– Я послан спасти вас. Помните ли вы эти слова? «Государыня и сестра моя! В чьи руки могли бы мы с большей уверенностью передать наши самые насущные интересы, как не в ваши, государыня? Мы выразили пожелание, чтобы господин Симолин, ваш посланник, взял на себя выполнение для нас одного очень деликатного поручения, требующего столько же осторожности, сколько и соблюдения тайны». Он процитировал бедняжке отчаянные мольбы о спасении, обращенные к российской самодержице. №Королева нервно снимала с исхудавших пальцев обручальное кольцо и вновь надевала его. Ее лишили возможности заниматься рукоделием, а душевная тревога искала выход. – Вы просили о помощи. Вы услышаны, ваше величество. Я прислан к вам той, к кому вы взывали. Глаза королевы обрели жизнь. Узнала, значит, слова из собственноручно начертанных два года назад писем, тайно врученных ею русскому послу – барону Симолину Василий Евсеевич торопливо передавал узнице самое главное: – Все уже готово: вечером тридцатого августа караульный Жан Жильбер выведет вас из Консьержери, доверьтесь ему. Мишонис тоже подкуплен мной. И вы можете положиться на жену тюремщика мадам Ришар. Королева едва заметно кивнула. Он поклонился еще раз, и его взгляд упал на ее башмаки. У нищенки редко увидишь такую рваную, вконец стоптанную обувь. Королева спрятала ноги под юбку. Мария-Антуанетта потеряла все, включая бесчисленное множество своих атласных, бархатных, замшевых и лайковых туфелек, зато обрела недостающие ей раньше величие, глубину и значимость. На пороге камеры появился Мишонис, за ним маячил следующий визитер. – Пять минут, – бросил Мишонис. Из-за его спины выглянула мадам Турдонне. Отправляясь в Консьержери, Воронин был готов ко всему, даже к аресту, но не к появлению этой дамы. Он невольно шагнул в сторону, одернул камзол, как-то неловко согнулся в вынужденном полупоклоне. Она-то тут откуда? Сразу вспомнил рассказы племянника о странном свидании младшенькой соседки с убийцей Марата, о старухе де Жовиньи, о пекаре. Очень подозрительные дамочки, и, похоже, эта проныра неслучайно приплелась в Консьержери! Мишонис, выходя, замешкался, и Василий Евсеевич мог бы поклясться, что Турдонне сунула в ладонь тюремщика звякнувший мешочек. Прикормила, значит, всеядную скотину. Теперь на него полагаться опасно. Как быть?! За ширмой Мишонис завел оживленный разговор с жандармами. А у Василия Евсеевича, наоборот, язык к гортани прилип. Один неосмотрительный поступок, одно лишнее слово – и у Фукье-Тенвиля наконец-то найдется, за что послать вдову Капет на плаху. Молчание становилось нестерпимым. Похоже, даже ушлая соседка растерялась. – Месье, я полагаю, вас так же, как и меня, привело сюда любопытство? Оглянулась на стражу. Не иначе как догадалась, что дело нечисто. Сейчас окликнет Мишониса. Ворне крякнул, потер бородку, промямлил нечто неопределенное: – Пока своими глазами не увидишь, не поверишь. Но королева, несмотря на годы словесных придворных баталий, не сумела или сочла ниже своего достоинства соблюдать конспирацию. Милостиво кивнула гостье и, судорожно сжимая медальон на груди, спросила: – Мадам, что с моими детьми? – под сморщенными черепашьими веками в выпуклых, тусклых и покрасневших глазах, как в проталинах, выступила влага. Восьмилетнего Шарля-Луи отдали грубияну и невежде кожевнику Симону, чтобы тот вырастил из законного короля Франции истинного санкюлота, а четырнадцатилетняя Мари-Тереза, мадам Руаяль, томилась в Тампле одна-одинешенька. Мадам Турдонне знала об этом вместе со всей остальной Францией, но почему-то, оглядываясь на Ворне, принялась щебетать неправдоподобную придумку о том, как детям хорошо и в каком прекрасном здравии они находятся. Зачем лжет-то? – Есть ли какие-нибудь новости? Новостей было полным-полно, и все они, разумеется, самые безотрадные: федералистские восстания в провинциях – последняя надежда старорежимников, в том числе и королевы, – захлебывались одно за другим, уже в июле был жестоко подавлен мятеж в Нормандии, недавно сдался Марсель. Потерпела полное поражение попытка жирондистов собрать в Кальвадосе армию под командованием генерала Вимпфена. Дошедший до крайности озверевший плебс требовал «хлеба и террора», и триумвират Робеспьера, Кутона и Сен-Жюста тем охотнее кормил террором, чем меньше мог накормить хлебом. Но обо всем этом коварная Турдонне ни словом не обмолвилась. – Мадам, на рынках торговки, прослышав, для кого привратница Консьержери готовит еду, наперебой отдают ей бесплатно лучшие куски. – Мадам Ришар очень добра ко мне. Благодаря ей я не голодаю. Она позаботилась о постельном белье для меня, даже отдала мне собственную подушку в кружевной наволочке. На сострадание мадам Ришар, жены надзирателя, больше всего рассчитывал и Василий Евсеевич. Несмотря на все перемены, простую женщину потрясло, что бывшая властительница Франции превратилась в одну из узниц Консьержери. Щедрость посланника русской государыни и доброе сердце тюремщицы могли бы спасти несчастную. Но у мадам Турдонне дурной совет наготове: – Возможно, она готова угодить вам в мелочах, мадам, но нельзя забывать, что гражданка Ришар и ее супруг много лет служат тут тюремщиками. Они преданы властям. Ах, мерзавка! Узница и так безжизненная, словно снулая рыба, а она ее еще больше запугивает. Королева беспомощно оглянулась на Ворне: – Месье утверждает, что… Василий Евсеевич замигал отчаянно, королева все-таки сообразила, неловко поправилась: – Мадам Ришар приносит мне книги. В Тампле я вышивала, а здесь у меня все забрали. Перья, бумагу, карандаши, спицы, иголки… – знаменитый своей мелодичностью голос королевы опять стал бесцветным, как и ее волосы. – Я читаю о путешествиях. Турдонне кинула на Василия Евсеевича колючий взгляд, кисло посоветовала узнице: – Мадам, умоляю вас, не позволяйте никому втереться к вам в доверие и втравить вас в какую-нибудь непоправимую беду. Воспользовавшись вашим неведением, ваши враги будут пытаться заставить вас нарушить тюремные распорядки или законы республики. Не доверяйте не только мадам Ришар, не доверяйте никому. Ах, гадина! Она бы еще пальцем на посланника самодержицы всероссийской показала! Василий Евсеевич не выдержал: – А почему мадам должна доверять вашему совету? Франсуаза Турдонне сощурила свои и без того крохотные глазенки: – А вы бы предложили мадам нарушать законы республики? Донесет Мишонису, как пить дать донесет! Королева положила дрожащую руку на горло. Воронин старался хотя бы взглядом намекнуть ей, чтоб не слушала невесть откуда взявшуюся предательницу и доносчицу а слушала бы своего спасителя, прибывшего во Францию с риском для жизни – его и племянника, который дорог ему, как сын. Но глаза Марии-Антуанетты снова остекленели, уставились в пространство, знаменитая габсбургская нижняя губа выпятилась еще сильнее. Вдова Капет обмякла и вновь стала совершенно безучастной. Зато жандармы заметили, что посетитель в камере замешкался. Охранники получали от Мишониса свою часть мзды за визиты, но эти деньги не оправдывали риска. Один из них высунулся из-за ширмы, грубо окликнул Василия Евсеевича: – Эй ты, хватит таращиться! Посещение окончено! Вон отсюда! – Оставь его, Дюфресне! – одернул приятеля подкупленный Ворониным Жильбер. – Твой ход! – Как бы собственную голову не проиграть, – злобно ответил Дюфресне. Воронин поклонился узнице и, тяжело опираясь на трость, двинулся к выходу. Оставаться здесь дальше было бессмысленно. Самое главное он сказал. Успел только услышать отчаянный полушепот соседки: – Мадам, умоляю, не доверяйте этому человеку! Это провокатор. Его послали, чтобы раздобыть против вас улики. Пожал плечами. Спорить безнадежно и опасно. НА НАБЕРЕЖНОЙ ПРИШЛОСЬ присесть на тумбу. Одышка замучила. Сена шлепала свою грязную желтую пену о серый камень, как прачка простыню. Свидание с ее величеством прошло хуже некуда. Выследила его эта прохиндейка Турдонне. Воспользовалась тем, что растерянная узница полностью доверилась ей, и враждебно настроила королеву к ее единственным спасителям. И стражу подкупила. Мишонис теперь ненадежен, а вдобавок и один из жандармов, Дюфресне, начеку. Увы, провалился тщательно подготовленный побег. Какая жалость! Столько денег выброшено на ветер, понапрасну он в этот Консьержери по жаре тащился, зря датских дипломатов уломал, зря покидал дорогое Рогачёво, зря матушку-императрицу обнадежил, старый дурак! Выходит, собой и Сашкой только ради того рискнул, чтобы процитировать королеве ее собственные старые письма! Ну что ж, он свое дело сделал, поручение государыни добросовестно попытался выполнить, на все теперь воля Господня. На все, да не на все. Сашка-то, болван доверчивый, вконец молодой соседкой охмурен. Погубят его мерзавки. А вот этого Василий Евсеевич не допустит. Одно дело – французская королева, и совсем, совсем другое – родная кровь, единственный племянник. IX ВРЕМЯ, ПРОВЕДЕННОЕ В Париже, Александр твердо намеревался посвятить наблюдению за необыкновенными историческими событиями, а по возможности и участию в них. События вершились в Национальном дворце, во Дворце правосудия, в ратуше, на площади Революции, но, вместо того чтобы созерцать в храмах новой власти восходящую зарю человечества, Александр каждое утро слонялся по комнатам, прислушиваясь к шагам Габриэль над головой, до тех пор пока не хлопала дверь на верхней площадке и не сыпалась дробь ее сабо по ступенькам. Девушка мелькала в воротах, и только томящий запах вереска повисал на лестнице. Александр напоминал себе о мадам де Жовиньи, о доносе на булочника и клялся выяснить всю подноготную. Василий Евсеевич маету племянника замечал и не одобрял. С некоторых пор он преисполнился к соседкам неприязни. Сегодня не выдержал, высунулся из-за газеты: – От этих дам подальше держись. Это из-за них твой дядюшка перед всем миром и государыней нашей опозорился. – О чем это вы, Василь Евсеич? – О том о самом. Если бы эта жеманная кривляка Турдонне не вмешалась, королева Франции уже в Санкт-Петербург в удобном возке катила бы. А я бы на камзоле место для ордена готовил. – Так вот зачем вы сюда прибыли! – Затем, чтобы с порученным мне простым делом не справиться и матушку нашу всесветлейшую и всемилостивейшую расстроить. Старый дурак. Вот зачем. – А каким образом мадам Турдонне вам помешала? – Каким! Уж не знаю, откуда ей все стало известно, но выследила меня, зараза. В первый же раз, как я посетил королеву, тотчас появилась в Консьержери, не позволила мне с ее величеством даже словом обменяться. Мало того, в глаза обвинила меня, что я изменщик и предатель, полностью застращала бедняжку и сумела-таки убедить ее мне не доверять. Уж не знаю, чего она ей наплела, но в следующий мой визит королева даже слушать меня отказалась, сразу громко позвала тюремщиков. Не иначе как Турдонне наврала ей с три короба. – Жалко, что вы сразу про королеву не рассказали. Мадам Турдонне еще в августе, в самом начале нашего знакомства, бросила мне странную фразу: «Все ваши планы насчет королевы известны». Я тогда решил, что она что-то путает, а потом забыл. Василий Евсеевич взволновался: – Кому наши планы известны? Каким образом? Донесут ведь. – Василь Евсеич, не донесут. Они сами нас боятся, знают, что я видел мадемуазель Бланшар с убийцей Марата. Это никаким доносом о сомнительном визитере у королевы не замажешь. Я постараюсь выяснить о них побольше. Дядюшка брезгливо вытер испачканные типографской краской пальцы о платок. – И так видно, что за птицы. Не все, Саня, могут принять повороты фортуны с достоинством. Даже некоторые дворяне на все готовы, лишь бы выжить. Если Турдонне арестуют, она меня покрывать не станет. Хорошо бы от них избавиться, да как? – Это вы о чем, дядя?