Макс явно заметил нас издалека. Мне становится интересно, как долго он сидел и наблюдал за нами, прежде чем за несколько коротких шагов оказался рядом. – Что случилось? – спрашивает он меня, но отвечает Туне. – Я провалилась сквозь лестницу, – говорит она коротко. – В здании школы. Доска оказалась гнилой. – Нога? – спрашивает Макс. Я киваю. – Ты не мог бы найти, на что посадить ее? Макс бегом устремляется к машинам, прежде чем я успеваю закончить фразу. Он роется в грузовом отсеке нашего автофургона и, достав оттуда сумку-холодильник, приносит ее, а я помогаю Туне расположиться на ней. Ее лоб блестит от пота, несмотря на холодный воздух; на виске синей полоской выделяется артерия. Я сажусь перед Туне на холодные булыжники. – Нам надо снять обувь, – говорю ей, а она закрывает глаза и кивает. – Подожди, – слышу я голос Макса у себя за спиной. Оборачиваюсь. Он достает из кармана серебристый блистер с таблетками, выдавливает две на ладонь и протягивает Туне. – Что это? – спрашиваю я его. – Алведон[2], – говорит Макс. Туне отрицательно качает головой и возвращает ему лекарство. На ее лице появляется гримаса боли, когда при этом движении ей приходится менять положение ноги. – Сейчас нам надо снять обувь, – говорит она ему сквозь сжатые зубы. – Таблетки все равно не успеют подействовать. – Но… – начинает Макс, однако я перебиваю его. – Ты не мог бы принести аптечку? Она в машине Эмми и Роберта. Посмотри на переднем сиденье. Макс задумывается на мгновение, но потом кивает. – Конечно. Сейчас. Сквозь ткань джинсов на моих коленях начинает проникать влага из мха, захватившего промежутки между булыжниками. Я смотрю на грубый ботинок Туне и поднимаю взгляд на ее лицо. Губы у нее побледнели. – Надо посмотреть, нет ли у нас чего другого, что ты могла бы принять, – говорю я. Туне качает головой. – Я не знаю, какие болеутоляющие помогут, – отвечает она. – Просто сними его. Начинаю развязывать сильно затянутый узел на ботинке, стараясь не думать о тихих сдавленных звуках, издаваемых ею, когда мои движения причиняют ей боль, как бы осторожно я ни пыталась действовать. Полностью вытащив шнурок, делаю паузу, а потом берусь за обувку двумя руками и смотрю на Туне. – Готова? Та кивает. Короткие волоски, выбившиеся из ее «конского хвоста», прилипли ко лбу. Я медленно тяну ботинок, а она молча терпит, так сильно сжимая зубы, что у нее белеют скулы. Только на самом последнем этапе, когда надо вытаскивать носок, не выдерживает и издает долгий протяжный стон, режущий мне слух чуть ли не сильнее, чем крик, услышанный мною, когда Туне провалилась сквозь лестницу. С того мгновения у меня во рту так и остался привкус адреналина. И страх, охвативший меня тогда, пока полностью не покинул мое тело – он по-прежнему ощущается в суставах в виде боли. Я ставлю ботинок рядом с нами и смотрю на Туне. Глаза у нее прямо-таки блестят. Проводя рукой по своему лицу, понимаю, что щеки у меня влажные. – Худшее позади, – лгу я, а она в ответ пытается улыбнуться, и каким-то образом это даже хуже, чем если б из глаз у нее полились слезы. Снимаю чулок с ее ноги; на нем нет крови, и это в любом случае приносит облегчение. Но нога уже начала опухать, и кожа на ней покраснела. – Я кого-то видела, – говорит Туне. – Хорошо. Это, конечно, Макс с аптечкой. – Нет, – произносит она тихо. – В здании школы. Я кого-то видела на первом этаже. Именно поэтому и пошла вниз. Я поднимаю на нее глаза. – Что именно? Взгляд Туне спокойный, но губы по-прежнему бледные. – Шаги, – отвечает она. – Я слышала, как внизу кто-то ходил. – Но там никого не было, – говорю я, и Туне поджимает губы. – Во всяком случае, не могло быть, конечно, – соглашается она. Вздрагиваю. Вспоминается бледное лицо Эмми ночью. Я не могу удержаться от вопроса: – Ты уверена… я имею в виду, ты уверена, что видела… на самом деле? Никто из нас не успевает сказать больше ни слова, поскольку я слышу Макса, бегом приближающегося со стороны второго автофургона. В руке у него белая коробка. – Вот, – говорит он и ставит ее передо мной. – Завалилась за штатив камеры, поэтому мне пришлось немного потрудиться… – Спасибо, – отвечаю я и открываю ее. Достаю бинт, начинаю наматывать его на руку и, замечая уголком глаза, что Туне смотрит на кого-то, находящегося у меня за спиной, оборачиваюсь. Через площадь к нам бегут Эмми и Роберт. Он несет все их вещи, и поэтому Эмми вырывается вперед. Наконец останавливается перед нами, тяжело дыша, вся в поту. Точно как и у Туне, на шее у нее болтается маска, напоминая жутковатое украшение. – В чем дело? – спрашивает она. Ее взгляд прикован к задранной брючине Туне и распухшей ноге. – Что случилось? – По их словам, она провалилась сквозь лестницу, – объясняет Макс. – Это ты вызвала нас? – спрашивает Эмми у Туне. Та непонимающе смотрит на нее. – Я никого не вызывала. – Но кто-то сделал это, – говорит Эмми. – Кто-то стонал по рации. От боли. – И смотрит на Роберта. Туне засовывает руку в задний карман. – У меня даже моей рации нет. Она, скорее всего, отлетела куда-то, когда я упала. Эмми таращится на Роберта. – Может, это мы и слышали? Наверное, она приземлилась на кнопку передачи при падении. Роберт пожимает плечами, его карие беличьи глаза наполнены печалью. – Пожалуй, – соглашается он. – Или она разбилась. В результате, наверное, в эфир пошел какой-то сигнал или что-то такое… Эмми делает шаг вперед и садится так близко перед ногами Туне, что я теряю равновесие и слегка смещаюсь назад. – Ты не против, если я прощупаю? – спрашивает она. Туне пытается ответить, явно превозмогая боль: – Алис уже… Эмми, глядя на меня, говорит: – Я закончила курсы по оказанию первой помощи. Меня охватывает раздражение, но я понимаю состояние Туне и, поборов свою гордость, говорю: – Действуй. Щиколотка Туне уже опухла до предела. Эмми осторожно трогает ее кончиками пальцев, и они погружаются в красную кожу. Затем бросает взгляд на Туне и бормочет «извини», когда та издает тихий стон. – Ты принимала какое-нибудь обезболивающее? – спрашивает она. Туне качает головой, и тогда вмешиваюсь я: – У нее аллергия на болеутоляющие препараты. Это как-то связано с животом. – Действительно? – спрашивает Эмми Туне. Та кивает.