Спорил, а самому почему-то отрадно было слышать уверения дяди в неколебимом постоянстве неведомой Дашеньки. И дядюшка еще раз убежденно подтвердил: – Знаю! Лесок Архиповых с моим граничит. Так что ни за кого другого родители ее ни за какие коврижки не выдадут. Экипаж пробирался по узким, вонючим, грязным улицам через текущие посреди мостовой нечистоты мимо обшарпанных стен, обклеенных потрепанными воззваниями. Александр вздохнул: – Когда-нибудь непременно вернусь в Париж. – Почему бы и нет? Вот, бог даст, восстановится монархия, порядок, опять можно будет благородным людям бестрепетно сюда наезжать. Если по улиткам и лягушкам стосковались. – Монархия не вернется. В последний год Франция одержала блистательные победы. – Значит, генерал какой-нибудь на трон сядет. Свято место пусто не бывает, а революция отныне – дело прошлого. Без террора, убийств и запугиваний не может существовать порядок, который отбирает у человека его достояние и преимущества его рождения. А что с твоим-то будущим, Санька? В армию вернешься? – Я о дипломатической службе думал. – Оно неплохо, только болтовни и криводушия много. – Ничего. Я убедился, что словесные доводы, речи и призывы на людей посильнее оружия влиять могут. Хочу послужить отчизне тем, что за этот год понял. – Ну как знаешь. Вернемся, порекомендую тебя Александру Андреевичу, он уж и канцлеру Остерману доложит. Я в эту парижскую эпопею по их приказанию влип, пусть теперь Безбородко вознаграждает. Но учти: геройства и подвигов в Иностранной коллегии никаких. Я сам там долго не выдержал. Бумагомарательства много, рапорты, послания, интриги, вероломство повсюду. – Искоса глянул на племянника, но тот и бровью не повел. – Опять же газеты несносные. Дипломату без газет никак, а я их на дух не выношу. – То-то вы их из рук весь год не выпускали. – По крайней надобности исключительно. Но теперь все. Пусть в меня плюнет каждый, кто увидит у меня в руках что-нибудь, помимо Хераскова или Фонвизина. Александр покосился на толстую газетную кипу, занимавшую его сиденье, но Василий Евсеевич не заметил, он изучал содержимое корзины с дорожными припасами. – Скорей бы домой. Как же я истосковался! По баньке нашей, настоящей, по-черному березовыми дровами топленной, выстоявшейся, по березовому веничку… – вздохнул мечтательно. – А с сентября охота на уток… Авдотьюшкины соления, пироги маковые. Служба в храме нашем родном, малиновый звон колокольный… – Выудил из корзины бриошь и потряс ею назидательно: – Поверь мне, Саня, никакой террор, никакая гильотина не заменят человеку отчего дома! Мечтания прервал окрик жандарма. Карета остановилась на заставе, капралы потребовали паспорта. После проверки взлетел шлагбаум, и Воронины окончательно покинули Париж. – Уф, слава богу, отпустили душу на покаяние! Василий Евсеевич с облегчением расстегнул пуговицу на камзоле, потянулся за табакеркой, взял понюшку. – Только пожив при жакобенах, – промолвил он веско, отчихавшись вволю и устроившись поудобнее, то есть спихнув Александра в самый угол кареты, – только пережив на собственной шкуре все прелести революционной тирании, понимаешь, как счастлива Россия, которую ее великая императрица ведет по пути просвещения! Ты, однако, о своем пребывании в Париже помалкивай, помни, что ты там оказался в прямом нарушении ее приказа. Пресветлейшая, конечно, мудра, справедлива, милосердна и ласкова матерно, но! – Приподнял указательный палец: – В первую очередь крута зело! Карета въехала на холм, и с поворота дороги в последний раз на горизонте возникло аспидное море сланцевых крыш с плывущими по нему кораблями церквей, с вздымающейся флагманской громадой собора Нотр-Дам-де-Пари. Таким Александр впервые увидел Париж год назад. Тогда здесь еще жили, любили, надеялись и боролись Демулен, Люсиль, Дантон, Франсуаза и Габриэль. Благодаря им наступил конец царствованию месье Террора, мадам Гильотины и якобинской революции, связавшей себя с этой страшной парой. Издалека Париж казался неизменным. Но мир, в котором были сказаны магические слова «Свобода, Равенство, Братство», уже никогда не будет прежним. Конец * * * notes Примечания 1 Ситуайен (фр. «гражданин») – обращение, впервые принятое во время Великой французской революции. (Здесь и далее прим. автора.) 2 Санкюлоты (фр. «без кюлотов», «без коротких штанов») – революционно настроенные люди из простонародья. 3 Жирондисты — члены республиканской политической группировки, вольтерьянцы, сторонники свободы, свергнутые более радикальными якобинцами незадолго до описываемых событий. 4 Якобинцы — члены самой влиятельной политической партии Великой французской революции, последователи Руссо, сторонники равенства и применения насилия ради достижения целей революции. 5 Je ne sais quoi (фр. «я не знаю что») – здесь: «нечто особенное». 6 Сен-Пелажи — парижская тюрьма для раскаявшихся девушек легкого поведения. 7 Летр де каше (фр. «письмо с печатью») – широко применявшиеся до революции королевские письма, позволявшие без суда арестовать любого человека на любой срок.