Они поднялись на шестой этаж, прошли длинным коридором, заставленным какими-то громоздкими станками, приспособлениями, ящиками. В одном из простенков стояли изрядно помятый капот «Волги» и переднее крыло с разбитой фарой. Трасологическая лаборатория помещалась в двух маленьких комнатах. Весь угол первой комнаты занимало огромное сложное сооружение. Оно было похоже одновременно на весы с товарной станции, токарный станок и телескоп. На полу вдоль стен были расставлены разные вроде обычные вещи, являющиеся для кого-то страшными вещественными доказательствами: гипсовые следы чьих-то ног, сапог с четким отпечатком автомобильного протектора на голенище; выпиленный из двери замок с явными следами взлома и рядом с ним ржавый изогнутый ломик; жаровня с торчащими из нее шампурами. «Чего только не стекается сюда со всего города, – подумал Стас. – Здорово похоже на лавку «Старье берем». Хотя, если вдуматься, понятие старья весьма относительно – сегодняшнее старье завтра неожиданно становится антикварной ценностью». Стас улыбнулся и сказал: – Вы знаете, Анна Сергеевна, я вот оглядел вашу контору и вспомнил, как давным-давно, когда я еще был мальчишкой, в нашем доме жил дворник – татарин Бабахан. И рассказывал он нам, пацанам, сказки, которые слушали мы, естественно, с восторгом. Несмотря на то, что мужчин он обязательно называл «она», а женщин – «он». Помню, была у него сказка о том, как обидел багдадский халиф своего судью за справедливость его решений. Закинул судья от досады их багдадский УПК[1] в реку и открыл на базаре лавку старья, да не простую, а волшебную. Ходил он по богатым домам, и если покупал в них вещь, добытую злом и насилием, превращалось все остальное в этом доме в хлам и рухлядь. А сама вещь стояла в лавке, пока не приходил настоящий хозяин, и, если он был добрый человек, волшебник превращал вещь в новую и возвращал ее ему. Вот вы, Анна Сергеевна, и есть тот самый багдадский волшебник. – Да ну вас, Станислав Павлович. Вы всегда что-нибудь придумаете. – Трифоновой было под пятьдесят, но смущалась и краснела она, как девочка. – Ну хорошо, – засмеялся Стас. – Вернемся к нашим баранам. – Для начала давайте повторим эксперимент, Станислав Павлович, – сказала Трифонова. Много раз, во всех направлениях, они прокалывали ткань кофты разными шильями и тут же внимательно рассматривали ее. Результат во всех случаях был один и тот же: от ударов не оставалось никаких следов, острие шила беспрепятственно проскальзывало сквозь пушистые волокна. – Да-а, что-то тут не то, – растерянно пробормотал Тихонов. – Но как же с отверстием?.. – Вот сейчас мы его рассмотрим под микроскопом, – сказала Трифонова и положила кофту на предметный столик прибора. – Поглядите, нити петли в том месте, где находится отверстие, обрезаны ровно, как бритвой. А вот экспериментальный участок, смотрите внимательно, я ввожу шило… Между рядами нитей, напоминавших – под сильным увеличением – ровные линии бревен в плотах, Тихонов увидел огромный металлический стержень с зазубренным концом. Конец стержня спокойно раздвинул два соседних «бревна», и они, изогнувшись, легко скользнули по нему. – И вот петля, которую я для пробы разрезала ножом, – сказала Анна Сергеевна, и Тихонов увидел новый участок ткани, где несколько «бревен» были разрезаны пополам. В местах среза торчали лохматые, разной длины волокна, а некоторые из них, оставшиеся целыми, мягкими мостками соединяли разрезанные нити. – Теперь вам понятно? – спросила Трифонова. – Теперь мне понятно, что ничего не понятно, – сказал Стас. – А может быть, это не шило вовсе, а острая узкая отвертка?.. – Это ближе к тому, что мы видим, – задумалась Трифонова. – Но нам ведь нужен достоверный вывод, а не гипотеза. Так? – Так, – отозвался Стас. – Мы можем сделать вот что. Поскольку отгадка, возможно, таится в свойствах ткани, надо обратиться к специалистам. Давайте, пока не поздно, я съезжу в лабораторию профессора Роговина. Там большие знатоки искусственного волокна. Может быть, они нам все разъяснят. – Не поздно? – А я как чувствовала – договорилась с научным сотрудником лаборатории Левиным. Он меня будет ждать. 5 В девять вечера пришел Савельев. – Ничего, – флегматично сказал он. – Я – на остановку, тут как раз и автобус демидовский подъехал. Переглянулись мы с шофером – и гуд бай. – Савельев моргал рыжими ресницами. – Посмотрел еще несколько автобусов – и сюда. Ошибся шофер, наверное. – Это почему же? – Потому что уж если б тот парень здесь ездил, так ездил бы. А то появился и исчез. Так не бывает. – Логика железная, – засмеялся Стас. – Ну ладно. Я буду домой собираться, да и ты иди отдохни. Завтра к десяти приезжай ко мне… Его перебил звонок телефона. Савельев поглядел на телефон с опаской: какие еще новости в десятом часу? По отдельным репликам Тихонова и его уничтожающему взгляду Савельев понял, что новости имеют к нему самое непосредственное отношение. – Пошли к Шарапову, – сказал Тихонов, положив трубку. – Кто звонил-то? – спросил Савельев. – А то ты не понял! – зло рявкнул Стас. Презрительно протянул: – «Так не быва-а-ет»… Сейчас нам с тобой объяснят, как «бывает», теоретик! Шарапов сидит нахохлившись, на желтом пергаментном лице резко обозначились морщины. Он крепко сцепил пальцы, руки тяжело лежат на столе, и смотрит он куда-то вбок. Тихонов тоже уставился в пол. – Да-а, дела… – говорит Шарапов. – Как же это ты, Тихонов? Ответа он, видно, не ждет, понимает, что отвечать тут нечего. – Значит, говоришь, подъезжает Демидов к Самотеке, а впереди Гавриленки автобус? – Гавриленки, – сумрачно подтверждает Стас. – У светофора перед строящейся эстакадой задержался. – Ну и?.. – Ну и выскочил из этого автобуса Длинный, сел на один рейс раньше, наверное. Демидов его сразу узнал, а что поделаешь? – А ты-то где же был? Стас зло глянул на Савельева, сидевшего с невинным и даже чуть сонным видом на диване: – Да вот, как на грех, закрутился тут с экспертами… Савельеву стало неловко. Он тряхнул ярко-рыжим чубом: – Я за ним выходил, товарищ подполковник. К демидовскому автобусу. Кто ж его знал, что он к Гавриленке сядет? – А-а, – протянул Шарапов. – Значит, не сдержал он обещания-то? – Какого обещания? – опешил Савельев. – Ездить только рейсом двадцать тридцать семь… Савельев покраснел тяжело, пятнами. Лучше уж помолчать. Стас что-то шептал себе под нос, загибал пальцы, потом вдруг сказал: – Никуда он не денется. Сегодня не взяли – завтра возьмем… Раз он тут крутится… – Да-а? Завтра возьмем, говоришь? – протянул Шарапов. – А может, через недельку возьмем? – Неожиданно разозлился: – Адресочек знаете? – Какой? – спросили разом Тихонов и Савельев. – Гарнизонной гауптвахты. На случай, напомню: Семеновская, двадцать шесть. – Я, между прочим, недельку там с удовольствием отдохнул бы, – едко сказал Стас. – Правильно, молодец. Сделал дело – отдыхай смело. – Да ну, Владимир Иваныч. Сказал – возьмем, значит – все. – Ну-ну, – покачал головой Шарапов. В кабинет заглянул дежурный: – Тихонов здесь, Владимир Иваныч? Ему телефонограмма из Ленинграда. Стас поднялся с дивана, подошел к дежурному, взял листок. Прочитал. – Панкова действительно была в Ленинграде, – с удивлением сказал он. – Из ЛУРа сообщают, что мать ее хронически больна. Только что Панкова выехала московским поездом… Шарапов подумал. Сказал: – Встретишь ее на вокзале. Привезешь сюда. Помолчал, потом, растягивая слова, добавил: – Я думаю, она много чего рассказать может. В лоб не начинай, за жизнь побеседуй… Длинного завтра найди… – Ну… – Без «ну». Найди – и точка. 6