Так мы и разъехались по своим делам, недовольные друг другом, и на прощание я лишь спросил: – Глеб, а кто занимается в МУРе карманниками? Жеглов засмеялся: – О, это могучая фигура – майор Мурашко! Зайди к нему, посоветуйся – может, что дельное тебе скажет… Майор Кондрат Филимонович Мурашко выслушал меня с сочувствием и пониманием. Но конкретной помощи не обещал: – Мы с реальными делами не управляемся, где уж нам Кирпича искать по хлипкому подозрению, – разводил он маленькими сухонькими руками. И весь он был седенький, чистенький, невзрачный, в тщательно заштопанной сатиновой рубашке с белесыми пятнами на локтях. – И работа у нас стала сильно бестолковая… – Это почему же? – Да как вам объяснить, молодой человек, – вы же у нас в МУРе личность новая, старые дела вам неведомы… – А вы расскажите – станут ведомы! – плотнее уселся я на стуле. – Вот работаю на этом месте двадцать два года – на моих глазах, считайте, все этапы борьбы с преступностью проходили. Так что перед войной мы с полным основанием говорили, что организованная преступность у нас совершенно разгромлена. Дотла вывели шниферов, ликвидировали сонников, клюквенников следа не осталось… – А что такое клюквенники? – А это воришки, которые церкви грабили. Ух, лютые ребята были!.. Значит, в основном покончили с прихватчиками. А вот с моей публикой, с щипачами, – никак; тут штука тонкая: настоящий щипач – всегда воровской аристократ, специалист высшей квалификации… – Забавно, – покачал я головой. – Я раньше думал, что карманники – это самые ничтожные воришки, низший сорт… – Ошибочка! – Кондрат Филимонович вздернул острый птичий носик. – Вот подумайте сами, какая должна быть отточенная техника: ловкость пальцев, точность движений и нервная выдержка, – какая! – глазом дабы не моргнуть и у нормального человека, который не спит, не пьяный, не под наркозом, вытащить все из карманов! А он при этом – ни сном ни духом. – А почему же вы говорите, что работа сейчас стала бестолковая? – Потому что совесть меня ест. Война, голод, безотцовщина, сиротство горькое – подались в карманники люди, которым подчас просто есть охота. Вот они-то главным образом и попадают к нам, и так их много, что делами руки завалены – настоящих щипачей ловить нет времени… – Как же это так получается? – Так и получается – людей у меня совсем мало, и тех-то уголовщина в лицо наперечет знает… – Так это же хорошо?! – удивился я. – Хорошо, что в лицо знают? – Что же хорошего? Вот патрулирует свою зону сотрудник в троллейбусе, заскочил туда щипач. Он первую остановку вообще ничего не делает, а только осматривается. Пригляделся, увидел нашего сотрудника, раскланивается с ним чинно – здрасьте, Петр Иваныч – и на следующей остановке выскочил… – И вы их отпускаете? – А что прикажете делать? Иногда задерживаем на полдня, беседу проводим – он несколько дней после такой встречи таится. А потом снова вылазит на охоту. – А у вас есть фотография Кирпича? – Конечно. Это Константин Сапрыкин, двадцатого года рождения, трижды судим, пять месяцев назад за паразитический образ жизни и отсутствие определенных занятий выслан из Москвы за сто первый километр, но, по имеющимся у меня данным, он регулярно обитает в городе… – Кондрат Филимонович, а почему у него такое прозвище? Майор Мурашко пожал щуплыми плечиками: – Трудно сказать. Может быть, потому, что у него голова такая – прямоугольная. Длинная, бруском… – Он перелистал толстый альбом, потом на несколько страниц вернулся назад. – Вот он, полюбуйтесь на красавца… По фотографии было не видать, что у Сапрыкина голова бруском: просто длинное лошадиное лицо с тяжелой челюстью, маленькими глазами, полностью смазанными с лица тяжелыми скулами и нависающими бровями. Курносый нос с распяленными ноздрями… Напоследок Мурашко пообещал: – Я своим ребятам скажу. Коли попадется кому Кирпич, к вам доставим… * * * Когда я вернулся в отдел, Жеглов встретил меня весело: – Ну, как успехи, сыскной орел? – Да успехов пока никаких. Я с Мурашко разговаривал… – И что тебе рассказал наш Акакий Акакиевич? – засмеялся Жеглов, и, видимо, ему самому понравилась эта шутка, потому что он повторил: – Майор милиции Акакий Акакиевич… А мне шутка не понравилась, и я сказал, глядя в сторону: – Мне он не показался Акакием Акакиевичем. Он человек порядочный. И за дело болеет. По-моему, он хороший человек… И совершенно неожиданно вдруг подал голос Пасюк: – Я с Акакием Акакиевичем не знався, но Мурашко свое дело добре робыть. Я знаю, шо его щипачи як биса боятся, хоть он и есть такой чоловик малэнький. Это ты, Глеб Георгиевич, с него зря смеешься… – Если он так замечательно робит, что же ты к нему не пойдешь в бригаду? – спросил Жеглов, поглядев на Пасюка искоса. – Бо у мене пальцы товстые! – протянул к нам свою огромную ладонь Пасюк. – Мне шо самому в щипачи, шо ловить их – невможно, бо я ловкости не маю. Мы с Жегловым расхохотались. – А у тебя какие пальцы? – спросил Жеглов. – Щипать не смогу, а вот насчет поймать – есть идея, – сказал я, улыбаясь. – Давай обсудим, – кивнул Жеглов. – Я Сапрыкина хорошо запомнил по фотоснимку. Мне надо поездить на его маршрутах и постараться поймать за руку во время карманной кражи – тогда нам легче будет заставить его разговориться по части браслета Груздевой… Жеглов задумчиво смотрел на меня, лицо его было спокойно и строго, и ничего я не мог по нему определить: нравится ли ему мой план, или считает он его полнейшей ерундой и глупистикой. Или, может быть, планчик ничего, его надо только додумать до конца? Ничего нельзя было прочитать на лице Жеглова во время бесконечной паузы, к концу которой я уже начал ерзать на стуле, пока вдруг не перехватил взгляд подмигивающего мне одобрительно Пасюка, и понял я этот взгляд так, что надо сильнее напирать на Жеглова. Но Жеглов сам разверз уста и сказал коротко, негромко, четко: – Молодец, догадался… И не больно уж какая великая была эта догадка, не решала она никаких серьезных проблем, да и неизвестно, как еще удастся ее реализовать, но я вдруг испытал чувство большой победы, ощущение своей нужности в этом сложном деле и полезности в свершении громадной церемонии правосудия – и это чувство затопило меня полностью. Жеглов, будто угадав, о чем я думаю, сказал: – Завтрашний день я выделю тебе – покатаемся на гортранспорте вместе. Глядишь, чем-нибудь смогу и пригодиться… И я совершенно искренне, от всей души, ответил: – Спасибо тебе, Глеб. Я просто уверен, что с тобой мы его поймаем! Жеглов встал, церемонно поклонился: – Благодарю за доверие. Значит, считаешь, что и я что-то умею? Может быть, показалось это мне, а может, было на самом деле, но послышалась мне в голосе Жеглова досада. Или раздражение… * * * ... В Москве минувшей ночью минимальная температура была 2 градуса. Сегодня в два часа дня +6. Завтра в Москве, по сведениям Центрального института прогнозов, ожидается облачная погода без существенных осадков. Температура ночью –3, –5, днем +5, +8 градусов. Сводка погоды Утром, перед тем как отправляться в долгое путешествие на троллейбусах, Жеглов еще раз вызвал из камеры Бисяева. Вид у того был помятый, невыспавшийся и голодный. – Ну что, не нравится житуха у нас? – спросил Жеглов.