Проработав много лет на рынке, Тамара всю жизнь имела дело с вещами. Она могла узнать пальто, которое продала покупательнице много лет назад. А шарф был выразительный, явно не фабричной, а ручной вязки… В памяти ожили соседи по даче: старый алкаш и его жена. Ходить в последний год ей было тяжело, вот она и вязала целыми днями. Из-под ее пальцев выходило разнообразное уродство, вроде того шарфа, что на Егоре. Ничего из этих вещей после смерти жены алкаш не носил. По правде говоря, Тамара думала, что он их давным-давно сжег. Она зашла в квартиру сына и проверила, не оставил ли Егор каких-нибудь следов. Следы нашлись: пятитысячная купюра, свернутая в трубочку. Тамара вытащила ее из лапы пластикового уродца, расправила и сунула в карман. Откуда Егор взял деньги? Севостьянов мог подкинуть пару стольников, не больше. «Обнаружил Юркин тайник», – мелькнуло у нее в голове. Это все объясняло. Тамара поднялась в свою квартиру. В спальне присела перед одной из розеток, поддела ее отверткой и вытащила. Открылась нора. В ней, обернутые полиэтиленом, лежали деньги. Она пыталась подсчитать их, но сбилась. И сын отсюда брал, и она сама… Выходит, и Егор добрался… Вот хорек! «А если нашел деньги, вдруг сумеет разузнать, откуда они?» Тамара похолодела. Поедет, например, к кому-нибудь из бывших Юриных дружков, а они ему все расскажут по глупости… «Он ведь тогда и Юру сможет шантажировать, – думала она. – Или даже без всякого шантажа заложит, просто от злобы. Юра его наказывал, иногда и подзатыльники отвешивал. Егор ведь не понимает, что все это для его же пользы. Найдет тех людей и все им выложит, чтобы отомстить отцу». Обосновался он у Севостьянова, это ясно. Тамара надеялась, что тот давно помер… Ан нет, жив старый хрыч. Чужих детишек к себе переманивает. Внезапно Тамаре открылось, зачем Егор оставил деньги. Словно ангел спустился с небес и нашептал: «Он брата с собой хочет увести». Деньги – чтобы Ленечка вызвал такси. Егор наверняка где-нибудь и адрес оставил… Или Севостьянов отправит сообщение на Ленин телефон – чего проще! Тамара вернулась к себе, быстро собралась. Одежду выбрала неброскую, темную. Ключи от дачи долго искала, все перерыла, пока вспомнила, где они. И пошла на остановку вслед за Егором. На автобусе до станции, потом на электричке, а там и пешком пройтись можно. На платформе она едва не налетела на внука. В последний момент нырнула вправо, спряталась за каким-то жирным мужиком – дай бог тебе здоровья, мил человек, кушай побольше! – и укрылась за рекламным стендом. Егор бабушку не заметил. Ему на окружающих всегда было наплевать, что в детстве, что сейчас. Тамара скользнула в соседний вагон. В ней зрела тяжелая ярость. Вот, значит, как… Сначала отца едва до инфаркта не довел. Теперь хочет брата сманить, как лучшего телка со двора. Цыган, уводивших коней, били смертным боем. И правильно! А если дитя хотят украсть – какое наказание будет справедливым? Она ехала, вцепившись в поручень. Казалось, чуть сильнее сожмет – поручень переломится. Для того ли она Ленечку растила, обихаживала? Для того ли педагога искала по музыке, во время занятия подслушивала из-за двери, не обижают ли ее мальчика? А как подарки ему на Новый год выбирала! Все магазины в районе обегала, чтобы найти лучшую бумагу для его набросков. Рисуй, Ленечка! Все для тебя, наша радость! Вспомнилась утренняя сарделька, уютно свернувшаяся в ланч-боксе на капустном листе. А в соседнем отделении – морковка. Называется – «мини». Раньше юбки были мини, теперь вот еда. Странно как-то. И пакетик стоит как два килограмма обычной. Но раз Ленечка любит… Какой-то мужичонка притерся к ней – похоже, собирался обшарить карманы. Тамара так глянула, что воришку словно ветром сдуло. «Дурное семя, дурное семя», – твердила она про себя. Жена Юры – редкая дрянь; отчего же Егору вырасти другим? Из-за него в их доме полиция, из-за него все косятся на них. Соболезнования выражают, ишь! А у самих в глазах любопытство плещется, и все их убогие мыслишки видны как на ладони: «А может, это вы мальчонку уморили?» А Егор ведь знал, что так будет. Знал – и радовался! Пусть отцу с бабушкой побольше достанется, пусть их полощут на всех углах! Тамара не выдержала, пошла по вагону. Она была уверена, что Егор едет до Красных Холмов. Но вдруг он выскочил на какой-нибудь станции? Внук сидел у окна, спиной к проходу. Тамара застыла: – Дурное семя… На нее опасливо покосилась стоящая рядом женщина, и Тамара поняла, что говорит вслух. Она никому не сказала правды про Нину. Да о ней никто и не спрашивал, кроме последнего волонтера. Тот оказался внимательный, ловил каждое слово. Тамара заболтала его, отвлекла своими перцами, воспоминаниями, жалобами… Самое главное, конечно, утаила. Никто не узнает ее тайну, кроме Веры. Вера – своя, родная. Она не выдаст. Тамара смотрела на Егора и видела, что каждая его черточка кричит об испорченности. Шея – короткая, бычья. У Ленечки шейка – точно стебелек, жилки голубые сквозь кожу просвечивают. Голова у Егора обрита, как у беспризорника. Тамара его спрашивала: зачем волосы отрезал? «Чтобы вши не заводились!» – и хохочет, зубы скалит бабушке в лицо. Уши не оттопыренные, как у всех детей, а плотно прижаты к черепу. И форма уродливая, смотреть противно. А хуже всего у Егора руки. Как у маленького мужичка. Ладони крупные, квадратные, а пальцы – коротыши, будто ножом нарубленные. И ногти под корень съедены. От станции до Красных Холмов Егор шел пешком. Тамара дождалась автобуса. Первый пропустила: вдруг водитель из жалости решит подобрать подростка, бредущего по обочине. Автобус – не электричка, в соседнем вагоне не спрячешься. Как и Егор, она обогнула деревню и вышла на край оврага. На склонах еще кое-где зеленела трава, но дикий шиповник совсем облетел, только плоды краснели под солнцем. «Нарядно!» Надо бы набрать и заваривать для Ленечки витаминный чай. Но это все потом, потом… На Тамарином участке яблоня легла на забор, оперлась всем телом, будто старуха на клюку. Из сада несло подгнившими яблоками. Тамара не стала отпирать дом. Сумку поставила на крыльцо и, осторожно ступая по высокой сырой траве, подошла к избе Севостьянова. Пахло печным дымом, какой-то простой стряпней – вареной картошкой, а может, супом… «Хозяйничает Василий. Ждет гостей». Как хорошо, что ей удалось разгадать их план! Обмануть ее хотели. Сначала Юра потерял жену, потом Егора и вот-вот потеряет Леньку… После такого и руки можно на себя наложить. Выходит, Севостьянов и Егор задумали сжить со свету ее единственного сына. Тамара сняла с шеи платок и повязала на голову. Узелок под подбородком, волосы спрятать… Будет лучше, если от нее не останется никаких следов, даже упавшего волоска. Толкнула калитку, вошла. Из-за дома доносилось хриплое: – На речке, на речке, на то-ом бережочке! Мыла Маруу-усенька… Тамара, не скрываясь, подошла к сараю, остановилась возле настежь открытой двери, припертой поленом. Сосед сильно постарел. Обрюзг, бороду отпустил. Он горланил песню, держа в руке стакан с мутным пойлом. Про Севостьянова ходили слухи, что он толкает самогон, но прищучить его никому не удалось. Значит, не врали. – Егорка! Ты чего там застрял! – рявкнул Севостьянов, повернув почему-то голову к дальней стене. – Неси помидоры! Он обернулся и увидел Тамару. Глаза его удивленно расширились. Узнавание мелькнуло во взгляде. А затем – страх. Этот страх как будто подтолкнул Тамару. Она наклонилась, выдернула полено, подошла к Севостьянову, не торопясь, почти с ленцой, и ударила со всего размаха. Старик пытался закрыться рукой. Но он был слишком пьян, движения его были замедленны, и ладонь оказалась напротив глаз, словно он не желал видеть, что сделает с ним Тамара. Полено врезалось в его лоб. Севостьянов, не издав ни звука, неуклюже повалился на стол. Тамара перехватила его, подтащила к стене. Закрыла дверь и пошла искать Егора. Как только она услышала про помидоры, сразу догадалась, где мальчик. Тамара обогнула сарай, подошла к открытому леднику. Егор стоял к ней спиной и спускал в погреб тусклую лампочку. Пора защитить Юру и Ленечку. Да и себя! Куда она без любимого внука? А Егору все равно хорошей судьбы не будет, пропащий он парень. Дурное семя. Из дурного семени может вырасти только гнилой плод. Яблоки вдруг почувствовались сильнее, запах стал тошнотворным, словно Тамару толкнули лицом в перепрелую ватную мякоть. Поморщившись, она пихнула Егора в спину. Мальчик вскрикнул и полетел вниз. Лампочка упала рядом с ним, но даже звук разбившегося стекла не смог заглушить хруста кости. Тамара достала телефон, посветила фонариком, раздраженно скривилась. Погреб был глубокий, свет не достигал дна. – Ох, что ж такое делается, – проговорила она вслух. Вытянула провод наружу. С натугой дернула крышку погреба, опустила ее на место, поискала на полках и, найдя садовые ножницы, подсунула их под ручку-скобу так, чтобы крышку невозможно было открыть изнутри. Мало ли что… Вернулась к сараю, заглянула внутрь. Севостьянов лежал вдоль стены и не двигался. Тамара не стала проверять, живой ли он. Какая разница? Сегодня живой, завтра утром мертвый. В углу поблескивала новенькая лопата. Тамара плотно закрыла дверь сарая снаружи и приперла лопатой. Даже если Севостьянов очнется, выбраться не сможет. Соседей рядом нет: ори не ори, никто не услышит. А желающих навестить его старый алкоголик отвадил много лет назад. Плохой был человек Севостьянов. Никто о нем не заплачет. Главное – заморозки приближаются. По телевизору говорили, ночью до минус пяти. А сарай холодный. Даже если случайно и выживет Севостьянов после ее удара, все равно помрет от переохлаждения. А вот по Егору многие заплачут. Ленечка, бедный, станет горевать… Маленький еще, не понимает, что от брата были бы одни проблемы. Ничего, бабушка его утешит. Время все лечит, вылечит и это. Глава 8 Егор открыл глаза в полной темноте. В первую минуту до смерти перепугался, что ослеп. От ужаса его бросило в холодный пот. Затем сообразил: вытащил из кармана «Нокию» и включил. Чуть не заорал в голос от облегчения, когда увидел зеленоватый свет экрана. Он осторожно пошевелился и вытащил из-под себя несколько сломанных дощечек. В прошлый раз Егор подтащил к лестнице пустой ящик, чтобы проще было взбираться на нижнюю ступеньку. Севостьянову-то легко, он каланча. А Егору с банками карабкаться неудобно. От ящика остались одни обломки. Последнее, что помнил Егор, – страшный хруст, когда свалился прямо на него. Егор поднял руку с зажатым в ней телефоном, задрал голову и уставился на деревянный прямоугольник люка. – Эй! Ты очумел?!