Кларк пропустила вопрос мимо ушей. – У нее были другие резервные копии? – Насколько мне известно, нет. Ее сестра Рэйчел мне сказала, что у них нет пароля к ее облачному хранилищу. А если Эмма сделала какое-то количество отпечатков на бумаге, то не хранила бы дома, где их мог найти муж. Скорее всего, они находились в башне форта, откуда их изъял Уиллерс вместе с фотоаппаратом и камерой. Кларк пришло в голову явно нечто подобное. – Проклятье! До этого момента я словно онемел. После того, как убили Ланди, находился, словно в мыльном пузыре, и наблюдал события оттуда, не ощущая к ним своей причастности. Но вот пузырь лопнул. – Вы не сможете дальше сохранять это в тайне, – резко сказал я. – Люди должны узнать, что Уиллерс жив. Кларк посмотрела на продуваемое ветром водное пространство. – Все не так просто. – Почему? Что еще ему нужно натворить? – Мне было все равно, насколько влиятелен сэр Стивен. Даже такой человек больше не сможет затыкать рот правде. – Теперь речь идет не только об Эмме Дерби. Убиты – это только то, что мы знаем – трое, нет, четверо, и среди них полицейский. – Вы полагаете, мне нужно об этом напоминать? – огрызнулась Кларк. Наши повышенные голоса привлекли внимание двух констеблей на верхнем мостике. – Я знала Боба Ланди пятнадцать лет! Присутствовала при крещении его внучки. Так что не сомневайтесь ни минуты, что я переверну и ад и небеса, чтобы поймать того, кто его убил. Но это был не Лео Уиллерс. Я во все глаза уставился на нее и запоздало вспомнил телефонный звонок Ланди. Он сказал, что нужно возвращаться и что мы поняли все не так. Все вообще. – Откуда вам известно? – Я чувствовал, как улетучивается мой гнев. Кларк секунду не сводила с меня глаз, затем удрученно покачала головой. – Оттуда, что Лео Уиллерс все утро находился под стражей. Глава 28 В то утро женщина толкнула тяжелую стеклянную дверь и вошла в здание полицейского управления. Молодой констебль за конторкой, окинув ее взглядом, оценил положительно, но не вполне профессионально: привлекательная, хорошо одета. И жестом дал понять, что скоро займется ее вопросом. Женщина покорно ждала, но разговор продолжался, и полицейский заметил в даме признаки нервозности. И нетерпения. Она так крепко впилась в наплечный ремешок сумки, что побелела рука. Длинными пальцами другой руки она выбивала по тыльной стороне ладони отрывистый ритм. Молодой констебль в конце концов закончил разговор и повернулся к ней. Женщина была обворожительной: лет тридцати пяти, высокий модельный рост, густые, почти черные волосы, отличная фигура. Одежда прекрасного пошива и явно дорогая. Констебль не разбирался в духах, но решил, что ее ему нравятся. Склонившись на конторку, он лучезарно улыбнулся и спросил, чем может помочь. Голос женщины его поразил – он был низким, вкрадчивым. Женщина сказала, что желает говорить либо со старшим следователем Кларк, либо с инспектором Ланди. Только с ними и ни с кем другим, добавила она с легким вызовом. Подробнее что-либо объяснять отказалась, только повторила: либо с Кларк, либо с Ланди. На этот раз ее слова прозвучали не просьбой, и улыбка констебля померкла. Он перестал склоняться к конторке. Он понял, что в ней было что-то отдаленно знакомое. Вернувшись к официальному тону дежурного, он взял ручку и попросил назвать фамилию. Когда она произнесла, полицейский решил, что ослышался. Некоторое время таращился, разинув рот. А затем схватил телефонную трубку. С Ланди связаться не удалось – он ехал на встречу со мной, – и потребовалось некоторое время, чтобы сообщение попало к нему. С Кларк же повезло – она была в управлении и готовилась к короткому совещанию по бюджету. Уже в запарке и в плохом настроении, узнав от сержанта, что ее спрашивают в приемной, ответила характерно для себя – категорично и кратко. Затем ей назвали фамилию посетительницы. И она отложила совещание. Из кабинки наблюдения Кларк рассматривала на мониторе сидевшую в соседней комнате женщину. Та старалась казаться спокойной, но поведение выдавало волнение. Она барабанила пальцами, ерзала на стуле и нервно косилась на видеокамеру. Слух уже пронесся по управлению, и, кабинке подтягивались другие, желающие взглянуть на гостью полицейские. Не каждый день в управление забредали люди, которых считали мертвыми. Оправившись от потрясения, Кларк прогнала всех, кроме тех, кто непосредственно участвовал в расследовании. Затем, помедлив несколько секунд, чтобы собраться, расправила плечи и пошла в допросную. Темноволосая женщина осторожно подняла на нее глаза. Они встречались и раньше, но Кларк не узнала бы сидящую перед ней особу. Ни за что. Но сейчас, зная, кто перед ней, понимала, на что обратить внимание, и у нее не осталось ни малейших сомнений. Однако формальности следовало соблюсти. Женщина вздернула подбородок, когда старший следователь попросила ее представиться. В ее взгляде сквозили и нервозность, и непокорность. – Меня зовут Лена Мерчант, – ответила она. – Но раньше меня называли Лео Уиллерсом. Я посмотрел на Кларк, забыв про холодный дождь. – Вы серьезно? Глупый вопрос, но я был слишком поражен. Выражение лица старшего следователя было таким, словно она сама не в силах поверить. – Вполне. Уиллерс транссексуал. Или я бы сказала, трансгендер. Это то, что он тщательно скрывает. Он еще двуполый, но «переход» – так это, кажется, называется – продолжается. Он – или она – проводят последние несколько недель в частной клинике в Суссексе. Это своего рода убежище для людей с проблемами гендерной идентичности, где они могут рассчитывать на личное пространство и неприкосновенность. Разумеется, если могут себе позволить, – добавила она со своей обычной язвительностью. Я пытался осознать то, что услышал. – То есть все это время он находился там? С момента своего исчезновения? – Похоже на то. Оборвал все внешние связи и понятия не имел, что происходит. Находился там, когда пропала Эмма Дерби. Поэтому не мог представить алиби. Если бы он признался, где был, ему пришлось бы открыть, что он трансгендер, но он не был к этому готов. Не засветился бы и сейчас, если бы во вчерашних новостях не сообщили, что предположительно найден его труп. Господи! Ланди оказался прав, когда говорил, что Уиллерс где-то прячется. Кто бы мог подумать? – Вы ему верите? – спросил я, все еще сомневаясь. Кларк задумалась, и я смотрел, как непокорная прядь рыжих волос металась по ее щеке. – Информация требует проверки. Но я верю. Клиника подтверждает его рассказ, и он согласен, чтобы нас познакомили с его медицинской картой. Неудивительно, что его отец тщательно ее скрывал. В ней много чего написано. Несколько лет назад Уиллерс обращался к психиатру после неудачной попытки самоубийства. Он всегда себя чувствовал женщиной, хотя отказывался это признать. Даже перед самим собой. За что, учитывая его окружение, я не могу его судить. Не отменяет факта, что он порядочное дерьмо, но хотя бы объясняет, почему. Объясняет. Работая терапевтом, я сталкивался с трансгендерными пациентами. То, что человек может родиться с гендерной идентичностью, отличной от его биологического пола, хорошо известно медицине. Но общество с трудом мирится, если человек воспринимает себя не таким, каков он есть. И хотя сейчас к этому относятся терпимее, некоторые предпочитают скрывать свое состояние. Открытие представляло поведение Лео Уиллерса совсем в ином свете. Не как вульгарную развращенность, а как отчаянную попытку самоотречения. И запои, и депрессия, и даже записка несостоявшегося самоубийцы приобрели иной смысл. Он не собирался покончить с жизнью – он хотел ее изменить. Как заметил Ланди: все дело в точке зрения. Я взглянул сквозь пелену дождя на дом на берегу. – Этим его и шантажировали. Кларк кивнула. – В прошлом году ему прислали фотографии. Кто-то снял в окно, как он накладывает косметику, примеряет парик и платья. В письме без подписи говорилось, что имеется также видеозапись и все будет выставлено в Интернет, если он в течение недели не раскошелится на полмиллиона. – Уиллерс не знал, кто его прислал? – Нет. Но догадался, что в деле замешана Эмма Дерби. Она фотограф и имела доступ в его дом, когда занималась интерьерами. У Уиллерса была гардеробная, где он держал женские наряды, и однажды забыл ее запереть, когда в доме находилась Эмма. Он решил, что она заглянула туда и сделал вывод. Думаю, он говорил правду, когда отрицал, что у них была связь. И не потому, что Эмма приложила для этого мало усилий. Ей пренебрегли, и у нее был мотив, чтобы хотеть отомстить обидчику. Я вспомнил, что говорила о сестре Рэйчел, вспомнил манерный автопортрет Эммы в эллинге. Пренебрежение ею разозлило и унизило ее, и публичные сцены и холодная атмосфера, о чем сообщали свидетели, предстали совершенно в ином свете. Это был не конец связи, а полный отказ поддерживать какие-либо отношения. – В спальне Уиллерса уборщица видела полуобнаженную женщину. Как вы это объясняете? – спросил я, заранее зная ответ. – Это был он сам. Или скорее всего она. – Кларк покачала головой. – Он начал терять бдительность, с трудом выносил ситуацию. И, получив от шантажистов ультиматум, запаниковал. У него не было на руках такой суммы, и он сбежал – укрылся в клинике, где решал, требуется ему «переход» или нет. Посчитал, что не готов, и вернулся домой, готовый к самому худшему. Но случилось не то, на что он рассчитывал. Я представил его положение: один кошмар сменился другим. Его тайна не стала предметом гласности, но он сделался главным подозреваемым в деле пропажи Эммы Дерби. И не мог доказать невиновность, не раскрыв своего секрета. В первый раз я почувствовал нечто, на что считал себя неспособным по отношению к Лео Уиллерсу. Сострадание. – Почему он так долго тянул, прежде чем уехать в клинику? – я не мог заставить себя говорить о Лео как о женщине. – Запутался, – просто ответила Кларк. – Не понимал, что происходит и как справиться со всеми обращенными к нему вопросами и указующими на него перстами. Пил, принимал транквилизаторы и, говорят, на самом деле замышлял самоубийство. По крайней мере, хотя бы в этом мы были близки к истине. Последней каплей стала смерть его собаки. – Его собаки? Кларк мрачно улыбнулась. – Знаю. Он взял ее щенком, когда его выгнали из университета. И, по его словам, она была единственным существом, которому было безразлично, кто он и что он. Когда потребовалось ее усыпить, в нем что-то переломилось. Он оставался ровно столько, чтобы ее похоронить, а затем исчез. В буквальном смысле. Сел в поезд, все бросив: дом, машину, деньги, остальное. Сказал: ни с чем этим больше не хотел иметь дел. Кларк скептически скривилась. Но, учитывая вскрывшиеся обстоятельства, я мог в это поверить. Иногда требуется одно последнее потрясение, чтобы все обрушилось. Жизнь начинает казаться настолько невыносимой, что единственный способ выжить – убежать от нее. Однажды я сам проделал то же самое. Но хотя это объясняло, почему с момента исчезновения Уиллерса не использовались ни его кредитные карты, ни банковские счета, вставал другой вопрос. – Если он отказался от своих денег, то каким образом расплачивался за услуги клиники? – Он отнюдь не нищий. – Кларк раздраженно отвела с лица мешающую прядь. – Мать, чтобы он не голодал, оставила ему трастовый фонд. Мерчант ее девичья фамилия. И разрыв с его прежней жизнью не распространялся на эту часть. Он не хотел иметь ничего общего с тем, что имело отношение к отцу. Вспомнив поведение сэра Стивена, я решил, что это вполне естественно. С какими ледяными глазами он настаивал, что найденное в устье тело принадлежит его сыну. Ланди как-то обронил, что отец Уиллерса что-то скрывал, и теперь мы знали, что именно. Мой сын мертв. Не исключено, что с его точки зрения так оно и было.