– Ополаскиватель для волос не пробовала? – спросил с пассажирского сиденья офицер Эйб Лотт. – Ополаскиватель? Ты уверен, что ты не голубой? Сорвавшись с места и промчавшись через перекресток, Блокман взглянула на своего толстенького коротышку напарника. – Что? – с вызовом переспросил Эйб. – Куча людей им пользуется. И я, кстати, тоже. Бывший муж Нэнси Стив оказался гомосексуалистом – несмотря на вполне сексуально успешный пятилетний брак с женщиной, – и с того самого момента, как он открыл супруге правду о себе, она искала предупредительные сигналы в каждом мужчине. У нее не имелось никаких оснований подозревать, что Лотт голубой – он был женат, ходил в стрип-клубы, и под ногтями у него всегда была грязь, – но Нэнси считала, что ее долг состоит в том, чтобы сообщить ему о появлении первых признаков гомосексуализма. – Ты не обижайся, но мне кажется, что у тебя определенно паранойя на этот счет, – сказал Эйб. – Дело не в паранойе; просто я всегда начеку, и не без причины. – Твой муж? – Мой бывший ни при чем, – сказала Блокман, сворачивая с Саммер-драйв. – Ученые говорят, что тело человека полностью перестраивается каждые семь лет. До мельчайших клеток. Все тело. – Совсем все? – Так утверждают ученые. – А как же татуировки? Почему они держатся больше семи лет? – Потому что их делают чернилами. Они просто тихонько сидят и бездействуют, в то время как клетки вокруг них обзаводятся детишками и умирают. Татуировки – это подкожные украшения. – Хм-м-м… – Эйб вертел в руках револьвер, как будто тот превратился в игрушку-трансформер. – Понимаешь, – продолжала Нэнси, – ты ведь не знаешь, как повлияет на тебя активность клеток… Как ты можешь измениться, когда твое тело – мозг и все прочее – выстроят себя заново, а человек, которым ты являлся семь лет назад, перестанет существовать. Толстенький офицер посмотрел на свои руки. – Они кажутся мне такими же, как раньше. – Внешне. Но, возможно, некоторые из клеток твоего мозга стали другими. Мутировали. Может, в следующий раз, когда ты отправишься в стриптиз-клуб, кто-нибудь… – Мужской клуб, – поправил напарницу Эйб. – Может, в следующий раз, когда ты отправишься в мужской клуб и какая-то девица снимет лифчик, чтобы продемонстрировать тебе сиськи, ты скажешь: «И чего?» – Такого не будет никогда, – твердо заявил толстенький офицер. – Сиськи – лучшее, что есть на свете. – И почему ты так думаешь? – Потому, что я – мужчина и потому, что сиськи – это классно. – Потому, что ты мужчина с определенными биологическими реакциями на женскую грудь, а их запрограммировали твои клетки. Но все это может измениться, когда произойдет перестройка твоего тела. – Слушай… – Лотт начал сердиться. – Эти разговоры наводят на меня депрессию. – Просто я хочу сказать, что ты меняешься по мере того, как проходит время, – все меняются. Молекула за молекулой. А потому будь осторожен со штуками вроде «ополаскивателя для волос». – Но мне и вправду нравятся сиськи! – с ноткой отчаяния заявил Эйб. – Я не думаю, что у тебя есть повод беспокоиться. – Хорошо. – Толстенький полицейский принялся снова поигрывать револьвером. – А вот Лэнгфорд – совсем другое дело. – Лэнгфорд – гомик? – Знаешь, я терпеть не могу это слово – я ничего не имею против гомосексуалистов, – но да. – Нэнси представила красивое лицо упомянутого офицера, его аккуратные светлые волосы и безупречную фигуру. – А если и нет, его клетки на самом краю. – Ты видела блондиночку, которую он привел на рождественскую вечеринку? С офигенными буферами? – Эйб сглотнул обильную слюну. – Хотел бы я взглянуть на нее в мужском клубе… – И он снова сглотнул свои выделения. – Вот, значит, какие у тебя возникают фантазии, когда ты видишь подобных женщин? Представляешь, как она раздевается? – Я – женатый человек. – Полный офицер постучал пальцем по золотому обручальному кольцу. – Даже в своих фантазиях я верен жене. – Как мило! – Я серьезно отношусь к клятвам. – Лотт на мгновение задумался. – Но подружка Лэнгфорда… Она как будто сделана из замороженного сладкого крема. – Он снова сглотнул. – Хочешь сладкого крема? Блокман уже давно поняла, что мозг ее напарника представляет собой линейное устройство. – Только сначала проверим мотоцикл, – сказала она. – Ага. Конечно, ясное дело. Знаешь, я слышал, что он намного лучше мороженого… я про замороженный крем. – Наверное. Нэнси знала, что в замороженном креме очень высокое содержание яичных желтков и он невероятно вредный, но решила не поправлять напарника. Ему и без того трудно было переварить новость о постоянной смене клеток тела и известие о смерти Энтони Джанетто и Дейва Стэнли. Женщина свернула на Сотую и Семьдесят Восьмую улицы и покатила на запад в сторону той части Сортира, откуда угнали мотоцикл. Солнце уже садилось, и дома на горизонте казались черными силуэтами на фоне неба. Она включила фары, и из темно-серых теней возникли отражатели велосипедов, настороженные глаза и куча пустых пивных банок. Повернув руль против часовой стрелки, Нэнси объехала спящего терьера. – Симпатичный, – заметил Эйб. Блокман не стала спрашивать его, испытывает ли он особую любовь к маленьким собачкам. Патрульная машина прокатила по району с частично заселенными домами и свернула на идущую на север улицу, которая называлась Лютер. Через десять минут они оказались в самой южной точке Сортира – и сразу увидели приколоченную к телефону-автомату верхнюю половину тела дохлой кошки. Нэнси с отвращением отвернулась. – И кто только на такое способен? – Демократы. Женщина редко обсуждала политику со своим напарником. – Номер дома? – спросила она. Эйб посмотрел на салфетку из «Бигмэнз бургер», на которой записал информацию. – Лютер, восемнадцать-пятьдесят три. – Смотри по сторонам. – Мы только что проехали семнадцать-шестьдесят семь. – Хорошо. – Нэнси сбросила скорость. – Значит, уже близко. Поскольку большинство домов в Сортире не имело номеров, любому, кто туда попадал, приходилось включать наблюдательность и уметь считать. Лотт на пассажирском сиденье вертел в руках револьвер, как будто тот был трансформером. – Повнимательнее, приятель, – попросила его напарница. У толстенького офицера сделался озадаченный вид. – А чего искать? Украденный мотоцикл? – Засаду. Зволински же предупредил нас, чтобы мы были настороже. – Из-за того, что произошло с Дейвом и Джанетто? – Именно. Патрульная машина миновала группу черных подростков, раздавленную пивную банку и мертвого голубя, по которому кто-то проехал. – Они меня жутко раздражают, – проворчал Эйб. – И почему они дохнут и дохнут? – Тут такой воздух, что они от отчаяния совершают самоубийства. – Ты всегда так говоришь… Блокман еще немного сбросила скорость и принялась внимательно рассматривать дом, на котором было не меньше пятисот фунтов граффити. Среди избитых цитат, имен и половых органов офицер разглядела квадратный черный знак.