Я потер щеку, пытаясь упорядочить мысли. Кларк сказала правду: концы не сходились с концами. Но я не мог понять, где именно. – Что говорит сам сэр Стивен? – По поводу того, что нанятый им шофер оказался серийным убийцей, а сын, восстав из мертвых, превратился в женщину? – Кларк с такой силой оттолкнула чашку, словно та была в чем-то виновата. – Он никак не комментирует положение с Лео, хотя ему наверняка известно, что его сын трансгендер, иначе он не препятствовал бы нам, когда мы хотели ознакомиться с его медицинской картой. Может, считает, что сын, в самом деле, убил Эмму Дерби. Это объясняет, почему он с таким упорством пытался нас убедить, что Лео мертв. Сэр Стивен понимает, стоит разворошить муравейник, начнется такое, чего всеми силами лучше избежать. – А о Портере? – О нем вообще почти ни слова. Его адвокаты повторяют, что их клиент потрясен, и настаивают, что он не отвечает за действия работника, когда тот не выполняет служебных обязанностей. Еще подчеркивают, что машина сэра Стивена была украдена, поэтому его самого следует считать жертвой. – Вы шутите? – На полном серьезе. Предложила им обратиться в «Организацию поддержки жертв», но вот потеха, они отказались. – Кларк презрительно фыркнула. – Что касается шантажа, они ничего не подтверждают и не отрицают. У меня ощущение: если они в курсе, что сэр Стивен согласился на условия шантажистов, они всячески хотят это скрыть. – У них получится? – Могут попробовать. Кроме версии Портера, нет других свидетельств, что Дэрби и Чэпл в самом деле шантажировали сэра Стивена. И даже она представлена не из первых уст. Мне сделалось противно. Шантажировали отца Лео или не шантажировали, я не испытывал к нему ни малейшего сочувствия. В нем чувствовалась неестественная холодность и высокомерная убежденность в собственной предназначенности, ставящей его выше закона. Хотя с его деньгами и связями, вероятно, так и было. – И вот еще что, – медленно продолжала Кларк, – еще до пожара в доме Холлоуэя представители Королевского общества защиты животных от жестокого обращения увезли оттуда всех зверушек. Однако, приступив к осмотру сада, мы вчера днем нашли в кустах спортивный рюкзак. Похоже, в нем держали больную чайку или что-то в этом роде. Но кроме птичьего дерьма в нем обнаружилось множество пятидесятифунтовых купюр. Я удивленно посмотрел на нее. – Он делал из денег птичьи гнезда? Чуть заметная улыбка растянула уголки ее губ. – Рюкзак лежал рядом с деревом, на которое перекинулся огонь. И если бы не был настолько сырым, все его содержимое превратилось бы в дым. Банкноты поджарились, но, похоже, все на месте. Пять сотен тысяч в качестве подстилки под чаечью задницу. Господи! Я сидел пораженный. Портер ошибся, утверждая, что Эдгар не найдет деньгам применения. В другое время над этим можно было бы посмеяться. – Что с ними сделают? – Интересный вопрос. Если деньги принадлежат сэру Стивену, их следует ему возвратить вместе с птичьим дерьмом. Но для этого ему потребуется признать, что его шантажировали. Пока он этого не сделает, будем считать деньги собственностью Холлуэя. Мы улыбнулись, оценив творческий характер правосудия. А я испытал облегчение. Хотя не хотел признавать, обвинение Портера сидело занозой в мозгу: если ты не знаешь, где деньги, остается сестра Дерби. Говорилось обо мне, а я продолжал сомневаться в ней. Кларк поднялась, давая понять, что разговор окончен. – Кажется, здесь все. Вы готовы вернуться в Лондон? Я ответил, что готов. С моей машиной было покончено, но у меня оставался бумажник. Можно заказать такси до железнодорожной станции, и через пару часов я окажусь в своей квартире. Задерживаться не имело смысла, даже если было бы где. Рэйчел хватит забот без меня, а мне требовалось отоспаться. От мысли о сне тело сделалось вдвое тяжелее. Но были вещи, которые я так и не понял, – клубок вопросов, еще больше запутывающийся от усталости и кофеина. – Откуда Портер узнал о доме Эдгара? – спросил я, отталкивая стул и неуклюже вставая. – Сказал Лео… то есть Лена Мерчант? И почему Уиллерс пустил Эдгара бесплатно жить в его доме? – Извините, но это я не могу обсуждать. Меня поразила ее внезапная резкость. Ведь о других аспектах следствия она с готовностью говорила. Но я был не один, кто недоспал в эту ночь, и старшему следователю еще предстояло разбираться в безбожной неразберихе событий. Может, посчитала, что проявила достаточно учтивости за ночь. Или уже за день. В помещении без окон я потерял ощущение времени. Но когда вышел из полицейского управления, увидел, что пробивается серый рассвет. Звонить Рэйчел было слишком рано, да и мой утопший телефон не работал. Кларк обещала заняться спасением моих вещей из машины, и я, не теряя времени, взял такси до железнодорожного вокзала. В поезде подремал и в Лондоне, чтобы не спускаться в метро в час пик, тоже поехал на такси. Странно было оказаться в шуме и гаме столицы после тростникового уединения заводи. На дорожке к подъезду в знакомом садике я испытал неприятное беспокойство. В нос ударил неприятный запах свежей краски. Я вспомнил попытку проникновения в дом до моего отъезда. Как же давно это было. На полу среди прочего почтового хлама лежал счет за ремонт квартиры – любезность соседа сверху. Чувствуя себя не в своей тарелке, я бросил его на кухонный стол. Голова гудела от усталости, но я понимал, что достиг той стадии истощении, когда невозможно заснуть. Включил телевизор больше, чтобы развеяться, а не узнать утренние новости, и поставил чайник заварить кофе. А когда повернулся к экрану, там было море и форт. В том, что я видел это в лондонской квартире, было что-то нереальное. Секунду-две думал, что брежу, но потом появился показанный с вертолета план: фигуры в белом под башней. Убийство полицейского – важная новость. Тем более, что потом сообщалось о ликвидации преступника. Я выключил телевизор. Казалось, в комнате не хватало воздуха. Я так ясно увидел умирающего на железной лестнице Ланди, что ощутил запах крови и пороховых газов. Старался заняться приготовлением кофе, но беспокойство не отпускало. Мне было известно, что телепередачи способны выявить что-то в подсознании. Дело было не в том, что я увидел морской форт или вспомнил смерть инспектора. Я что-то проглядел на экране, только не мог понять, что именно. Ну, давай же – что ты пропустил? Я налил себе кофе и снова представил форт, мысленно увидел ведущую наверх лестницу, услышал, как гулко гудит море в пространстве под башней. Волны разбиваются о пустотелые опоры, вода подернута водорослями, чайки кормятся на песчаном берегу. И тут я все понял и, ругая собственную глупость, поставил кофе на стол. Как многое другое, разгадка была на самом виду. Крабы. Глава 32 Морскому подразделению полиции пришлось ждать отлива, прежде чем выйти к форту. Кларк не хотела, чтобы я плыл. Когда я изложил дело, ее скептицизм рассеялся, но нежелание меня пускать оказалось переломить сложнее. – Вам необходимо отдохнуть, – настаивала она. – От вас полусонного нет никакого проку. Вы всю ночь на ногах. Как и она. Но я предпочел об этом не упоминать. Решил, что чувствую себя хорошо и могу придавить пару часиков, пока мы ждем отлива. Кларк, как и я, знала: если мы найдем то, что я рассчитывал, им понадобится судебный антрополог. Даже если за такой короткий срок удастся найти другого специалиста, он будет знаком с делом совсем не так, как я. В итоге Кларк согласилась. После того, как мы покончили с приготовлениями, я поставил будильник и рухнул на целых два часа в постель. Но проснулся невыспавшимся и далеко не отдохнувшим. Взбодрил горячий душ и завтрак. И к моменту, когда я сел в поезд, чтобы вернуться в полицейское управление к Кларк, уже чувствовал себя человеком. Однако плыть в морской порт оказалось делом более муторным, чем я рассчитывал. Катер морской полиции нырял в неутихших после шторма волнах. Пришвартоваться к платформе не получилось – пришлось бросить якорь на некотором расстоянии. И когда мы перебирались на башню на лодке, обвязанная вокруг лестницы и верхнего мостика лента полицейского ограждения басовито гудела на ветру. Я посмотрел на ржавую конструкцию над головой. Но то, чем я приехал заниматься, находилось не там. Гораздо ниже. Когда мы прибыли, песчаная отмель вокруг башни все еще находилась под водой. Но пока высаживалась полицейская команда и выгружали оборудование, из-под поверхности показался гладкий коричневый изгиб. Он быстро рос, и когда люди ступили на мягкий песок, появились первые маленькие крабы. Надо было догадаться раньше. Но когда я накануне наблюдал за крошечными существами, был все еще в шоке после убийства Ланди. Однако информация отложилась в подсознании, постепенно, как заноза, вылезала наружу, пока ее не удалось вытащить. Крабы – падальщики. Если они в таком количестве населили песчаную отмель, значит, в ней зарыт богатый источник пищи. Например, человеческое тело. – Вы уверены, Хантер? Рядом со мной на платформе стоял Фреарс и наблюдал, как от разоряющих пристанище крабов лопат полицейских разбегаются маленькие твари. – Уверен, – ответил я. В другое время беспокоился бы, что ради бесполезной затеи вытащил в море столько людей, но теперь испытывал спокойную уверенность. Крабы послужили катализатором, способствовав соединению воедино всего, что уже находилось в моей голове. Ты прав наполовину, ответил мне Портер, когда я спросил, не спрятал ли он Эмму Дерби в заводях устья после того, как сбросил с башни. Тогда я не понял, что он хотел сказать. Но ведь знал: он погнался за шантажистами в форт на лодке Лео Уиллерса. Я ее видел – это был пришвартованный к деревянной пристани Уиллетс-Пойнта маленький ялик. Недостаточно вместительный, чтобы перевезти Портера и с ним два трупа. Портер не понял своей ошибки, пока не сбросил мертвецов на швартовочную платформу в шестидесяти футах внизу. И на этом попался. Тащить наверх неживой груз по почти вертикальной лестнице трудно. В лодке нет места для двух тел. Если отдать одну из жертв на волю прилива, ее со временем прибьет к берегу, где ее обнаружат. Однако отлив открыл еще одну возможность. Он мог зарыть одно из тел в песчаной отмели. Портер выбрал Эмму Дерби из практических соображений. Возиться долго на виду нельзя – могут заметить. Женское тело меньше мужского – не придется рыть большую яму. Вряд ли у Портера была с собой лопата, но мягкий песок поддавался лопасти весла. Копать глубоко не требовалось – только чтобы во время отлива не показалось то, что спрятано в песке. Когда полицейские очищали останки Эммы Дерби, в яму лилась морская вода. Пока женщина лежала под башней морского форта, крабы успели хорошо потрудиться. Большинство кожных покровов и мягких тканей исчезли, остались только кости и покрытые грязно-белой коркой трупного жировоска хрящи. Волосы превратились в ком песка, отделились от черепа, но, залепив пустые глазницы и кости лица, оставались длинными и темными. Хотя не было никакого сходства с красивой, уверенной в себе женщиной на фотографии в эллинге, я не сомневался. Мы нашли сестру Рэйчел. На вскрытие я не пошел. Таково было условие Кларк, с которым она допустила меня на извлечение хрупких останков: я мог наблюдать за операцией, давать советы, но не более. Пришлось, пусть нехотя, согласиться, но, может, это было к лучшему – я действовал из последних сил и на адреналине. И то, и другое кончалось. Во второй раз за сутки я вернулся в Лондон, проспал шесть часов, принял душ и соорудил из найденных в холодильнике продуктов ужин. Пытался позвонить Рэйчел и трусливо обрадовался, когда вызов переключился на голосовую почту. Пусть новость о сестре она узнает от полиции, а не от меня. Мне не хотелось с ней говорить до того, как ее и Траска официально проинформируют. Я все-таки раздумывал, не набрать ли ей еще, когда зазвонил городской телефон – Кларк хотела ознакомить меня с результатами вскрытия. – Разумеется, никаких отпечатков пальцев, поэтому мы проводим двойную экспертизу – по карте дантиста и ДНК, – сообщила она. Я удивился, что старший следователь соизволила мне позвонить. Не ожидал от нее такого. – Но одежда и украшения соответствуют тем, что были у Эммы Дерби. После того, что случилось с Лео Уиллерсом, я не спешу с выводами, но в данном случае можно с достаточной степенью вероятности предположить, что труп ее. – Как она умерла? – спросил я, разминая спину. Мышцы еще не отошли от пытки холодной водой в эллинге, и их продолжало сводить. – Фреарс считает, что ее задушили. У нее сломана подъязычная кость и шея. Хотя это может быть результатом падения с высоты. Те же множественные переломы, что у Марка Чэпла. Видимо, Портер сбросил обоих с башни. Вероятная причина смерти не была неожиданностью для меня. Случайную свидетельницу Стейси Кокер Портер тоже задушил, потому что хотел заставить замолчать. Но никакого чувства удовлетворения это подтверждение не принесло. – Лодку Лео Уиллерса обнаружили в устье, – продолжала Кларк. – Возможно, ее отнесло туда приливом. Но, похоже, Портер плавал на ней в форт. На газоне Уиллерса есть свежие следы от покрышек «Даймлера», следовательно, он возвращался в Уиллетс-Пойнт за машиной и в спешке уехал. – Кларк не требовалось объяснять горечь, которая звучала в ее голосе. – Второго ружья в лодке не нашли? – Нет. Не нашли. Зато нашли следы пороховых газов на забортном моторе. Думаем, они попали туда с его перчаток. А подтверждает версию, что Портер избавился от ружья на обратном пути из форта. Были также следы крови. – Чэпла? Сказав, я тут же сообразил, что такое невозможно. За семь месяцев дождь и морская соленая вода их бы безвозвратно уничтожили. – Нет, не Чэпла. Можно предположить, что Портер, после того как привез тело в устье, все тщательно протер. В лодке более свежая кровь, причем двух типов. Один соответствует крови самого Портера, видимо, накапала с поврежденного после выстрела в железную дверь лица. Другой с его подошвы. – Кларк на мгновение запнулась. – Соответствует крови Боба Ланди. – Мы помолчали. Кларк кашлянула. – Мы известили родных Эммы Дерби. У них без того много неприятностей, а тут еще это. Будем надеяться, что черная полоса для них закончилась. И последнее: на вашу почту по ошибке отправили электронное письмо. Я буду признательна, если вы его удалите.