– Ой! Пока пацаненок ловил серебро, поймали его самого. Теперь он, взятый за шкирку, раскачивался в полуметре от земли. – Слыхал шутку? – спросил Духарев у Устаха. – Кто пропустил постреленка? – строго спросил синеусый варяг. – Я,– признался один из витебских отроков.– Он сказал: посыл от жены к полоцкому гостю. Соврал? – Сейчас узнаем,– произнес Духарев. Пацаненок у него в руке перестал сучить ногами, глядел сердито. – Кто тебя послал? – Да женка твоя! Отпусти, больно! – Насчет больно, это ты врешь,– заметил Духарев.– Какая она видом? – Чё, не знаешь, какова твоя женка? – удивился пацан. – Я-то знаю, а вот ты? – Маленька така, чернява… – Верно. И кто же это ее продавать вздумал? – Щуса-купца сын. Он всю ихню обчину прибрал. Бает: в ей одни егойны челядинцы! – зачастил мальчишка.– А еще булгар приблудный, чужак, да женка твоя. Да еще человек несколько, десяток или поболе. – И как же это купецкий сын такую прорву народа обратал? – осведомился Духарев, уже начиная сомневаться, что происходящее – розыгрыш. – Так со Щусом крепки робяты пришли, а те все не гожи, робы да пришлецы, да изгои. – Так…– медленно протянул Духарев, опуская пацаненка на землю. – Где – покажешь? – А что дашь? – деловито спросил тот. – Не обижу! – Тады беги за мной! – Серегей, подожди! – крикнул вслед другу Устах, но Духарев только рукой махнул. – Что за шум? – на крыльцо вышел сам витебский посадник. – Мальчонка к полоцкому варягу прибег,– тут же доложил отрок, пропустивший пацаненка к терему.– Грит, женку варяга на торгу продать хотят! Посадник захохотал. Смеялся долго. Потом обтер выступившие слезы, буркнул: «Ну шутники!» – и ушел в терем. – Скажи-ка мне, малый, есть у вас в городе Щус-купец? – негромко спросил Устах у смущенного отрока. – Может, и есть,– пожал плечами тот.– Я сам-то из Торопца, здешних плохо знаю. – А кто знает? – Да вот он! – отрок показал на молодого парня у ворот. Устах кивнул и зашагал через площадь. Утоптанный снег поскрипывал под его меховыми сапогами… – Ты еще полайся – я тя вона чем приласкаю! – хмурый парень в меховой телогрейке показал кулак маленькой женщине с младенцем на руках. – Только попробуй! – ничуть не испугалась женщина.– Муж мой тебе руки по локоть обрубит! – Ой-ой! Ужли такой грозный? – спросил другой парень, толстый, с белесыми, как у карела, бровями и ресницами, и ущипнул за грудь перепуганную соседку маленькой женщины. Та взвизгнула. – Небось муж твой – тоже из ваших? – ухмыльнулся парень, оглядывая презрительно сбившихся вместе мужчин и женщин. Если не считать женщины с младенцем и тощего седого мужчины в черном, все они тряслись от страха. Парню это нравилось. Их было четверо, плечистых, кряжистых, с тяжелыми дубинками, охранявших дюжины полторы загнанных в угол людишек, даже не пытавшихся сопротивляться. – Да, из наших! – с вызовом бросила маленькая женщина. Щеки ее порозовели, глаза блестели от гнева. – Ягодка! – ухмыльнулся парень.– А дай-ко я попробую, какова ты на щуп. Крытка, возьми у нее дитенка! – Не смей! – выкрикнула женщина, подавшись назад.– Люди! Помогите! В большом чадном зале харчевни раздались смешки. Симпатии посетителей были явно на стороне парней. – А ты бога своего попроси! – крикнул кто-то. Толстый парень неожиданно с силой хлопнул женщину по лбу, а второй быстро выхватил у нее ребенка. Женщина кинулась к нему, но толстый перехватил ее, стиснул. Женщина вскрикнула, меховая шапка ее упала на пол. Никто и не думал за нее вступиться. Во всей харчевне только один человек, сама хозяйка, Качалка, наблюдала за происходящим без одобрения. Черный священник был ее постояльцем и платил серебром. Зато и таскались к нему всякие холопы да изгои… – Потерпим же, дети мои,– негромко сказал мужчина в черном.– Аки святые великомученики претерпели… Женщина затихла, глядя на запеленутого в меховую муфту младенца. Парень в телогрейке, делая вид, что сейчас уронит на земляной пол, раскачивал его на ладони. А младенцу нравилось… – Не балуй, не балуй,– бормотал толстый, тиская женщину.– Не то дрогнет у Крытки ручка – и детё твое насмерть ушибется. – Эй, паря, не теряйся! – крикнули ему из-за стола, где пятеро местных, воев по виду, приканчивали уже дюжинный кувшин медовухи.– Задирай хрестянке подол да вали на лавку! Чай не девка, в цене не потеряет! Внезапно кто-то заслонил дверной проем. Длинная тень упала поперек зала. Высоченный воин шагнул вперед и замер, пока глаза его, после яркого солнца, привыкали к чадному сумраку харчевни. На него глянули мельком: воин и воин, ничего особого. В дальнем углу разыгрывалось представление повеселей скоморошьих игр. И шелест вынутого из ножен меча тоже никто не услышал. Только дебелая Качалка, увидев клинок, успела сказать: – Эй, варяг, ты чего?.. Парень в телогрейке все еще раскачивал младенца, когда тусклая молния прошла поперек его руки. И рука эта со стуком упала на пол. Младенца скользнувший вперед варяг успел подхватить свободной рукой. Клинок варяга мотнулся вперед и кольнул в затылок толстого парня. Как будто совсем легонько – но толстый почему-то сразу отпустил женщину и стал заваливаться назад. Варяг развернулся и окинул харчевню бешеным взглядом. В левой руке – младенец, в правой – меч… Парень в телогрейке наклонился, поднял отсеченную руку и попытался приставить к хлещущему кровью обрубку… Все еще могло бы обойтись… Двое оставшихся парней застыли… Но тут один из насосавшихся медовухи, обиженный прервавшим развлечение вмешательством, дико заорал: «Бей!»– и, подхватив с лавки топор, швырнул его в варяга. Воин пригнулся, и топор треснул в стену. Приятели «топорника» повскакивали с мест, хватаясь за оружие, парни с дубинками, вместо того чтобы бежать со всех ног, решили вступить в бой… И умерли первыми, даже не успев поднять дубинок. Варяг вспрыгнул на ближайший стол. Из тех, кто за ним сидел, только один сообразил нырнуть под столешницу. Остальные разлетелись в облаке кровавых брызг. – Стража! Стража! Убивают! – истошно заорал кто-то, выскакивая во двор. Варяг спрыгнул со стола прямо в группу упившихся медовухи…