— Говорят, что Бене Гессерит никогда не оступаются, — сказал он, только теперь заметив, как побелели ее пальцы, впившиеся в ограду балкона. — Неужели я оступилась? — спросила она. Гхола видел, как глубоко она дышит, чувствовал напряжение в каждом движении, заметил слегка остекленевшие глаза. — Когда споткнешься, легко восстановить равновесие, надо лишь подпрыгнуть и перескочить через то, что легло на твоем пути. — Это сестры Бене Гессерит споткнулись, — отвечала она, — и хотят восстановить равновесие, перепрыгнув через моего брата. Они хотят ребенка… ребенка Чани или моего. — Ты понесла? Чтобы ответить на этот вопрос, она с трудом отыскала свое положение во временном пространстве. Понесла? Где? Когда? — Я вижу… моего ребенка, — прошептала она. Отступив от края балкона, она обернулась к гхоле: белое, как соль, лицо и горькие глаза — два кружка расплавленного свинца… Он отвернулся от света, чтобы видеть ее в голубых тенях. — И что же… ты видишь такими глазами? — прошептала она. — То же, что и все вокруг, — отвечал он. Слова его звенели в ушах, сознание напряглось. Она словно бы тянулась через всю Вселенную… прочь из нее… наружу, но время спутывало ее цепкой лианой. — Ты приняла Пряность — огромную дозу, — понял он. — Почему я не вижу его! — пробормотала в ответ Алия. Лоно творения не выпускало ее. — Скажи мне, Дункан, почему я не вижу его? — Кого? — Я не вижу отца собственных детей. Я затерялась в тумане Таро Дюны. Помоги мне. Логика ментата немедленно выдала ответ, он медленно сказал: — Сестры Бене Гессерит хотят кровосмешения. Ваш брак с братом позволит закрепить генетические… Стон сорвался с ее губ. — Яйцо во плоти, — выдохнула она. Нахлынул озноб, сменился жаром. Невидимый супруг из самых мрачных снов! Плоть, соединившаяся с плотью ее, невидимая взгляду пророчицы. Неужели дойдет до этого? — Ты рискнула принять опасную дозу? — вновь спросил он. Нечто внутри него смертельно скорбело: дочери Атрейдесов грозит смерть… И Пауль в горе обратится к нему, извещая о смерти принцессы. — Ты и не знаешь, какими путями ухватывают грядущее, — отвечала она, — иногда я вижу себя… но сама себе мешаю. Я не могу заглянуть в будущее через себя. — Она склонила голову, замотала ею из стороны в сторону. — Сколько Пряности ты приняла? — повторил он. — Пророческий дар противен природе, — сказала она, поднимая голову, — разве это тебе не известно, Дункан? Негромко, как маленькому ребенку, он опять задал тот же вопрос: — Скажи, сколько Пряности ты приняла? — и левой рукой взял ее за плечо. — Механика слов столь неуклюжа, столь примитивна и двусмысленна, — отвечала она, ускользая из-под его руки. — Ты должна сказать, — настаивал он. — Погляди на Барьерную Стену, — указала она, и содрогнулась; там, куда указывала ее рука, скалы рушились под напором невидимых волн. Она отвела глаза, поглядела на лицо гхолы, черты его изменялись: старели, молодели… снова старели… и опять становились молодыми. Он был подобен самой жизни, уверенной в собственной бесконечности. Она хотела бежать, но он схватил ее за левое запястье. — Я немедленно вызываю доктора, — проговорил он. — Нет! Вот-вот придет видение! Я должна узнать!.. — Ты немедленно идешь к себе, — строго сказал гхола. Она глядела на его руку. Плоть их соприкасалась, из руки его словно бил ток, пугавший и соблазнявший ее. Рывком она высвободилась, задыхаясь, проговорила: — Вихрь не удержишь! — Тебе нужен врач! — отрезал он. — Как ты не понимаешь! — чуть ли не в отчаянии возразила она. — Я не вижу всего, одни только дергающиеся и колышущиеся обрывки. Я должна вспомнить будущее. Как ты не понимаешь этого? — Что мне будущее, если ты умрешь? — отвечал он, мягко подталкивая ее к семейным апартаментам. — Слова… слова, — бормотала она, — я не могу объяснить. Одно следует из другого… но если нет причины, нет и следствия. Мы не можем оставить Вселенную, какой она была. Сколько бы мы ни пытались, все время возникает провал. — Ложись, — скомандовал гхола. Как он туп, — подумала она. Ее охватили прохладные тени. Мышцы собственного тела извивались червяками. Она не ощущала под собой твердого ложа. Только пространство. Все прочее не было материальным. Ложе истекало телами — ее собственными. Время множилось, напрягалось, и она не могла выделить хоть что-то единое. Вокруг было время, оно шевелилось, вся Вселенная уползала то назад, то вперед… во все стороны сразу. Оно не вещественно, — объяснила себе Алия. — Его нельзя обойти, стать под ним. И нет места для точки опоры. Вокруг нее сновали люди. Множество неизвестных держало ее за левую руку. Она посмотрела, как течет ее плоть, вдоль прикоснувшейся руки поглядела на жидкую массу лица: Дункан Айдахо! Глаза были… не те. Но это был Дункан: мальчик-мужчина-подросток-мальчик-мужчина-подросток. И каждая черта лица его выдавала тревогу о ней. — Не бойся, Дункан, — прошептала она. Он стиснул ее руку, кивнул и сказал: — Лежи смирно. В голове его крутилось: она не должна умереть! Не должна! Женщины Дома Атрейдес не должны умирать! Он резко тряхнул головой. Мысли эти противоречили логике ментата. Смерть необходима, чтобы могла продолжаться жизнь. Гхола любит меня, — думала Алия. И мысль эта стала опорой в море времени. Знакомое лицо, а за ним… комната. Она узнала одну из спален в апартаментах Пауля. Застывшая и неизменная фигура что-то делала с трубкой, вставляя ее в горло Алие. Она попыталась сдержать спазм рвоты. — Вовремя успели, — произнес голос семейного врача. — Надо было раньше вызвать меня. — В словах его угадывалась подозрительность. Трубка змеей выползала из ее горла. — Я сделаю ей инъекцию снотворного, — сообщил врач. — И пришлю сюда кого-нибудь из ее собственных прислужниц. — Я останусь с ней, — сказал гхола. — Это неприлично! — возразил медик. — Останься… Дункан, — прошептала Алия. Он погладил ее руку, чтобы она поняла, что он слышит ее. — Госпожа, — проговорил врач, — лучше, если… — Я сама знаю, что лучше, — возразила она. От слов горло саднило. — Госпожа моя, — укоризненно сказал медик, — вам прекрасно известно, что слишком много меланжи принимать опасно. Я могу предположить, что вам его подложили в… — Ты глуп, — задыхалась она. — Откуда, по-твоему, берутся видения? Я прекрасно знала, что принимала и почему. — Она схватилась рукой за горло. — Оставь нас. Быстро! Врач пропал из виду, заявив на прощание: — Я обязан предупредить вашего брата. Почувствовав, что врач вышел, Алия всем вниманием обратилась к гхоле. Теперь видение уже маячило перед ней: субстрат, на котором сверху коркой медленно нарастало настоящее. Она видела, как гхола двигается на волнах времени, теперь уже не загадочный, ставший обыденным и привычным. Он — средоточие всего, — думала она, — в нем и гибель, и спасение. И она содрогнулась, понимая, что наконец ей открылось то, что давно провидел ее брат. Слезы сами собой обожгли глаза. Она резко тряхнула головой. Никаких слез! Капли эти — просто пустая трата влаги, им не место в строгом течении пророческого видения. Пауля нужно остановить. Однажды, только однажды, она сумела забежать дальше его во времени и оставила свой голос там, где еще должен был пройти брат. Нити паутины грядущего сходились к нему, словно лучи света к фокусу линзы. Пауль находился в самой сердцевине лучей и знал об этом. Он удерживал все линии событий, не позволяя ни одной из них отклониться в сторону или тем более вырваться. — Почему? — пробормотала она. — Это ненависть? Или Пауль хочет в отместку поразить само Время? Это ненависть, Хейт?.. Услыхав свое имя, гхола отозвался: — Простите, госпожа?.. — Если бы я только могла выжечь все это из своего сердца! — выкрикнула она. — Я никогда не хотела быть иной. — Пожалуйста, Алия, — бормотал гхола. — Успокойся, усни.