Бумага быстро горит. - Очень быстро, - сокрушённо соглашается моя Смерть. Я уже давно перестал удивляться тому, с какой лёгкостью она читает мои мысли. - Кидай ещё. Обрываю ещё одну и бросаю в костёр, моя уродливая собеседница радостно хлопает в ладоши, не отрывая взгляда от костра. Там, на дне пугающе белых глазниц сходят с ума языки пламени, жадно слизывающие тонкий тетрадный лист. - Хочешь, скажу, что на этом было? Сытая она всегда любезна и услужлива. - Нет. Какое это имеет значение, если мы сожжём их все? - Я думала, тебе будет жалко… Усмехаюсь. Смешная она всё-таки, несмотря на устрашающий вид. - Зачем они мне? Записки больного придурка, не более того. Это было её предложение, а я согласился на него без раздумий. Вообще тяжело отказывать в чём-то собственной Смерти. Но моя была настолько чуткой, что всегда просила лишь о тех вещах, которые приносили наслаждение нам обоим. Ну помимо кормления, конечно. - Избавляемся от ненужного груза. Её голос становится сиплым, она закатывает глаза от удовольствия. Питается новым всплеском моей боли. Странно. Мне казалось, сжигать дневник этого полудурка будет гораздо легче. - С тобой я совсем скоро растолстею, Морт. Голос дрожит, её тело содрогается в конвульсиях удовольствия. Окинул ироничным взглядом костлявое тельце. - Ты слишком критична к себе, детка. Напоследок она впивается окровавленным ртом в мои губы, прокусывая их остро заточенными кончиками клыков, и, испустив вздох облегчения, тает в дымке костра, оставляя меня съёжившегося на земле возле огня. Она запретила мне кинуть в него всего один лист всего с одной фразой. Крупными буквами, линии которых впиваются в сердце. Вот почему эта сука выбрала сегодня кормление из горла. Не из жалости, конечно. Это высшая степень садизма – дать мне почувствовать в полной мере, как разрезают эти слова грудную клетку, чтобы своими жадными щупальцами добраться до сердца. «Я БУДУ ЛЮБИТЬ ТЕБЯ ВЕЧНО, МАЛЫШ». Предложение, разрезающее острым ржавым кинжалом надвое. На две неравные части, одна из которых покрывается непробиваемой толщей льда, а вторая, пока ещё большая, продолжает живьём гореть в огне. «Я БУДУ ЛЮБИТЬ ТЕБЯ ВЕЧНО, МАЛЫШ». Не будешь. Мы не позволим. ГЛАВА 16. Николас, Самуил. Это было похоже на сброс бомбы в мирное время. Когда пасмурное, но притихшее, словно перед бурей небо, вдруг прорвал гул самолётов. И ты стоишь, задрав голову и заворожённо глядя на них, на то, как нацеливаются они, подобно хищным орлам, на твой дом, на твоих людей, на твое тело…и уже в следующее мгновение смертоносные бомбы обрушиваются вниз, погребая под собой, разрушая твой привычный мир. Моими бомбами стал её зов. Её громкие крики, разорвавшиеся в сознании. «Ник….Ниииик…Ник» Я знал, как выглядит моя смерть. Теперь я знал ещё, как она звучит. И значение имело не мое имя…а её голос. Ошарашенный, побледневший, с осатанело забившимся сердцем я окоченел, не в силах сдвинуться и ответить…не в силах и не желая. Но только после того, как задушил вспыхнувшее желание кинуться к ней, найти, где бы она ни была. Столько боли в этом призыве. Столько страха…Столько отчаяния, что я бросаюсь вниз, материализуясь у подножия горы. Асфентус…она всё ещё там. Порывом ветра броситься к его границе и вдруг застыть, очнувшись. Разозлившись на себя. Какого грёбаного дьявола, Морт?! Вцепиться пальцами в ближайшее дерево, чувствуя, как вздуваются вены на руках от напряжения. Ощущая холодный пот, заструившийся по позвоночнику. Глубокими выдохами. Закрыв глаза. Стараясь успокоиться…и рыча на самого себя за желание вновь сорваться вперёд. Потому что она не замолкает. Потому что эта стерва продолжает меня звать. Огонь в груди разгорается всё сильнее, кромка льда начинает таять, обжигая шипящими каплями плоть. Сукаааа! Сильнее вонзаться когтями, оставляя глубокие следы на стволе. Сглатывая чувство тошноты от появившейся вони предательства. Теперь она сопровождает все мысли о Марианне. Крики замолкают. Тиски, сжимающие виски, облегчают нажим, и я прислоняюсь лбом к дереву. Такое прохладное. Сочетается с холодом, снова распространяющимся внутри меня. Пока в голове не раздаётся взволнованный голос Сэма…её сына. «Ответь на призыв, Мокану. Роды начались.» Чертыхнулся, оттолкнувшись от сосны. Рано. Оставалось ещё около двух недель. Закрыл глаза, когда откуда-то из-под моей кожи раздался рык: - Ей тяжело и плохо…и только поэтому она позвала тебя. Все эти недели ни одного слова…Ни одного обращения. Наглядная демонстрация истинного отношения к тебе. Я знаю. Я всё знаю. Можешь не напоминать. Но сейчас в ней моя дочь. Вспомни тепло, к которому ты сам тянулся. Представь, что его не будет больше никогда. - Мы его сломаем с тобой. Мы его заморозим и разобьём на осколки льда. Мы не умеем по-другому, Морт. Мы будем очень стараться. Оно любит нас. Ты же тоже почувствовал это? Оно единственное любит нас. Мы не позволим ему угаснуть. И снова Сэм…мать вашу, как же сложно слышать его голос и понимать – НЕ МОЁ! Дьявол тебя раздери, Марианна, на куски мяса, сука-а-а, не моё! «Быстрее, отец! Отзовись, черт тебя побери! Мама не может родить. Не может родить твою дочь!» *** Сэм был уверен, что отец появится. Кем бы ни называли Мокану, какие бы проклятия ни посылали на его голову, как бы часто от него ни отрекались, и что бы сам Сэм ни говорил сестре и всем остальным, он твёрдо всегда знал, что Ник был постоянен в одном: ради своей семьи он был способен на всё. Ради брата и близких он мог убить любого демона, рискуя жизнью. Ради своих детей – вырезать к херам собачьим весь мир…а ради Марианны – убить себя самого. Что будет, если угроза будет висеть сразу над ребенком и женой? Сэм усмехнулся: Ник Мокану разорвёт собственное сердце, разделит надвое и заставит вшить его каждой из них. И именно эта уверенность в отце всё ещё сдерживала Сэма от мыслей об убийстве родителя за всё то зло, что он причинил вольно или невольно всем им. Сзади раздался очередной крик, и Рино трясущимися руками крутанул руль, направляясь к дороге, ведущей к выезду из Асфентуса. Резко повернулся назад, округлившимися глазами глядя на извивающуюся на руках у парня Марианну. - Всё нормально, Рино. Всё нормально. Вот только ни хрена не было нормально. Сэм лгал. Отец на их зов молчал, и сын на мгновение даже остолбенел от мысли, что тот не просто так игнорирует их…всё это время не просто так отец не пытался выйти на связь с ними. Что если…Нет! Мать вашу – НЕТ! Он не хотел думать, что Мокану мёртв. Он бы не справился с этим всем дерьмом в одиночку. И речь шла не только о рожавшей матери. Хотя прямо сейчас он чувствовал, как морозит спину. Он знал – то пятно со стены переместилось на сиденье машины и теперь наблюдало за ними оттуда, потихоньку вытягивая жизнь из женщины. Сэм инстинктивно сутулился, поворачиваясь то одной, то другой стороной, стараясь скрыть мучившуюся Марианну от бестелесного монстра, но ощущение, что все его усилия были тщетными, вцепилось в горло, не давая сделать и вдоха. Она продолжала бредить. Вдруг открывала глаза, и на перекошенном от страданий лице появлялась улыбка облегчения. Он склонял голову к ней, чтобы услышать, как одними губами она шепчет, подняв тоненькую руку к его лицу и поглаживая скулы: - Нииик…ты пришёл. Ты услышал. Схватка, и она кричит так, что покрывается трещинами лобовое стекло, а носферату-полукровка, прозванный за жестокость Смерть, невольно вжимает голову в плечи. - Теперь всё будет хорошо, правда, любимый? Сколько надежды в этих словах, и Сэм молча кивает, боясь разрушить её иллюзию голосом. Голосом не своего отца, которого она так жаждала увидеть. И в тот же момент на лице матери проявляется разочарованное узнавание, и она, с распахнутыми от ужаса глазами, вертит головой в поисках Ника. - Где он? Он был здесь… Сэмиии…он же был здесь… И сына накрывает. Он уже не сдерживается, готовый унизиться, готовый броситься в ноги этому бесчувственному ублюдку, замораживающему его своим молчанием. Готовый на что угодно ради неё. Ради них обеих. «Отец…прошу. Они обе умрут. Ей не справиться без тебя…Умоляю, Ник. Отзовись… ты же не хочешь её смерти…она умирает. У меня на руках, дьявол тебя побери!» И его голос. Голос, который сродни благословению небес, потому что Сэм понимает – отец не сдержался. Какова бы ни была причина его молчания, он ответил, а значит, придёт.