Что-то сказав Фэй, Рэйчел отложила книгу и начала подниматься на ноги. Внизу распрямился и что-то крикнул Джемми. Затем встал и ушел. Открывать дверь. – Нет! – Лодка качнулась, когда я вскочил со скамьи. – Рэйчел! Рэйчел! Я безумно размахивал руками, но она не могла меня ни видеть, ни слышать. Я был невидимкой за темным зеркальным окном. Пока лодка преодолевала несколько последних ярдов, мне оставалось только наблюдать, что происходило в доме. Рэйчел прислушивалась к тому, что происходило внизу. Внезапно они с Фэй вздрогнули; Рэйчел вскочила и бросилась к лестнице, но спустилась лишь на несколько ступеней, когда столкнулась с бежавшим навстречу и упавшим перед ней Джемми. За ним по пятам следовал Портер. Заляпанный грязью шофер закричал и что-то показал ей рукой. Рэйчел растерянно мотала головой. Он нацелился ткнуть ее пальцем. Джемми, поднявшись с колен, бросился на обидчика, но рука Портера метнулась к его лицу, и он отлетел в сторону. Стекло заглушило крик Фэй, когда ее брат покатился с лестницы. Портер снова повернулся к Рэйчел. Она загородила собой девочку и стояла с испуганным, но решительным выражением на лице. – Портер! – закричал я. – Не трогай их! Я здесь! Ветер отнес мои слова. Я увидел, как Рэйчел схватила лампу и метнула ему в голову. Портер пригнулся, и по стенам побежали причудливые тени, пока лампа летела, прежде чем беззвучно разбиться о стену. Рэйчел потянулась за вазой, но Портер схватил ее за руку, завернул за спину и ударил по лицу. Она упала на колено. Портер схватил ее за волосы. – Нет! – закричал я. В следующую секунду лодка подплыла под самое окно, и картина скрылась из вида. Но у причала я не стал замедлять ход, наоборот, прибавил газу, и винт, взбивая грязь, понес меня по затопленному берегу к дому. Преодолев еще несколько драгоценных ярдов, я почувствовал, что он зарылся в землю, и лодка, сбавив ход, встала. Выпрыгнул и по колено в воде кинулся к двери. В руке я сжимал взятый в эллинге нож, но, взбегая по ступеням, понятия не имел, как себя поведу. Дверь оказалась незакрытой, в коридоре темно, и я бросился к лестнице. Был еще внизу, когда грянул ружейный выстрел. Я покачнулся, будто попали в меня. Взбегая наверх, твердил: нет, нет, нет! И, наконец, ворвавшись в комнату, замер. В воздухе лениво плавал дым, на верхнем этаже пахло порохом и кровью. Рэйчел стояла на коленях перед Фэй и прижимала девочку к себе. Обе плакали, но кроме синевато-багровой царапины на лице Рэйчел других ран ни у кого не было. Ружейный выстрел угодил Портеру между лопаток и швырнул в книжный шкаф, где он лежал среди раскиданных книг. Я хотел подойти осмотреть рану, но, увидев ее размеры, понял, что смысла нет. Повернулся к стоящему неподалеку Джемми. У парня из носа струилась кровь, а загнанное выражение глаз было красноречивее любого признания. Он все еще прижимал к плечу ружье, но когда я его отнимал, не оказал сопротивления. Присланная Ланди фотография не передавала всю прелесть «Мобри». Это было истинное произведение искусства: вертикальное расположение стволов, полированный приклад орехового дерева с украшенными орнаментом серебряными накладками. И на них выгравированные плавным шрифтом инициалы: Л.У. Глава 31 Через три недели после наводнения Рэйчел позвонила и сказала, что нам нужно поговорить. Не объяснила, почему, но по ее голосу я понял, что что-то не так. Голос звучал незнакомо. Сухо. Мы встретились в кафе на Ковент-Гарден. Легкость, которую я испытывал, общаясь с ней, исчезла. Я смотрел, как она идет через зал: вместо поношенного свитера и джинсов на ней было облегающее платье. Ее густые темные волосы были убраны назад. Она выглядела чудесно. – Возвращаюсь в Австралию, – сообщила она, глядя в чашку с кофе. – Хотела сказать вам лично, а не по телефону. Уж это-то вы заслужили. Новость не стала для меня неожиданностью. Ударом – да, но не неожиданностью. После моего возвращения в Лондон мы продолжали с Рэйчел общаться. Подолгу говорили по телефону, как-то вечером поужинали в Челмсфорде. Потом она приезжала в Лондон на выходные. Я боялся, может показаться странным встречаться с ней в другой обстановке, но как только она появлялась, всякая нервозность пропадала. Мы вели себя естественно, словно знали друг друга дольше тех нескольких реальных недель. После мрачного ужаса последних дней в заводи выходные поучились тем волшебным временем, которое иногда нисходит на наши жизни, кажется, что будет продолжаться вечно, но очень быстро кончается. Весна спешила обернуться летом, и яркий солнечный свет будто обещал новое начало после суровых зимних месяцев. И если Рэйчел уезжала, подразумевалось, что она появится снова и надольше, чем в прошлый раз. А затем что-то между нами изменилось. Трудно было сказать, что именно, и я успокаивал себя, убеждая, что такое неизбежно после всего, что ей пришлось испытать. Мол, у нее столько всего на душе. И вот мне открыли, что там было. Накатила апатия, оцепенелость – предвестник боли после серьезного ранения. Ты сам во всем виноват, говорил я себе, помешивая ложечкой кофе, чтобы дать себе время переварить новость. Слишком многого ждал. – Немного неожиданно. – Отнюдь. Я и так излишне долго топчусь на месте. Нужно возвращаться к своей жизни. Здесь уж очень много всего случилось. И не выходит из головы Боб Ланди. Не могу… – Рэйчел запнулась, и ее глаза наполнились слезами. – Черт! Вот уж точно ничего подобного не хотела. – Она покачала головой, когда я потянулся за платком, взяла бумажную салфетку и сердито промокнула глаза. – Не надо себя винить, – сказал я ей, понимая, что мой совет бесполезен. Мы уже и раньше это обсуждали, хотя и в ином ключе. – Да, но если бы не я, он никогда бы не оказался в том проклятом месте. Не будь я такой упертой, он остался бы жив. – В том, что с ним случилось, вашей вины нет. Он был полицейским и выполнял свою работу. И я не сомневался, повторил бы все снова, если бы потребовалось. На следующую неделю после убийства Ланди я поехал навестить его жену. Цвет растущих вдоль дороги вишневых деревьев почти весь опал, и нежные розовые лепестки превратились в коричневый мусор в придорожных желобах. Задавая вопросы о том, как погиб ее муж, Сандра Ланди держалась с тихим достоинством. Я сказал, что он спас жизни Рэйчел и мне. Она на секунду опустила веки и улыбнулась. – Это хорошо. Он был бы этому рад. Я не упомянул о повторном вызове ее мужа в больницу, который напугал Ланди утром в тот день, когда его застрелили. Возможно, она о нем вообще не знала. А теперь говорить о нем не имело смысла. Рэйчел тяжело пережила смерть инспектора, но я считал, что со временем она с ней примирится. И она ничем не показывала, что хочет вернуться в Австралию. – Есть что-то кроме этого? – спросил я, глядя, как она комкает салфетку. Она ответила не сразу, передвигая на столе чашку на блюдце. – Со мной связался Пит. – Пит? – переспросил я, хотя уже понял, о ком идет речь. – Тот морской биолог, о котором я вам рассказывала. С которым рассорилась. – После того, как он завел себе двадцатидвухлетнюю аспирантку в бикини? Я пожалел, что это вырвалось у меня. Рэйчел улыбнулась кончиками губ, но улыбка получилась какой-то кривой. – Да. Даже в Австралии об этом слышали. Он забеспокоился, хотел убедиться, что со мной все в порядке. – Рэйчел подняла на меня глаза. – Он предлагает начать все сначала. Я покосился в окно кафе. Там толпилось бесчисленное множество туристов. Уличный музыкант играл на гитаре джазовую версию песни Боба Тиэла и Джорда Вайса «Что за прекрасный мир!». – А вы что хотите? – Не знаю. Мы прожили вместе семь лет. И было не так уж плохо. Пока он не сбежал с другой, подумал я, но у меня хватило ума не брякнуть это вслух. – Итак? Рэйчел потерянно пожала плечами. – Я ответила, мы можем все обсудить, когда я вернусь. Я сидел, чувствуя, как земля уходит у меня из-под ног. – Вы определенно едете? – Надо. Слишком много всего случилось. Надо осмыслить. С меня достаточно. – Уверены? Ее руки лежали на столе, и я накрыл их своими. – Рэйчел… – Пожалуйста, не надо. Я не могу. И без того тяжело. Апатия сменилась ощущением обманутых надежд, навалившимся на меня тяжелым грузом. – И мне бесполезно что-либо говорить? Рэйчел долго смотрела на меня, поглаживая большим пальцем мою ладонь. – Мне очень жаль. Мне было тоже очень жаль. – Когда вы уезжаете? Ей даже как будто стало легче. – Как только все утрясется. До тех пор, пока дела не образуются, Эндрю собирается снимать дом в Челмсфорде. Приятное окружение, рядом хорошая школа для Фэй. Крик-Хаус он, как только представится возможность, выставит на продажу. После всего, что случилось, они не смогут в нем жить. – Здравая мысль. Оглядываясь в прошлое, мне показалось, что было что-то нездоровое в стоящем на краю болота красивом доме. Несмотря на всю свои эстетику и вложенные в проект мысли Траска, он оказался несчастливым местом. Довлел над округой, а не стал ее частью. И это относилось к тем, кто в нем жил. Траск осторожный человек, но он настолько увлекся охраной семьи от опасностей заводи, что забыл, что корни трагедии могут гнездиться не снаружи, а внутри.