— Того, кто нашел тело, задержали? — Взяли сразу же. Но отпустили, — буркнул Турщ и неохотно пояснил: — Пришлось! Вмешался служитель культа, как раз таки поп той самой церкви. Австрияк у него вроде как работник, помогает. Поп говорит, весь вечер и ночь накануне контуженый провел там. К церкви доступ только по воде. Просто так, незаметно, не уйти… — И вы поверили? Турщ скривился: — Обстановка в Ряженом накалена. Сильно влияние религиозного элемента. — Ну, что касается причин смерти… — Я на минуту задумался и продолжил: — Местный фельдшер мог, допустим, проморгать черепно-мозговую травму. Истерическая реакция этого местного, который ее нашел — не слишком надежного свидетеля! — довершила дело. Я бы советовал все же пристальнее к нему присмотреться. Возможно… Турщ выдвинулся из-за шкафа: — Вы не смо́трите в корень! Рудина была общественницей. Порвала с косной семьей. Помогала вести работу по учету улова. В Ряженом национализирован завод по переработке рыбы, хозяин удрал за границу. Теперь на месте завода создается артель «Диктатура пролетариата». Но местное население всячески саботирует. Рудину все хорошо знали. То, что над телом поглумились, может быть демонстрацией, плевком в лицо власти. Дело дошло до руководства края! — Вот в связи с этим товарищ и прибыл, — закруглил начугро. И обратился ко мне и Репину: — За помощью. Низовому аппарату в станицах мы должны помогать. — Вам предписано командировать туда двух сотрудников, — констатировал Турщ. — В первую очередь стоит задача осмотреть тело. Установить причину смерти. Заявить авторитетное мнение и развеять кривотолки. Репин негромко выдохнул «эх!» и поправил мохнатую шапку, которую не снимал до жары. Меня же история зацепила. Как ни ругал я себя за слабость, случаи смерти женщин или, хуже, детей всегда вызывали острую жалость и гнев. — На месте мы всемерно вам поможем, — продолжил Турщ. — Там есть милиционер, товарищи из ячейки ревкома. — Так, может, все-таки достаточно одного нашего сотрудника? — Начугро, у которого на счету был каждый подчиненный, спрашивал наудачу. И его, и меня удивило, что Турщ не стал настаивать, а, помедлив, согласился: — Я, конечно, понимаю вашу ситуацию — кадры. — Как вы посмотрите на решение командировать в Ряженое товарища Лисицу? — Начугро прямо посветлел лицом. — Он у нас на должности эксперта. Сотрудник грамотный, нужной квалификации. Да и человек компанейский — умеет найти подход, вызовет доверие у местных! Репа, предатель, закивал усердно — он бы и лондонского душителя назвал компанейским, лишь бы ему дали возможность остаться в Ростове и не отрываться от азарта больших дел ради сельской глуши. — Кого и отправить, если не вас, доктор? Это по вашей части, — добавил начальник. Похоже, вопрос закрыт. Я поинтересовался, как долго туда добираться. — Сейчас разлив, дорога непредсказуема. — Турщ подтянул с пола свой портфель. Условились выехать сразу же, в ночь: — Каждая минута на счету. Потом не проедешь. Ну, сами увидите. Репин и Турщ вышли, начальник попросил меня задержаться. Не поднимая головы от стола, копаясь в бумагах, сказал: — Это задание вам будет кстати. — Он замолчал так надолго, что я уже подумывал напомнить о себе. — У меня запросили ваши документы. Проводится чистка. Чистки — борьба с «последними очагами буржуазных кадров» — проходили во всех крупных учреждениях. Графу «происхождение» я заполнял правдиво, не лукавя, не желая юлить. Да и глупо — что скрывать? Отец — врач, ученый. Мать? Из обнищавшего польского рода. Тетка, несмотря на преклонный возраст, до сих пор трудится в Кисловодске медицинской сестрой. Если бы не история с портфелем, думаю, обо мне бы давно забыли. На этот счет меня приглашали для беседы год назад и не так давно снова. Пришлось даже провести не слишком приятную ночь «с разговорами» в неприметном особняке — бывшей комендатуре[2]. — Я привык суждения выносить сам, — продолжал между тем начугро. — И о человеке выводы делаю по его делам. Ваша работа нам крайне полезна. Терять грамотных сотрудников на важном этапе борьбы с преступностью нерационально и неразумно. Но и вам, — он помолчал, — нужно будет показать в Ряженом результат. * * * При воспоминании об этом разговоре снова кольнуло давящее ощущение чужой воли. Именно в тот момент, когда дан случай наконец работать как мечталось, снова препятствия. Муторные мысли. Камень в желудке. Что же я — убегаю? Прячусь от тех, чьего права над собой не признаю? Впрочем, ерунда, к черту! Я отвлекся, перебирая в уме детали рассказа об обстоятельствах, при которых нашли тело Рудиной. Без повреждений и следов насилия местный фельдшер затрудняется назвать причину смерти… Холодная волна плеснула через борт в лодку. Бурые волны катились к высокому берегу по левую руку. На склоне белели крупные валуны удивительно правильной формы. — А это что? — я показал на камни Турщу. В тумане ближайший из них напомнил мне vertebra(ае) cervicalis — шейный позвонок. — Змей. Хребет из берега выходит. Море — видите? — обрыв съедает, земля осыпается. Я не успел рассмотреть, о чем это он, пришлось покрепче вцепиться в борт. Волны за кормой взбесились и, пожирая дерево за деревом, наступали на завоеванную человеком землю. В воду уходили мостки, утыкающиеся в небольшую пристань. Ближе к воде лепились длинные сараи рыбацких артелей. У пристани я различил фигуры. Лодка ткнулась в сваю, закачались водоросли. Одна из фигур подскочила, протянула руку: — Давайте помогу — шаткие мостки! День добрый, товарищ милиционер. Я поблагодарил, схватился за руку, примерившись, прыгнул — мостки отчаянно зашатало. — Мы знакомы? Простите, думаю, не имел чести. — Незнакомы, но кем же еще вы можете быть, когда мы все знаем, что лодка ушла за следователем из городской милиции? Он представился: Рогинский Аркадий Петрович, местный фельдшер. Я снял перчатку, чтобы пожать ему руку: — Рад знакомству. Но я скорее ваш коллега. Судебный врач. Хотя и командирован от милиции. — Ах, батюшки! Прошу покорнейше простить, мы думали, товарищ для следствия. Этот фельдшер Рогинский был занятный. Его можно было принять за лавочника: такой же словоохотливый, со смешками. Розовая плешь, коротенький — мне едва до плеча, но раздавшийся вширь. Серенький плащ, высокие галоши, простая палка с набалдашником — он довольно ловко подцепил ею край лодки, подтягивая ее ближе. — Давайте, давайте вещи. А это у вас что же? Веломашина? — Да, удобно: складной велосипед. Покосился с сомнением: — Ну что же. Вещь, должно быть, полезная. Вы головной убор-то держите — унесет. Вот, собственно, и добро пожаловать: Ряженое! * * * Ряженое стоит на пороге морского залива, в дельте реки. Берег, насколько видно, укреплен кое-где грядой речных камней. Очевидно главная, довольно широкая улица высоких домов на сваях и крепких каменных низах жмется близко к берегу. Вода плещет почти у домов, кое-где колыхаясь у самых плетней. Дома побелены, крыши крыты тростником. Ставни, перила галерей выкрашены синей краской. Позади домов огороды, а за ними — уже ничего, голая степь. Обитаема лишь узкая полоса суши вдоль берега. Осматривая залитый водой пейзаж, я поинтересовался, не опасно ли тут строиться и как доставляют продукты, лекарства. Фельдшер ответил, что строят высоко, посему опасности нет, а все необходимое привозят на лодках. — Сейчас еще ничего. Вода, бывает, поднимается так, что прямо с галдарей[3], — он указал, приподняв трость, на деревянные балкончики вокруг дома, — рыбу ловят. Помню, год тому умер бригадир по фамилии Краснощеков, так его два месяца в засмоленном гробу держали. Кладбище вода разорила, похоронить негде. Сутками на чердаках сидели. Та вода и запомнилась по нему как «краснощековская». Скот, конечно, бывает, гибнет, да и в доме потом сырость. Но мы привычные. В отдалении глухо ударил церковный колокол, с белой отмели поднялась цапля, болтая в воздухе длинными ногами. — Сначала разместим вас и чаю горячего? — предложил фельдшер. Времени терять не хотелось. Затянем, и место, где нашли тело, окончательно уйдет под воду. И без того люди и животные наверняка уничтожили почти все следы. — Гадючий кут далеко отсюда? Вещи можно оставить, — я огляделся, — да вот хоть тут, у пристани. Рогинский глянул на Турща и безнадежно махнул рукой куда-то в камыши. — Не знаю, пройдем ли. Ну, попробуем. Только вот тогда попросим Данилу Иваныча… Вас все равно разместили у него в хате. — Он схватил за рукав нашего лодочника, сунул ему саквояж. — Отнеси, любезный, доктора вещи. По селу нас провожали мальчишки и брехливые собаки. Почти у каждого забора стояли, рассматривали, кивали соседям, бросались вперемежку русскими и казачьими словечками: — Это чей же такой? — Анадысь приехал. — Глянь-ка. Тю! — Вихор… игреневый[4]. — …у лодочника, Данилы-бригадира, в хате поставили. — Да рази? — Мослаковатый![5] Улица повернула. Вдоль низкого здания с вывеской «Лабаз» я заметил длинный ряд столбиков. — Привязывать лодки, — объяснил Турщ. На карте, которую мне показывал шофер, вся эта земля была как на вытянутом языке — на огромном мысе, выступающем в море. По всему мысу протоки, ерики, частой сеткой бежали к морю. В половодье вся эта местность становилась отдельными островками, частью каналов дельты. Из Ряженого на «большую землю» или к церкви и кладбищу добраться можно было по каналам и только на лодке.