– А что написано в досье? – В течение трех лет получала пособие по безработице. – Рад слышать, что наши налоги идут на такие вещи, как фальшивые сиськи и татуировки членов у белых девок. – Доминик вывернул руль, объезжая рытвину на дороге. – Америка. – Очевидно, это был не единственный источник ее доходов. Она жила в приличном районе – сравнительно, конечно, – а в сейфе у нее нашли пятнадцать кусков. Уильямс приподнял бровь. – Пятнадцать штук? – Да. – Ну, и что думаешь? – Думаю, она зарабатывала телом – просто потому что могла. – У нее имелось все необходимое для подобных занятий. – И татуировка… всего одна, но очень вульгарная, да еще в весьма болезненном месте. Обычно девушки так не поступают, когда делают первую татуировку. – Возможно, она просто хотела, чтобы член был как живой. – Ее могли заставить, – уверенно заявил Беттингер. – Может быть, сутенер требует, чтобы его девки делали себе такое тату, – словно клеймит скот. Бирка, которая утверждает: «Моя собственность», или, может быть, «Эта девушка под моей защитой». Доминик повернул руль по часовой стрелке и выехал на улицу с разбитой мостовой, ведущую на север. – О, сколько «может быть»… – Причем весьма логичных «может быть». – Как и ты сам, детектив. – В словах Уильямса не было и намека на сочувствие. – Больших логичных «может быть». – Я только этим и занимаюсь – превращаю «может быть» в «да». – Скромняга. – Скромность – это форма мошенничества, на которую я не подписывался. Сильно затормозив и дернув руль, Доминик свернул на грунтовую дорогу, где покрытие превратилось в бесконечные выбоины. Серебристая машина задребезжала, и через мгновение он обогнул дорожный указатель с надписью «Гансон-стрит». Шины вдавливали гравий в землю и дробили его, но автомобиль продолжал ехать на север. – Дерьмовия, – объявил Уильямс. Беттингер огляделся по сторонам: пустые тротуары и проезжая часть, черные провалы окон, полностью лишенных стекол. Вандалы даже не стали оставлять свои инициалы на зданиях. То, что увидел детектив, подтверждало его теорию. – Элейн Джеймс – блондинка, белая, хорошенькая, с высокотехнологичным бюстом и пятнадцатью кусками в сейфе – не станет работать в таком месте. – Он постучал пальцем по окну. – Похититель привез ее сюда. – Тогда зачем мы здесь? – По той же причине, по какой нужно сделать вскрытие. – И по какой же? – Ищем крохи – вещи, которые не заметили раньше. – Потому что все здесь некомпетентны? – Сейчас у нас нет ничего серьезного – всего лишь пригоршня «может быть». Посещение места преступления и проведение вскрытия – стандартные процедуры. Роскошная серебристая машина проехала мимо улицы, заблокированной перевернутым пикапом, который был разорван на части, как зебра в саванне. Доминик указал на разбитый грузовик. – Здесь другие процедуры. – Процедуры всюду одинаковы – поэтому они и называются «стандартными». Презрительно фыркнув, великан-полицейский махнул рукой. Беттингер увидел дом с похожим адресом и сообразил, что место преступления находится на противоположной стороне улицы и немного севернее. Через несколько мгновений серебристая машина подъехала к цепочке заброшенных магазинов и остановилась возле красного рынка, огороженного полицейской лентой, которую разрезали в нескольких местах, превратив в праздничную гирлянду. Уильямс заглушил двигатель, вытащил полуавтоматический пистолет с увеличенной обоймой, и Жюль, посмотрев на него, тоже решил вооружиться. Помахивая оружием, полицейские вышли на Гансон-стрит. Сильный ветер обжег лицо и глаза Беттингера. Несмотря на то что был полдень, температура, казалось, опустилась градусов на пятнадцать с тех пор, как он в последний раз находился под открытым небом. Полицейские оглядели сотни черных окон, зияющих на противоположной стороне улицы, в одном из которых мог скрываться преступник. И ничего вокруг – лишь тени и развалины. Детектив и капрал поспешно зашагали к магазину – месту преступления – и, прижавшись плечами к фасаду, осмотрели вход. Дверь была приоткрыта. Жюль наклонился вперед и заглянул внутрь. Там царили тишина и неподвижность. Полицейские обменялись кивками и прикрепили фонарики к пистолетам. – Полиция! – крикнул Доминик так громко, что у его напарника заложило уши. – Если здесь кто-то есть, немедленно выходите! Эхо прокатилось в темноте и стихло. Никто не ответил. Беттингер показал напарнику четыре пальца, и тот кивнул. – Считаем до десяти, – громко произнес детектив. – Один. – Он дождался, когда из магазина донесется эхо. – Два. – Снова пауза. – Три, – сказал он, поднимая пистолет. – Четыре. Уильямс ударил локтем в дверь. – Полиция! – Не двигаться! – заорал Жюль, направляя пистолет внутрь магазина. Тишина и темнота. Лишь пыль клубится в луче фонарика. И запах потных подмышек. – Мы входим, – заявил детектив. – Если кто-то спрятался, выходите. А если вы собаки или крысы, учите английский. Беттингер двинулся вперед, стараясь не дышать носом и вглядываясь в проход между полками, а Доминик остановился в дверном проеме у него за спиной. Детектив был не слишком высокого мнения о своем напарнике, но тот наверняка умел стрелять. Жюль прошел по сгнившему полу к разбитой передней стойке, над которой виднелось шесть когда-то белых выступов, украшенных серией серых линий и квадратов. Приблизившись, он сообразил, что это гниющие стопки газет. – За нами наблюдает какой-то тип ниже по кварталу, – доложил Уильямс. Беттингер посмотрел на своего напарника, силуэт которого вырисовывался в дверях. – Что он делает? – Просто наблюдает. Детектив обошел стойку и оказался в дальнем проходе межу полками, где луч фонарика высветил то, из-за чего внутри у него все сжалось. На полу, в пятнадцати футах от него, лежала отрезанная человеческая голова. Спутанные каштановые волосы почти полностью скрывали лицо. Жюль повернулся к Доминику. – Где человек, который за нами наблюдает? – спросил он. – Стоит на месте. – Дай мне знать, если ситуация изменится. – Например, если он достанет базуку? – Да, что-то вроде того. Направив луч фонарика на отсеченную голову, Беттингер пошел по проходу. Половицы стонали под его ногами, а когда он приблизился, то увидел, что с кровью вокруг головы что-то не так. Она была цвета кетчупа.