– Немедля. – Еду,– коротко ответил Духарев. Глава пятьдесят вторая «Я ему говорил…» – Я говорил ему,– рассказывал Асмуд.– Напомнил твои слова, Серегей. Но он только посмеялся: вот мы в Искоростене. И кто нам посмеет помешать? Князя их, Мала, в поруб посадил. Велел дружинникам ходить по дворам, вытрясать из ларей, а кто противиться станет – бить. Много собрали. Вы видели, что я привез. А ему все мало было. Говорит: надо дочиста подобрать, чтоб тебе, Свенельд, не досталось. А Скарпи его еще подзуживал. Я говорю: довольно! Беда будет! А он: ты уж говорил, Асмуд, что нам у древлян беда будет! А у нас полны возы. Вот поеду, еще такой беды наберу. А ты в Киев езжай, к Свенельду, князю древлянскому и уличскому, от Мала-князя, из поруба, привет передай! И поехали. А на другой день догнал нас вестник. Говорит: как мы уехали, городские Мала из поруба выпустили. И вышел Мал навстречу князю: уходи, говорит. Вымел уж все подчистую! Игорь велел: опять его в поруб, но свои за Мала вступились, навалились кучей. Дружину – кого побили, кого повязали. Князя нашего тож. Спросили Мала: что делать? А тот и говорит: коли повадился волк к овцам, так не успокоится, пока всех не перережет. Так и этот. Если не убьем его, всех нас погубит. И убили. Асмуд вздохнул. Выглядел он неважно. Словно враз постарел лет на десять. – Не убивайся ты,– сказала ему Ольга.– Судьбу не обойти. У мужа моего с древлянами с самого начала неладно было. Едва княжить стал – они уже в сторону от Киева тянули. Потому их под Свенельда и отдал. Вольно ему было со смертью играть! Не мальчик. Седьмой десяток разменял. Что делать будем, бояре? – Я им покажу, как княжью кровь проливать! – скрипнул зубами Асмуд. – Только вели: завтра ж возьму дружину и древлян этих… – Погоди! – остановил его Свенельд.– Побить древлян – можно. Но торопиться – не следует. – А чего ждать? Пока дружина разбежится? – Пусть бегут, – спокойно ответил Свенельд.– Такие, кто бежит, когда бедой запахло, нам ни к чему. – Кому это – нам? – сразу ощетинился Асмуд. – Мне,– сказала Ольга.– И сыну моему, Святославу, которому ты – кормилец названый. – Искоростень – град крепкий,– сказал Свенельд. – Под его стенами многих положим. Нехорошо это. Подождем. Вызнаем про планы их, что сможем. А древлян я знаю. Им страх праздно сидеть не даст. Они еще себя покажут: высунут свой лисий нос… А тут и мы! – А ты, Серегей, что скажешь? – княгиня поглядела на Духарева. – Что скажешь, ведун? Нет, мало она похожа на вдову, только что потерявшую любимого мужа. – Скажу, что полюдье для народа вообще не очень хорошо,– заметил Духарев.– Лучше, когда каждый знает, сколько с него причитается, и уверен, что лишнего не возьмут. Хочется ли человеку наживать добро, если все равно отнимут. – Я беру то, что требуется,– возразил Свенельд. – Мне лишнего не надо. – Скажи это древлянам,– ответил Серега.– Ты взял, Игорь взял, и еще раз взял бы, если бы смог. – Раз взял, значит, было что брать! – проворчал Свенельд. – А если отдавать нечего? Что тогда остается? Убивать? – Ты что же, за древлян вздумал заступаться? – с угрозой произнес Асмуд. – Не о древлянах речь,– возразил Духарев. – Речь о Правде. Скажи мне, светлая княгиня, ты на своих землях тоже берешь сколько удастся? – Вижу, к чему ты клонишь,– сказала Ольга.– Слова твои – верные, но я ведь не о том тебя спрашивала. Идти ли нам на древлян немедля или выждать, как говорит Свенельд? – Да,– сказал Духарев.– Воевода прав.– И, уже чувствуя, как снисходит на него божественная ясность, произнес четко: – Древляне себя покажут, княгиня. Да так, что даже ты удивишься! Когда, вместе с Асмудом,– Свенельд остался в Вышгороде – возвращались в Киев, Асмуд сказал строго: – Ты, Серегей, много больно о Правде печешься да о племенах всяких. Ты теперь не кривич, не варяг – ты теперь во перву голову стал – рус. И не забывай об этом. – Да вообще-то я им родился,– пробормотал Духарев. – Что ты сказал? – не расслышал боярин. – Да это я так, себе. Все верно, Асмуд. Я не забуду. Глава пятьдесят третья Шуйца[30] великого князя Внизу, на торгу, шумели. Гора притихла. Киев ждал, как поступит княгиня. Болтали всякое. Слухи расползались по киевской земле и дальше. Убийство князя так или иначе задевало всех. В воздухе висела угроза. В народе по Игорю не плакали. Но все равно боялись перемен, боялись усобицы, степняков, ромеев… Земля без князя казалась голой. Дружина Игоря затворилась в Детинце, точила мечи. Их тоже не любили. Подымется вече, вспомнит старые обиды… И задавит славных витязей, навалясь по сто на одного. Нехорошо было в Киеве. Потому что никто ничего толком не знал. Кроме самой княгини, сидевшей в своем городке Вышгороде, и больших бояр Асмуда и Свенельда. Да свежеиспеченного сотника Сереги Духарева. Древляне объявились сами. Как и предполагалось. На Серегин двор прибежал посыл: древлянская лодья пристала у Боричева. Свенельд зовет. Духарев медлить не стал, велел седлать коней, кликнул с собой пару гридней: для почета, не для охраны. В Киеве сотника Серегея знали и даже, можно сказать, любили. Как всякого героя, о котором «официально» объявлено: Герой! Благо, и внешность у Духарева – подходящая: рост саженный, плечищи – на двоих хватит, зубы ровные, на губах улыбка играет. Все правильно. Герой – он должен быть счастливым, иначе какой из него образец для подражания? Серега и был счастливым, какие могут быть сомнения? Бережно обнял жену, поцеловал нежно: – Люблю тебя, маленькая! Сбежал с крыльца, легко вспрыгнул на тонконогого вороного жеребца… – Господин! Артак. – Господин! Будь осторожнее! Берегись! Серега только усмехнулся, тронул варяжские светлые усы. – Пусть враги мои берегутся! – отозвался весело. Гридни тоже заухмылялись, расправили плечи: как верно сотник сказал. – Господин! – парс ухватился за стремя.– Послушай меня! Я вижу! Духарев согнал с лица улыбку, глянул сверху в темные блестящие глаза парса… – Верю,– произнес он негромко.– Что? – Не знаю,– тоже вполголоса проговорил Артак.– Зло тебя ищет. Я чую недоброе… Серега покосился на Сладу: жена все слышала – и тень страха легла на ее милое лицо. – Я не боюсь зла,– четко произнес Сергей.– Но для тебя… Через четверть часа он снова был в седле. Но на этот раз под ним был не легконогий вороной, а верный Пепел, а на плечах не ромейский бархат, а надежная сталь. Жарковато нынче в шлеме да в подкольчужнике, но можно потерпеть. Ради того, чтобы жена, ждущая его ребенка, не волновалась. А кто посмеет сказать, что Серега Духарев боится… Пусть скажет – а мы повеселимся. Челядинцы отворили ворота, и сотник Серегей, сопровождаемый полным десятком дружинников, выехал на мощеную прямую улицу. По левую руку от сотника – Понятко. Цепкий взгляд, под рукой, в притороченном к седлу саадаке – хузарский лук с натянутой тетивой и тут же – разноцветные оперенья стрел. Звонкий тяжкий топот подков по мостовой, блеск солнца на гладкой стали. Походный строй, попарно, стремя в стремя, идеальная выучка, что у коней, что у всадников. Для стороннего наблюдателя – красота. Для того, кто понимает, предупреждение: «Даже и не думай! Сунешься – умрешь!» Киевские улочки почти пусты. Все, кто празден, сбежали к пристани: древлян встречать. Молодцам-дружинникам даже обидно. Никто не восхищается, никто не жмется в страхе к заборам. Девок нет, даже и покрасоваться не перед кем… Переняли их уже под самой стеной. Человек десять слаженно перемахнули через ограду и заступили путь. И еще столько же – позади.