Франсуаза отшатнулась: – Нам не нужна никакая помощь. Александр выудил из-за пазухи порванный на сгибах, выцветший лист бумаги: – Мадам Турдонне, я подозреваю, что причина вашего ареста в этом списке. – Что это такое? – Гвардеец обронил, выходя от вас. Я нашел это в луже. Прошу вас, взгляните, вы узнаете инициалы. Она неохотно протянула пальцы сквозь прутья, и бумага задрожала в ее руке. – Кто такой «ЖД»? Значит, всех остальных она признала! – Жорж Дантон. Франсуаза сглотнула: – Дантон? Он тут при чем? Похоже, она впервые увидела этот список. Но даже не пыталась утверждать, что это подделка. Значит, что-то в нем ей оказалось знакомо. Что это могло быть? Вернее всего, сумма против ее имени. Александр торопился объяснить свои подозрения: – Попытка побега королевы из Консьержери была провокацией Дантона, призванной погубить ее. А этот гвардеец – его агент. Дантон дал на эту аферу пятьсот ливров, вместе со ста ливрами Рюшамбо получается шестьсот. А все остальные – тюремщики и помощники, включая вас, – как раз эти шестьсот ливров и получили. Взгляните, тут перечислены все те, кто принимал участие в заговоре. – С чего вы взяли, что гвардеец – агент Дантона? – Я проследил за ним. Он постучался в дом Дантона условным образом, тот лично открыл дверь и впустил его. Оба о чем-то полночи беседовали. Они хорошо знают друг друга. Они пытаются избавиться от всех свидетелей: все люди из списка арестованы, мадам де Жовиньи казнили, ростовщика утром после их встречи застрелили, а сегодня и вас схватили. Франсуаза обхватила руками виски: – Я не знаю… Я не верю… Это все какая-то попытка впутать меня во что-то. Зачем ему доносить на меня? Я не имела никакого отношения к побегу королевы. – Тогда почему здесь ваше имя? И что вы у нее делали? Вы либо обманули ее вместе с гвардейцем и Дантоном, либо они обманули вас, а теперь пытаются избавиться от свидетельницы. Она скорчилась: – Боже, везде предательство, везде подлость! Но этот человек тут ни при чем, не верю. Может, это ваш дядя. Он встретил меня у королевы. Кто знает, что он вообразил. Александр обеими руками тряхнул решетку: – Мой дядя на вас не доносил. Если бы мы хотели погубить вас, этот список уже был бы в трибунале. Франсуаза вытерла испарину со лба: – Нет, нет! Мой арест никак с этим не связан. Никто не упоминал ни королеву, ни заговор. Меня обвинили в том, что я якобы отказалась пользоваться революционными ассигнатами. Но это чушь, просто теперь таких, как мы, хватают под любым предлогом. – Каких «таких, как вы»? У вас же удостоверение о благонадежности! – Удостоверение… Это вы солдата от священника отличить не в состоянии, а они-то нас издалека видят. Габриэль прижалась к железным прутьям: – Тетя, я же говорила вам, что этот мерзавец на меня напал! Он во всем виноват. Как найти его? Надо как можно быстрее рассказать все Давиду. Франсуаза побледнела: – Ни в коем случае! Я лучше лягу под гильотину, чем мы станем унижаться перед этим Давидом. С гвардейцем это все – совершенное недоразумение. Ты не знаешь его. Я скорее поверю, что Дантон хотел спасти ее величество, чем в то, что гвардеец хотел ее погубить. Это, наверное, Шевроль. – Шевроль? Он-то тут при чем? – Он угрожал мне. Я столкнулась с ним во дворе и прогнала его. Он пообещал, что я еще пожалею. – Ты прогнала Шевроля? Какое ты имела право? – Как какое?! Это был мой долг. Я за тебя ответственна. Александр вмешался: – Мадам, позвольте помочь вам. Тут на все нужны деньги, – вынул кошель. Мадам Турдонне отпрянула: – Спасибо, мы обойдемся. – Тетя! – Габриэль топнула ногой. Обернулась к Александру: – Подождите меня снаружи. ТУЧИ РАЗОШЛИСЬ, И сквозь лакированные изморозью ветви слепили золотые солнечные лучи. Даже пар из ноздрей радужно переливался. Несмотря на энергичное притопывание и плотный плащ на конском волосе, приобретенный на ветошном рынке после нескольких боев с бережливым Василием Евсеевичем, Александр едва не закоченел. С тоской вспомнил хваленую, но запропастившуюся бобровую шапку. Напрасно дядюшка подозревал, что бедняжка Турдонне – агент Дантона. Одно то, что ее арестовали, доказывало, что гвардеец предал ее, как и остальных пособников королевы. И про его связь с Дантоном мадам Турдонне явно услышала впервые. Рухнула надежда Александра через соседку войти в доверие к трибуну. Наконец вышла из тюрьмы расстроенная и заплаканная мадемуазель Бланшар. Он догнал ее, предложил руку, с умилением ощутил на рукаве птичий вес ее ладони. – Габриэль, – обратился к ней по имени: пока выбивал на морозе дробь зубами, решился на эту вольность, – мадам Турдонне мне не доверяет. Вы тоже можете мне не доверять, но я был бы счастлив помочь вам. Если вы знаете, где найти этого гвардейца, скажите. Обещаю, что заставлю его помочь вам. – Не ищите гвардейца, он нам ничем не поможет, еще неизвестно, каких небылиц он способен напридумать. Воронин остановился, стиснул кулаки: – К сожалению, я никого в Париже не знаю! Но если у вас есть кто-то, кто может заступиться за мадам Турдонне, самое время искать помощи где угодно. Последние слова выговорил через силу. Во-первых, понимал, что сам уговаривает ее просить заступничества члена совета коммуны Шевроля или комитетчика Давида, а во-вторых, почти не двигалась заиндевевшая челюсть. Габриэль подняла измученное, бледное лицо. У него защемило сердце. – Месье Ворне, если вам не трудно, проводите меня на улицу Одеон. Попробую обратиться к бывшей подруге. Не знаю, захочет ли она помочь мне. Мы с самого начала революции не общались, но ее муж – один из самых влиятельных якобинцев. – Кто он? – Камиль Демулен. Александр повернулся так резко, что мадемуазель Бланшар едва не упала. – Тот самый Демулен, друг Дантона и Робеспьера? – Да. Когда-то Люси Семплис Камиль Бенуа Демулен был одним из вождей революции. Это ему принадлежал поднявший массы клич «К оружию!». Это он потребовал свержения короля. Демулен был другом детства Робеспьера, но в начале эпохальных событий Максимилиан был невзрачным, лишенным влияния и обаяния занудой в чистеньком жабо, и когда яркая звезда Дантона осветила революционный небосвод, тщеславный, поверхностный и увлекающийся Камиль ослепился этим колоссом. Став министром юстиции, Дантон назначил Демулена своим помощником и секретарем. А потом бывший «доверенный народа» ушел в тень, и нынче всем вершил Робеспьер, но если умиротворенному Дантону на возвышение Неподкупного было наплевать, то блестящий журналист Камиль Демулен прозябал в отставке вынужденно. НА УЛИЦЕ ОДЕОН оба поднялись на второй этаж высокого светлого дома. Служанка вызвала хозяйку – сухую брюнетку с длинным носом, тонкими губами и глубоко сидящими глазами. – Габриэль де Бланшар! Что ты здесь делаешь? Спросила с удивлением и, кажется, с легкой неприязнью. Но Габриэль не заметила, принялась сбивчиво рассказывать об аресте тетки. На трели ее срывающегося голоса в коридор вышел высокий шатен с красивыми локонами до плеч: лицо плоское, слегка кривоватый нос, зато широкий лоб и темные глаза, светящиеся умом и живостью. Уставился на мадемуазель Бланшар: – Люсиль, это твоя подруга? – Мы были знакомы очень давно, – холодно пояснила Люсиль. Камиль крепко тряхнул руку Александру, пригласил посетителей в кабинет. Они грелись у очага, где пылал огонь, а Демулен слушал и ходил вокруг стола, запустив руку в волосы: – Это какое-то безумие! Это все произвол оголтелых эбертистов! Эти рьяные комиссары превращаются в грабителей. Люсиль, расскажи про обыск у твоего отца! Люсиль состроила кислую мину, но Камиль уже говорил сам, чуть заикаясь от волнения: – Отца Люсиль в семье даже папашей Дюшеном прозвали, настолько его взгляды революционны. А эти идиоты явились к нему с обыском и прикарманили себе договор о его ренте на том основании, что он начинается словами «Его королевское величество Людовик XVI». А какими еще словами мог начинаться документ, выданный при Бурбонах? Потом конфисковали часы, потому что маятник напомнил им бурбонскую лилию, и изъяли половину профессиональной библиотеки моего тестя, так как в книгах упоминались феодальные права. А когда обнаружили завалявшуюся на шкафу старую печать с королевскими лилиями, арестовали и самого беднягу! – Да, мы сами не можем добиться освобождения папы, – сокрушенно прибавила Люсиль.