его своим телом Велеса, и думал о том, что на самом деле боялся умереть именно так – по приказу родного отца. Но затем, когда осели клубы дыма, грязи и пыли, они увидели Рино вместе с Арно, перемазанных землей и кровью. Именно Смерть со своим помощником и помогли им вернуться из того капкана, в который загнали парней нейтралы, в убежище. В то время, как его мать «занимала» мужа. Собой. Сэму пришлось закрыться от её мыслей, чтобы не начало корёжить от той смеси эмоций, которые сотрясали Марианну в тот момент. Уверенный, что Ник не причинит физического вреда беременной жене, и поэтому не желая становиться свидетелем их встречи. Он думал, сможет привыкнуть к этому её состоянию. Он ошибся. Его начала раздражать всеобъемлющая любовь и вера в Ника с её стороны. И он безумно, дико разозлился, узнав, как сильно она рисковала ради него. Рисковала собой, нерождённой малышкой, оставленными в убежище детьми для того, чтобы спасти его задницу. Чувство вины становилось всё больше и больше, обрастая словно снежный ком новыми слоями отчаяния и ненависти к отцу. Сэм вернулся в реальность, услышав тихий голос сестры, полный праведного гнева. Он её не слушал, да и ни к чему было слышать слов, он знал – как всегда, защищает Мокану. Сэм решил сыграть на другой ноте. Ему надоело спорить с Ками. Он хотел тишины. Хотел одиночества. Им удалось с Рино и Арно притащить в убежище около ящика крови, но, дьявол, как же это мало было для всех тех, кто там прятался! И сейчас он просто хотел набраться сил. Война ещё не окончена, и Самуил просто не мог позволить себе раскиснуть в самом её разгаре. Именно поэтому он вскинул бровь, снова открывая глаза, и протянул тихо-тихо, зная, что Ками услышит. - Лучше скажи, это он тебе написал снова? Плечи Ками напряглись, она поджала губы и вскинула голову, стиснув в руках смартфон. - Он, действительно, безбашенный ублюдок, если продолжает общение с тобой. - Он не делает ничего плохого. - Всего лишь нарушает мой запрет. - Ну, скажем так: я давно не маленькая девочка, чтобы ты мог распоряжаться, с кем мне дружить, а с кем нет, Самуил. Злится. Дышит тяжело. Это хорошо. Пусть злится из-за этого утырка, не значащего абсолютно ничего в их жизни, чем из-за отца. - До тех пор, пока ты остаёшься мой МЛАДШЕЙ сестрой, - выделил голосом, усмехнувшись, когда она так ожидаемо закатила глаза, - именно я буду определять твоё окружение, малышка. - Чёрта с два! - Фу, как некрасиво для принцессы. - Сэм, я серьезно: не вмешивайся в то, что тебя не касается. Сэм резко подался вперед, поднявшись на ноги. - Сейчас, когда нейтралы орудуют везде, когда за нашими семьями ведётся охота, когда за твою и мою головы назначена внушительная награда…Сейчас и впредь, до тех пор, пока не исчезнут враги Чёрных Львов, пока будут существовать оборотни, демоны и охотники, ты, Камилла Мокану, будешь находиться под моей защитой. И мне плевать, нравится тебе это или нет. Рывком прижал к себе сестру и вдохнул запах её волос, чувствуя, как он потёк по венам, успокаивая, позволяя, дышать равномерно. Единственная женщина, кроме матери, которую он мог касаться так просто. - Он смертный. Он не причинит мне вреда. Я сильная, ты же знаешь. Её голос смягчается, и Сэм прячет улыбку в её локонах. Они никогда не сорились с сестрой до недавних пор. Им незнакомо чувство обиды друг на друга, они не умеют завидовать друг другу, а эти срывы в последнее время объяснялись одним коротким словом – война. - Каждый человек – потенциальный охотник. А этих тварей обучают убивать даже сверхсильных бессмертных, маленькая. - Ты настолько непреклонен именно к нему, Сэм, - она всхлипнула, и Сэму захотелось разодрать себе грудную клетку, причинить боль, только бы суметь уменьшить её страдания, - Каин совершенно не такой, каким ты его представляешь. Он…он другой. Он лучше всех остальных. Он добрый. Он благородный. Ко мне. Важное уточнение в конце, потому что репутация этого урода, прослывшего едва ни главным оторванным ублюдком в колледже, шла далеко впереди него самого. - Его называют Хаос, Камилла. Его называют Хаос не просто так. Она ушла, продолжая сжимать в маленькой ладони телефон, и Сэм ощутил собственное бессилие. Она не просто похудела. Его девочка осунулась, истончилась настолько, что, казалось, еще неделя подобного состояния голода, и Ками просто исчезнет. Нет, королевской семье по-прежнему удавалось находить какие-то крохи для пропитания. После того, как они съели всех смертных. Осушили досуха. Многие отказывались до последнего от такого решения проблемы. Тот же Влад. И Анна. Но в проклятом городе не было уже животных или птиц. И со временем королю пришлось склонить голову к горлу пойманной внуком испуганной девочки, и жадно выпивать из неё жизнь. Благородство благородством, но, когда на кону стоит безопасность и защита твоей семьи, люди перестают казаться чем-то большим, чем просто еда. И Сэму надоело смотреть, как медленно угасает жизнь в его близких. Ему осточертело просыпаться после двухчасового сна, больше он себе отдыхать позволить не мог, и с ужасом думать о том, что кошмар, который он только что видел с закрытыми глазами, мог осуществиться наяву. Его обессиленная сестра. Его истощённый голодом маленький брат. Мать…мать с огромным животом, но такая худая, почти прозрачная. Ему снилось, что её рвало. Впрочем, это не было неожиданностью. Марианну на самом деле тошнило сутки напролёт. А во сне…в этом кошмаре, повторявшемся каждый раз, когда Сэм позволял себе забываться, он видел, как её рвёт. Как она стоит у ног высокого темноволосого мужчины. Сэм никогда не видел его лица, но интуитивно знал, кто он. Кто ублюдок, безразлично наблюдающий за страданиями своей жены. Её рвало до тех пор, пока она не начинала задыхаться, пока из её рта не полезло нечто…и Сэм слишком поздно понимает, слишком поздно срывается с места, чтобы подскочить, чтобы помочь, не дать ей рвать собственным ребенком. На этом месте он всегда просыпается. На этом месте его словно кто-то выталкивает в реальность, не менее ужасную. - Ненавижу тебя, Николас Мокану! Ненавижу тебя, Мокану! Не-на-ви-жу! ТЫ не победишь. Не позволю! Одними губами. В пустоту. Его ежедневная мантра. Она придавала сил и напоминала, ради чего он до сих пор жив. Ради чего каждый раз отправляется на охоту, чтобы притащить очередную дичь. Он перестал называть людей иначе. Теперь он даже не утруждал себя гипнозом. Не мог позволить тратить энергию на что-то подобное. Он хватал несчастных смертных и волоком тащил под землю. По изученным до боли ходам, отстреливаясь от наглых стервятников-вампиров, желавших отобрать у него законную добычу. Дичь, которую он приносил для своей матери. В первую очередь для неё. Остальным разрешалось присоединиться к трапезе только после того, как Марианна, пусть не полностью, но хоть немного утолит голод. Ровно настолько, чтобы не свалиться обессиленной. Первое время она сопротивлялась, переходила на истерический крик, требуя накормить раненого в очередном столкновении с нейтралами Рино или, конечно, Ками и Яра. Она смыкала плотно губы и отчаянно мотала из стороны в сторону головой, пока Сэм, разозлившись, не впился пальцами в её подбородок и, сожалея, да, но всё же отправил ей самую страшную картинку из своего сна. Без особого удовольствия глядя, как расширяются её зрачки и учащается дыхание, пока в своей голове, она давится собственным ребенком. Таким беспомощным, маленьким телом, которое отторгает её собственное. Финальным кадром – окровавленная крошечная фигурка, больше похожая на куклу, с вывернутыми в обратную сторону ножками и ручками и распахнутым синим, таким знакомым, до боли знакомым и родным синим взглядом самого Сэма и того, кто его породил. - Это мой сон, мама. Мой ежедневный сон. Не дай ему стать пророческим. Потом Сэм не раз будет думать о том, что не получал большего удовольствия в жизни, чем когда смотрел, с какой жадностью мать вгрызлась в запястье старика, найденного им. Её не остановили ни его вопли, ни конвульсии. Досуха. Впервые он видел, как Марианна убила кого-то. Сэм снова опустился на пол и прислонился спиной к согретой костром стене. Ему нравилось ощущать это тепло извне. Возможно, потому что в нём самом тепла больше не было. Тем более в последние дни, когда его корёжило от беспокойства. Он усмехнулся собственным мыслям. Можно сказать, беспокойство стало его вторым «Я» еще шесть лет назад. Тревога. Сильная. Подобная шторму, обрывающему провода и поднимающему в небо деревья, машины и целые дома. Эта тревога мучила его последние три дня. И он догадывался, почему. Ребёнок. Настало его время появиться. Господи, он бы отдал полжизни, чтобы его сестра появилась в другом месте и в другое время. Мирное. Спокойное. Наполненное счастливым ожиданием и любовью, а не страхом. Диким. Паническим. Выворачивавшим наизнанку от тех мыслей, что бились истерически в голове. Но Василика…Сэм знал, что её назовут именно так. Он даже знал, кто даст ей это имя. Знал и всё же сам про себя звал её именно так. Оно ей подходило. Её глазам. Тем, что он видел в своих кошмарах. Оно развеивало страх потерять её в реальности. И он ждал. Ходил на вылазки за медикаментами. Один. Не желая подвергать риску ни Велеса, злившегося на отстранённость двоюродного брата, но вынужденного оставаться под землёй, чтобы защищать свою младшую сестру, ни восстановившегося Габриэля, ни Изгоя. Он не желал оставить Зарину без отца, а Крис и Диану без своих мужчин. В конце концов, это была только его проблема и только его ответственность. Но всё произошло совершенно не так, как он распланировал. Его мать не могла родить. Она умирала. Она извивалась на низкой деревянной кровати, наспех сколоченной из подручных деревяшек и укрытой старым матрасом, впиваясь скрюченными от боли пальцами в простыню. Истошно крича, она звала его. Захлёбываясь слезами, она раз за разом произносила одно и то же имя. Ник. Оглушительно громко. Так что закладывало уши. Ник. В дикой агонии.