— Я не могу… — начала Карли. — Вы поднимайтесь наверх. Мне надо… — она отступила на шаг. — Немного пройтись. Карли зашагала к лестнице, ее зрение затуманилось, она не оглянулась, пока поднималась по первому пролету, перешагивая через две ступеньки за один раз. Девушка не хотела, чтобы они видели тот эмоциональный клубок, что нарастал в ней. Тихо поспешив мимо квартиры Нейта, она открыла дверь, вжалась спиной в угол и позволила самобичеванию вылиться из нее в стоне агонии. Она держалась за живот, сложившись пополам, будто была ранена, сумка упала с ее плеча, содержимое рассыпалось по полу. Она оставалась там, втягивая в себя воздух, сжимая руки в волосах до боли. Звуки из коридора заставили ее выпрямиться. Просто кто-то проходил мимо, но это вытащило ее из кокона боли, и она ощутила, как в ней нарастает волнение, дрожь и удушье. Боже, не сейчас. Она разбросала предметы из своей сумки, пока шла по коридору, пытаясь унять паническую атаку. Ее руки упали, кулаки сжались, она продолжила идти через гостиную, пересекая ее, будто гуляла по брекватеру, пока не увидела это. Вазу. Цветов там не было, просто пустое состаренное серебро, которое Карли не вернула. Черт. Черт. Что она наделала? Если бы она удостоверилась правильно, Элизабет могла бы быть жива, и Кристина не увидела бы окровавленное тело своей подруги. Но она так не сделала, и Карли распространяла горе и шок, словно те были болезнью, которую она принесла из Бердена. Она втянула воздух, вытаращив глаза, сфокусировавшись на квартире, а не на других местах, в которых она была. Неоткрытая упаковка снотворных таблеток все еще была на столешнице. Был ранний вечер, свет тускнел снаружи и внутри – и да, она хотела уснуть сегодня вечером. Не только из-за мужчины, наводнившего ее подсознание. Она хотела закрыть глаза и ничего не видеть до утра. Схватил упаковку, она вытянула пластинку таблеток и выдавила две таблетки в руку. Два маленьких диска. Она едва могла ощутить их в своей ладони, они почти ничего не весили, и все же ее дыхание стало поверхностным, а сердце сильно забилось. Страх, воспоминания, стыд, горе. Она удерживала их долгое время. Гудение лифта прозвучало отдаленной вибрацией. Тихие стуки и шаги, приглушенные голоса поплыли к ней. Более громкий и более близкий лязг, заставил ее резко вскинуть голову. За ним последовали мягкие, торопливые шаги… по ее коридору. Глава 28 — Карли? — раздался вымученный шепот. Она сжала руку вокруг таблеток, собрав пальцы в кулак, и прислонилась к столешнице. Движение в коридоре. Затем снова голос. — Карли? Это был Нейт. Он стоял на краю гостиной, с полоской белого пластыря над одним глазом. — Ты в порядке? — Какого черта? — огрызнулась она. — Как ты вошел? — Твоя дверь открылась, когда я постучал. Я увидел твою сумку и ключи на полу и подумал, что-то могло… — он умолк. — Подумал, тебе может понадобиться помощь. Она не закрыла дверь? Маленькие волоски встали на ее загривке. — Я в порядке. Нейт прошел дальше в комнату, медленно, будто был не уверен, что стоит. — Я пришел узнать, слышала ли ты об Элизабет. Она вытерла рукой свою влажную щеку. — Просто на минутку расклеилась. Мужчина немного подождал. — Мне стоит уйти? — Нет. Боже, нет. Полчаса назад мысль о том, чтобы горевать в компании заставила ее взлететь по лестнице в поисках уединения. Теперь же ее собственная компания стала пугать девушку. — Я закончила. Оставайся. Она позаимствовала слова Кристины, но произнесла их безжизненно и напряженно. — Не знаю, как насчет тебя, но мне нужно запить эти новости напитком. Чем-то большим и алкогольным. Он указал большим пальцем в направлении коридора. — Я закрою дверь. Ты хочешь забрать свои вещи из коридора? В ее руке были таблетки, а колени дрожали. Она не хотела, чтобы он это увидел. — Они никуда не денутся. Повернувшись, она обошла по кругу столешницу, цепляясь за браваду, словно она была спасательным жилетом, держащим ее голову над водой, и позвала его. — У меня есть бурбон и бурбон. — Тогда я буду бурбон, — ответил он. Она разжала руку, бросила таблетки в раковину, открыла кран и смыла их. — Сухой, если у тебя есть, — сказал Нейт, будучи снова в гостиной. — Нет, только лед. Она бросила кубики в высокий стакан, вспомнила, откупоривая бутылку, что она избегала виски, на случай, если от него ее сны станут ужаснее. Прямо сейчас, ее не волновало, что случится в ближайшие четыре или пять часов, когда она будет пытаться уснуть. Она надеялась, что онемение будет слишком сильным, чтобы думать. Залив лед золотисто-коричневой жидкостью, она понесла оба стакана к окнам, заставляя Нейта присоединиться к ней, не желая ощущать пустое пространство вокруг нее. — Ты знал Элизабет? — спросила она, когда он отпил свой напиток. Мужчина был опечален или был прохожим? — Только здоровались. Однажды я пил с ней чай, и она иногда ловила меня в фойе, чтобы спросить о работе и о моем колене. Мы обменялись парой жалоб на хромоту. Он остановился, в его голосе появилось что-то более мягкое, когда он заговорил снова. — Я часто задумывался, делала ли она записи. Она помнила все. — Я ходила в ее книжный клуб. Однажды я пила с ней чай, и она рассказала мне о своих воспоминаниях. Она помогла мне помнить моих друзей. Карли подняла взгляд к его отражению. — Я стучалась к ней этим утром и не подождала, чтобы проверить все ли с ней хорошо. — Ты хочешь поговорить об этом? — Нет. — Хочешь пойти куда-нибудь и не говорить? — Нет. Я хочу… Она оставила предложение повисшим в воздухе. — Что ты имеешь в виду? Карли перевела взгляд от окна на мужчину рядом с ней. — Я хочу отключить это. — Отключить что? — Все. Все это. Каждый чертов кровавый момент, заполонивший ее разум. Он долгое время не говорил, его взгляд не отрывался от нее. Она сказала больше, чем хотела, и не желала объяснять это, испытывала соблазн отступить и сменить тему. Но она увидела, что в его взгляде не было осуждения, не было «Она должна чувствовать себя ответственной» или «Ей надо жить дальше». В нем не было ничего, кроме понимания. — Это часть тебя, — наконец сказал он. Ее кожа стала ощущаться горячей, чувствительной. Дыхание стало рваным. Стоял перед ней, достаточно близко, чтобы коснуться, но Нейт не двигался. В ее пространстве. — Я не хочу этого больше, — сказала она. — Верю. — Это причиняет боль.