— Но для твоего слуха приятно имя Дункана Айдахо? — Должно быть, так меня и называли, сир. Имя кажется мне подходящим. Но… есть в нем кое-что любопытное. Впрочем, за любым именем, по-моему, кроется и приятное, и неприятное. — А что доставляет тебе наибольшее удовольствие? — спросил Пауль. Гхола неожиданно усмехнулся в ответ: — Отыскивать в людях признаки моего прошлого бытия. — И ты замечаешь их сейчас? — О да, милорд. Вот Стилгар — его раздирают подозрительность и восхищение. В прошлом он был мне другом, но плоть гхолы отталкивает его. Вы же, милорд, восхищались человеком, которым я был… и доверяли ему. — Очищенный разум… — сказал Пауль. — Как может очищенный разум связать себя долгом по отношению к нам? — Долгом, милорд? Очищенный разум принимает решение, будучи окружен неизвестными величинами и без учета причин и следствий. Где же здесь долг? Пауль нахмурился. Типично дзенсуннитское высказывание — загадочное и исчерпывающее, проистекающее из отрицания объективной функции рассудка. «Без учета причин и следствий!» Такие слова поражают. «Неизвестные величины?» — они содержатся в любом решении, даже в провидческом озарении. — А ты не хотел бы, чтобы тебя называли Дунканом Айдахо? — спросил Пауль. — Жизнь строится на различиях, милорд. Выберите для меня имя, какое будет угодно вам. — Пусть останется полученное тобой от тлейлаксу, — ответил Пауль. — Хейт — это имя будет напоминать мне об осторожности. Склонившись, Хейт отступил на шаг. Как он смог понять, что аудиенция окончена? — удивилась Алия. — Я знаю это, потому что знаю моего брата. Очевидных для незнакомца признаков не было. Неужели это понял заключенный в гхоле Дункан? Пауль повернулся к послу. — Для посольства выделены апартаменты. Мы желаем иметь частную беседу с тобой при первой же возможности. Я пришлю за тобой. Далее, хочу уведомить тебя, прежде чем ты услышишь эту весть из недостоверного источника и в искаженном виде, что Гайя-Елена Мохийам — Преподобная Мать Бене Гессерит — снята с доставившего тебя лайнера. Это было сделано по нашему повелению: ее присутствие на твоем корабле будет одним из предметов наших переговоров. Мановением левой руки Пауль отпустил послов. — Хейт, останься, — обратился он к гхоле. Помощники посла попятились, толкая в обратную сторону контейнер. Эдрик стал оранжевым силуэтом в оранжевом газе — глаза, рот, плавно движущиеся конечности. Пауль следил за гильдийцами, пока последний не вышел из зала… наконец тяжелые двери захлопнулись. Ну вот и все, — подумал Пауль. — Я принял дар — гхолу. Наживку, подготовленную тлейлаксу, — в этом сомнения быть не могло. Быть может, и старая карга — Преподобная Мать — играет такую же роль. Наступило время Таро, о котором он знал еще по первым видениям. Проклятое Таро! Оно замутило воды времени так, что он, пророк, не видел грядущего даже на час вперед. Но не все рыбины попадаются, иной удается сорваться с крючка, — подумал он. — Таро и помогало, и мешало ему. Он не видел будущего, но его наверняка не могли видеть и остальные. Гхола ждал, наклонив голову набок. Стилгар повернулся, шагнул в сторону, закрывая собой от Императора гхолу, и проговорил на чакобса — на древнем охотничьем языке их дней в сиетчах: — Сир, уже сама эта тварь в контейнере заставляет меня испытывать гадливость, но подарок!.. Отошлите его! На том же языке Пауль отвечал: — Не могу. — Айдахо умер, — запротестовал Стилгар, — это не Айдахо. Разрешите, я возьму его воду для племени. — Стил, гхола — моя проблема. Займись пленницей. Охранять ее должны люди, которых я учил противостоять Голосу. — Не нравится мне это, сир. — Я буду осторожен, Стил. Тебе тоже следует помнить об осторожности. — Ну хорошо, сир, — ответил Стилгар, спускаясь вниз от подножия трона. Проходя мимо Хейта, он понюхал воздух. Зло да будет обнаружено по вони его, — подумал Пауль. — Что же, пусть Стилгар успел водрузить черно-зеленое знамя Атрейдесов на доброй дюжине миров, но в душе своей по-прежнему остался суеверным фрименом, издалека видящим любое коварство. Пауль вглядывался в дар. — Дункан, Дункан, — прошептал он. — Что они с тобой сделали… — Дали мне жизнь, милорд, — отвечал Хейт. — Но зачем же они все это сделали: обучали тебя и подарили мне? — спросил он. Хейт поджал губы, потом ответил: — Они надеются погубить вас моими руками. Жуткая откровенность. Но чего же еще следует ожидать от ментата и дзенсуннита в одном лице? Ментат, даже будучи гхолой, вынужден говорить только правду… этого требует и внутренний покой дзенсуннита. Живой и разумный компьютер, разум и нервы его предназначены для выполнения функций расчетных устройств, преданных анафеме в давние времена. Но как дзенсуннит Хейт будет честен вдвойне… если только тлейлаксу не умудрились встроить в эту плоть ничего еще более странного. Зачем ему, например, металлические глаза? Тлейлаксу все хвастают, что эти их устройства лучше естественных. Только, как ни странно, сами их не используют. Пауль глянул вверх — на потайное окошко Алие, ему хотелось немедленно увидеть ее, посоветоваться, ведь чувств сестры не замутняли благодарность и долг. Он вновь посмотрел на гхолу. Отнюдь не легкомысленный дар. Честен в самых опасных вопросах. Им безразлично — знаю я или нет, что это оружие направлено против меня, — думал Пауль. — А как я могу защититься от тебя? — спросил Пауль. Разговор шел прямой, без императорского «мы»: так он разговаривал бы с тем, прежним Айдахо. — Отошлите меня, милорд. Пауль покачал головой. — Как ты должен погубить меня? Хейт взглянул на охрану, немедленно обступившую Пауля, едва вышел Стилгар, повернулся. Обвел зал взглядом, вновь обратив к Паулю металлические глаза, кивнул. — В этом зале человек удаляется от людей, — проговорил Хейт. — Все здесь исполнено мощи, которую можно переносить лишь памятуя, что всему когда-то приходит конец. Не пророческий ли дар привел вас в этот зал, милорд? Пауль побарабанил пальцами по подлокотникам трона. Ментат требовал исходных данных, но вопрос встревожил Пауля. — Я оказался здесь… по собственной воле, — но не всегда благодаря прочим моим… способностям. — Собственная воля, — произнес Хейт, — закаляет мужа. Но если нагреть металл и оставить его медленно остывать, он вновь станет мягким. — Пускаешь пыль мне в глаза, дзенсуннит? — спросил Пауль. — Сир, дзенсуннитам некогда заниматься надувательством и обманом. Пауль провел языком по губам, глубоко вздохнул, приводя мышление в спокойствие, как подобает ментату. Ответы были сплошь отрицательными. Зачем ему, презрев осторожность, принимать странный подарок — гхолу? Нет, не так. Почему тлейлаксу сделали именно ментата-дзенсунниша? Философия… слова… размышления… внутренний поиск… Данных не хватало. — Необходима информация, — пробормотал он. — Факты, в которых ощущает потребность ментат, не липнут к нему сами, словно цветочная пыльца к одежде праздного гуляки на лугу, — отвечал Хейт. — Свою пыльцу следует собирать с тщанием, рассматривать через сильную лупу. — Ты должен научить меня дзенсуннитской риторике, — заметил Пауль. Металлические глаза коротко блеснули. — Быть может, милорд, именно это и запланировали тлейлаксу. Чтобы ослабить мою волю идеями и словами? — думал Пауль. — Идей следует опасаться, лишь когда они становятся действиями, — произнес он вслух. — Отошлите меня, сир, — сказал Хейт голосом прежнего Дункана Айдахо, полным заботы о «молодом хозяине». Голос и покорил Пауля. Знакомый голос… он не мог с ним расстаться, хотя бы он и исходил из уст гхолы. — Ты останешься, — приказал он. — Будем осторожны — и ты, и я. Хейт почтительно склонился. Пауль поглядел вверх, на скрытое там окошко, взглядом умоляя Алию заняться подарком и выудить его секреты. Гхолами-призраками пугают детей. Он не думал, что когда-нибудь и ему придется встретиться с подобным существом. Чтобы понять этого гхолу, надо встать выше всего, выше сострадания… Пауль не знал, окажется ли способным на это. Дункан… Дункан. Есть ли хоть кроха того Айдахо в этой искусно сработанной плоти? Да и не плоть это вовсе — это только телесный саван. Мертвый Айдахо навсегда остался лежать на полу пещеры, а здесь смотрел металлическими глазами только его призрак. В этой возрожденной плоти уживались два существа, и одно из них таило в себе угрозу, скрывая свою силу за незабвенной внешностью. Закрыв глаза, Пауль позволил себе припомнить давнишние видения. Любовь переплеталась с ненавистью, из волн, поднимаемых ими в разбушевавшемся хаосе чувств, нечему было встать скалой, чтобы дать ему оглядеться посреди сумятицы бури.