Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 4 из 31 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Виктор остановился, как положено, у двери и отрапортовал: — Заключенный Светлов по вашему приказанию явился, гражданин майор. — Почему так долго? — С этими словами майор раскрыл ящик письменного стола и начал в нем копаться. — Я на комиссии был. — Врешь, я тебя там не видел. — Вы, наверное, раньше ушли. — Ну и что, пропустила тебя комиссия? — Майор выпрямился и с язвительной улыбкой посмотрел на Виктора. — С вашей характеристикой кто же меня пропустит? — Так, так, — улыбнулся Медведь хитрой и по-своему добродушной улыбкой. — По-твоему, оперчасть виновата, что тебя из зоны выпускать нельзя. Что ты еще не встал на путь исправления, а? Ты же неоднократно уличен в нарушениях режима. Тебя еще оперчасть покрывает. При желании на тебя нарушений можно навесить как на рождественскую елку подарков. Стоит только захотеть. Вот позавчера нашли у тебя контролеры двадцать пять рублей в столе — и можно в карцер вести. — Это не мои. Видать, кто-то подсунул. Отвечая, Виктор продолжал стоять навытяжку у дверей. — Садись, — кивнул Медведь на стул. — Кого волнует: твои не твои. Нашли-то у тебя. В твоей бригаде человека избили — значит, твое нарушение. А ты после проверки с жуликами языки точишь. Может, ты с ними заодно побег готовишь? Как видишь, я о тебе знаю все! — И то, что я сижу ни за что? — Все вы ни за что сидите. Покрываю я тебя, а ты сотрудничать со мной не желаешь. Вот скажи, откуда в бригаде мак? Виктор сел поудобнее, но взгляд перевел поверх головы опера в окно, где на заслоненном тучами небе иногда вдруг вспыхивал слепящий блик и снова скрывался. — Не употребляю мак и поэтому не знаю, — ответил он вяло. — Знаешь, Светлов, знаешь. Медведь встал и расправил штору. И тотчас в кабинете воцарился рабочий полумрак. — Хочешь досрочно на свободу выйти — все надо знать. Или тек нравится здесь гнить. Сидишь ведь по серьезнейшей статье: «государственное хищение» и еще в отказе. Ты нас, наверное, за дураков считаешь. Виктор перевел взгляд на Медведя и, из последних сил сдерживая себя, сжал под столом кулаки. — Я только то хочу, что мне положено по закону. Я не грабил, не убивал, не насиловал… — Только забрал у государства тысяч сто. С гаком. А закон у нас простой: ты нам — мы тебе! Не пропустила тебя комиссия — и не пропустит, если не будешь нам помогать. Только те имеют право досрочно выйти на волю, кто морально перековался, понял? А если понял, так отвечай: вчера водку в зону привозили? — Не знаю, — вяло ответил Виктор. — Вот когда будешь знать, тогда и пойдешь за ворота. Сколько у тебя еще срока на ушах висит. По-моему, года четыре, — погрузив по локоть руку в ящик письменного стола, Медведь достал лист с отпечатанным на нем текстом и протянул Виктору. — Вот, Светлов, подписывай бумагу о сотрудничестве, и ты одной ногой уже на воле. Виктор встал, отошел к двери. — Стучать не буду, гражданин начальник. Вербуйте кого-нибудь другого. Разрешите идти. После ухода Валерия Ивановича сразу как-то стало оживленнее, хотя Вадик вместе с шефом не ушел. Они с Томилиным и Медведем отошли за угловой столик, где тихо пытались о чем-то договориться, обмениваясь колкими взглядами. А за столом уже пошло веселье. Пришли актрисочки после спектакля. Девки все молодые, только из театрального училища и расположились петь. Дмитрию Дмитриевичу надо бы было присоединиться к трудному разговору в углу, но он как-то обмягчел сердцем. На коленях у юбиляра сидела зеленоглазая прима из самых молодых, и никак он не мог ее стронуть с места. Адвокат, Лев Абрамович, новый, но уже испытанный друг, пришел позже. Подсел рядом с голыми коленками Татьяны, разлил на троих шампанское, поздравил Дмитрия Дмитриевича с новым назначением и такой, как он выразился, «компаньонкой». Дмитрий Дмитриевич обвел глазами окружающих. Лион, генеральный директор совместного предприятия, уже достаточно навеселе, пристраивался поближе к Галине Карминовой — Таниной подружке. Он то брал ее за руку и начинял что-то с жаром рассказывать, то, застывая в патетической паузе, утыкался сизо выбритым подбородком во взбитое как сливки ее плечо, пытался поцеловать в шею. Вадик перестал шушукаться с Томилиным и Медведем и подошел к Дмитрию Дмитриевичу. — Короче, — сказал он. — Я ушел. Спасибо. Стол был классный. — Может останешься, — слабо попросил Дмитрий Дмитриевич. — Мы тебе под стать девку найдем, эдак метра под два. — Я маленьких люблю, — скучно сказал Вадик и повернулся строгим лицом к юбиляру. — Давай, Димка! Все отработай, как говорили. Шефу деньги нужны до конца месяца, опять в казино проигрался, а с тебя сейчас и брать ничего нельзя.
— Да, — согласился Дмитрий Дмитриевич, — надо обязательно узнать, куда пошли оригиналы накладных. — Грубо работаете, — укорил его Вадик и исчез за похожей на театральную ширму дверью. Татьяна освободила колени Дмитрия Дмитриевича и потянула его в общий зал, откуда раздавалась музыка. Дмитрий Дмитриевич улыбнулся, а потом шутливо обнял ее. — Не будем засвечиваться, — сказал он, уклоняясь от призывных рук, — у меня за каждым столиком найдется один закадычный друг, с которым надо будет выпить. Лучше потанцуй с американцем, — Он кивнул на невысокого полного мужчину лет сорока с курчавыми волосами и круглым свежим лицом. — Анатолий, пригласи даму. Сам Дмитрий Дмитриевич спустился по витой лестнице вниз и прошел в туалет, где сполоснул разгоряченное лицо и руки. Туалет расположен был как раз напротив входной двери, а рядом стоял столик администратора с телефоном. Юбиляр решил было позвонить домой, но тут дверь отворил какой-то случайный посетитель, видимо, не знающий местных порядков, и такой ночной прохладой и свежестью пахнуло с бульвара, что Дмитрий Дмитриевич, сам не зная зачем, вышел за порог и встал, запрокинув голову в уже полуночное небо. Дышалось легко, и напряжение последних дней растаяло от тишины и ночной свежести. «Будто и не пил», — подумал юбиляр, дивясь своему блаженному состоянию. Он уже было двинулся назад, с сожалением расставаясь с тихой в эти часы улицей, когда какая-то тень выскользнула из дверей кафе и направилась к нему. Дмитрий Дмитриевич кожей почувствовал опасность, но сделать ничего не успел. Вообще-то он был не из породы бойцов — врагов своих убирал рассчитанными ходами, как шахматный игрок, а вовсе не как, скажем, боксер, бросающий противника в нокаут. Он рванулся обойти гостя, который только что вошел в будто бы по случайности незапертую дверь кафе, но чья-то рука схватила его за локоть и стала медленно и неодолимо разворачивать в сторону. — В чем дело? — стандартно спросил Дмитрий Дмитриевич. — Привет тебе, дорогой, от зама твоего, Виктора. Поклон передает, — коротким мерзким шепотком защекотало ему в ухо, и будто невзначай чужая сила повлекла его к машине, причем машине его собственной, и запихнула в салон. Виктор добрался до своей шконки и лег на нее, закрыв глаза. Однако сон не приходил, назойливое треньканье цыганской гитары будоражило в душе обрывки каких-то близких воспоминаний. Потом почему-то появилось лицо новой учетчицы и заполыхал на ветру ее розовый платочек. Виктор, озлясь, вскочил, собираясь вырвать у Морика гитару. — Комиссию опять не прошел? — остановил его Трифон, который демонстративно не слушал треньканье Морика. — Нет и никогда не пройду. Мне опер так и заявил: «Пока вы не раскаетесь в своем преступлении, мы вас не можем досрочно освободить». Я ему говорю: «Меня осудили без вины…», а он… — «Врешь, подлый зэк», — вставил Трифон. — Все это мы уже проходили. Морик отбросил гитару. Его крупное и до сих пор еще холеное лицо бывшего артиста театра «Ромен» наполнилось вниманием. Через три месяца у него тоже подходил срок подавать заявление на «химию», и он со всей серьезностью прислушивался к каждой детали разговора. — Ментов надо обманывать, — убежденно проговорил Морик. — Согласился бы. Мол, было дело, виноват, а теперь твердо, как пишут начальники, встал на путь исправления. Через неделю уже смотрел бы на зону с той стороны забора. Наступило неловкое молчание, потому что для предлагаемого Мориком нет на зоне точного определения. Такие сделки с собственной душой нередки, но каждый должен решать их для себя сам. Видя, что Морик попал в неловкое положение, Трифон злорадно потрепал его по ушам. — Уши у тебя, Морик, как у волка, а по соображению ты овца. Если он вдруг в признанку пойдет, потом его ни один судья слушать не станет. — Велик ли грех украсть у сволочей. Настырный Трифон пытался придумать какой-либо выход для Виктора. Нечто вроде почетной капитуляции. — Если хочешь добиться пересмотра дела, тебе в сознанку идти нельзя, — соображал он. — А я бы твоему директору, который тебя засадил, а сам на воле гуляет, давно бы голову отшиб, — гнул свою линию Хмель, для которого теперь стало вопросом престижа перед своими вольными друзьями «кентами» — добиться согласия Виктора на акцию. — Мои люди все организуют, — говорил Хмель не скрываясь. Он был уверен, что никто из здесь сидящих, даже Морик, его не сдаст — не на таких делах проверены. — Ты выйти хочешь? — поддержал Хмеля Шакура. — Тогда поверь Хмелю. Он все сделает как надо. — Выйти я хочу, но не любой ценой. Опер мне тоже свободу предлагает, надо только ему помочь вас захомутать. Видите, как просто мне перековаться. Я на волю, а вам срок добавят. — Ты, короче, думай, а мы с Шакуров пошли, — бросил Хмель, и они ушли. Морик, который при таких уважаемых жуликах, как Хмель и Шакура, был совсем тихонький, едва они вышли, стал на глазах оперятся. Он поднялся, обошел Виктора, к которому все-таки испытывал уважение, и в вызывающей позе встал перед Трифоном. «Ох, не туда ты, Морик, полез», — подумал Виктор, но не вмешался. Дед и сам мог вполне за себя постоять. За сорок лет почти непрерывных тюремных скитаний, он прошел такие академии жизни, о которых бывший актер и не слыхивал. — Слышь, дед, — рисуясь, заговорил Морик. — Ты с каких делов меня овцой назвал? Ты хоть старый, а должен сам за свои слова отвечать. — Да ты овца и есть, — засмеялся Трифон, рвя у себя на брюках ширинку. — Хочешь, Морик, попробовать? Морик протянул руку, пытаясь схватить деда за горло, но Трифон и не противился. Он небрежно раскрыл ладонь с опасной бритвой. Виктор, видя, что для Морика нет шансов с честью выйти из столкновения, и опасаясь, что деду в самом деле придется его порезать, бросился между ними. — Ты мне деда не обижай, — уговаривал Виктор Морика, хотя ему было понятно, что Трифона не обидеть. — Дед у нас один такой. Еще бериевскую амнистию помнит. — Обидишь его, — проворчал Морик и, увлекаемый сильной рукой Виктора, спокойно сел рядом с дедом, правда, не глядя на него. — Возьми у меня в тумбочке чай, — скомандовал Виктор. — Выпьем с дедом мировую. Да спой что-нибудь из старых воровски песен. Морик снова взял гитару. — Сейчас Вова сбегает. Где-нибудь слушает нас, — пояснил он и кричал: — Вова!
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!