– Мне-е-е! – ехидно протянул Шал и усмехнулся. – Чтобы я вам, дармоедам, это донес, и вы прекращали разлагаться. А то Карлос из притона не выползает, другой с девкой где-то прячется, Балык шлюх в борделях дегустирует. Оприходует спозаранку куртизанку и спит довольный полдня, хрен добудишься. – Так тебя Ахмед прислал? – На лице Ермека проступило явное облегчение, и, поставив пистолет на предохранитель, он убрал его в карман. – Нет, блин, генерал Ашимов! Конечно, Ахмед! – Извини. Как звать тебя, агай? – уже виновато спросил Ермек. – Шал. – Сейчас чай будем пить, поговорим. – Ермек вдруг засуетился, пытаясь проявить гостеприимство. – Проходи, садись. Пойду скажу Шолпан, чтобы чай заварила. Он быстро скользнул мимо гостя, который и не думал воспользоваться приглашением. Сунув руку под рубаху, Шал дернул шнурок «змейки». Узел легко распустился, один конец кожаного мешочка скользнул с пояса вниз, принимая форму дубинки. Резко встряхнув ее, чтобы песок уплотнился еще больше, Шал сильно взмахнул рукой и «змейка», описав широкую дугу, с тупым шлепком опустилась на затылок Ермеку. Тот сделал шаг и рухнул на пороге комнаты, разбив в кровь лицо и мгновенно потеряв сознание. Оттащив его за ноги назад в комнату, Шал достал из кармана веревку и стал связывать руки. Послышались быстрые шаги, в комнату влетела Шолпан, услышав с улицы какой-то грохот в доме. – Ты что делаешь? С-сука! – заверещала она и разъяренной кошкой бросилась на Шала. Он встретил ее коротким ударом в лицо. Женщина опрокинулась на спину посередине комнаты и осталась лежать с задранным почти до пояса платьем, с ужасом взирая на гостя, который из доброго дядюшки внезапно стал злым. Шал оглядел ее оголившиеся ляжки и снисходительно улыбнулся. – Прикройся, шалава! Скромней надо быть. Шолпан утерла кровь с разбитой губы и вдруг хитро улыбнулась. – А может, договоримся? – Чего? – опешил Шал. – Ну, договоримся, – она демонстративно раздвинула ноги, – и ты его отпустишь. – Пошла ты! – беззлобно буркнул Шал и достал из сапога нож. – Или ты не способен уже с женщиной понежиться? – ехидно засмеялась Шолпан. – Импотент, да? Шал вздохнул, отрезал кусок от веревки на руках Ермека и подошел к ней. – С женщиной-то способен. А шлюх, как ты, не люблю. Повернись. Руки давай! И не дергайся, а то прирежу, как барана. – Урод! Стянув руки и щиколотки веревкой, еще раз скользнул оценивающим взглядом по голым ногам, и одернул платье. – Отпусти его! – В ее голосе послышались слезы. – Пожалуйста! Ну что он тебе сделал? – Ты с ним сколько уже шоркаешься? – прищурился Шал. – Второй год. – Если я тебе расскажу о его геройствах, боюсь, ты сама его прирежешь. Или ты в курсе его дел? Чем он, по-твоему, промышляет? – Ну, скот гоняют… – Угу, – кивнул Шал, – только не гоняют, а угоняют. Твой драгоценный Ермек, чтоб ты знала, обвиняется в грабежах, убийствах, изнасилованиях – в общем, всех тех зверствах, что они чинили над населением в составе вооруженной банды несколько лет подряд. Плюс побег из исправительной колонии в Ленгере. Властью, данной мне Каганатом, и действуя по предписанию Шымкентского отдела по борьбе с бандитизмом, я могу на месте привести заочный приговор в исполнение, и заодно тебя, как пособницу, тоже казнить, повесив во дворе, или тут, в доме. Как пожелаешь. Поэтому не дергайся. Лежи спокойно и не мешай. – Ты прямо тут его убьешь? – в ужасе спросила Шолпан. – А надо тут? – Шал подошел к Ермеку, достал из его кармана пистолет, осмотрел, проверив обойму с затвором, и сунул за пояс. – Отвезу в Тараз, сдам местным стражам порядка. Он вышел на крыльцо и громко свистнул. Через несколько минут послышался размеренный цокот копыт и во двор вошел Са?быр. – Жди! – бросил Шал послушному коню. Вернувшись в комнату, убедился, что Шолпан не сдвинулась с места, а Ермек в себя еще не пришел, и прошел к столу с пулеметом. По-хозяйски осмотрел, отсоединил коробку с патронами, пробежался глазами по комнате и под столом нашел еще две коробки. Запасливый бычок, однако. Вояка, видать. Отнес все на улицу, упаковав патроны в седельную сумку. «Семерка» лишней не будет, до другой валюты Каганат еще не додумался, а вот пулемет можно и сдать, чтобы не таскать его по степи, или выменять на нового коня, к примеру. А лучше кобылицу, чтобы Сабыру веселей было. В комнате, где лежала связанная парочка, Шал увидел рассыпанные по подоконнику папиросы. С сомнением понюхал, ожидая ненавистный запах травы, так любимой наркоманами, и от удивления выругался. Самые настоящие папиросы, пусть и без названия, но из обычной папиросной бумаги. Одну закурил, остальные собрал в карман рубашки. Нечего таким добром разбрасываться, самому надо. Последний раз подобные пробовал месяц назад, и то отвалил за пачку несколько патронов, тянул ее очень долго, выкуривая по одной и только после еды. В Шымкенте пару лет назад наладили производство табачной продукции, засадив табаком целое поле на берегу Бадама. Сермяжная и прямолинейная крепость папирос была на любителя, но в сравнении с самосадом, которого на рынке можно сменять за патрон целый кисет, весьма приятной. – Кучеряво живет нынче бандитский элемент, – он показал Шолпан зажженную папиросу. – Я убью тебя! – пообещала женщина. – Всегда пожалуйста. – Шал затянулся и от удовольствия закрыл глаза. Как там говорилось когда-то? И пусть весь мир подождет? Вот и пусть ждет. Неспешно докурив, растоптал окурок сапогом, присел перед Ермеком и проверил пульс. Вдруг сдох, когда мордой о порог шваркнулся, и всю справедливость на нет свел. Нет, живой, но без сознания. Вздохнул, собираясь с силами, перевернул его и потащил к выходу потное тело. Тяжелый, падла. Шолпан тихонько завыла. С трудом погрузив бесчувственного бандита на коня, вернулся в дом. – Ну, что, Шолпан. Прощай. Советую за ум взяться и не водиться с подобными личностями. А то или они тебя прирежут, или милиция пристрелит за пособничество. Молодая же еще. Семью заведи. Или тебе нравится такая жизнь? Там с Ермеком, тут с Сагынтаем пупами потереться, да? – он пошевелил пальцами и подмигнул. – Откуда ты знаешь? – заверещала Шолпан. – Я, племяшка, все знаю, – Шал недобро ухмыльнулся. – Работа такая. Ну ладно. Прощай. – Сука! Ненавижу! Убью тебя! Найду и убью, и скормлю собакам! – красивое лицо перекосило от злости. Нельзя женщинам ругаться, сразу становятся старыми и омерзительными. – Ай-яй-яй! – он покачал головой, – разве должна так выражаться молодая женщина, не стыдно? – Убь-ю-ю, – выла Шолпан, извиваясь на полу змеей. – Прощай, племянница. Выйдя на двор, Шал взял коня под уздцы, слушая вдогонку ругательства и проклятья, перемежаемые истеричными стенаниями, и улыбнулся. Ну, это пройдет. Все проходит в нашей жизни, и плохое, и хорошее. Поубивается, поистерит немного, да найдет сильное плечо следующего кандидата. Такие бойкие женщины редко остаются в одиночестве. Всегда найдут себе любовь – и среди криминала, и среди стражей порядка. Смотря что там у них в приоритете. Желание жить лучше других или же просто потребность в мужчине. Далеко он не пошел. Чтобы переждать самый пик жары, выбрал дом, во дворе которого имелась относительная тень, и завел туда коня с бесчувственным бандитом. Бесцеремонно сбросив последнего на землю, привязал Сабыра к перилам крыльца, а сам уселся на ступенях и стал ждать. С этого места открывался хороший вид на заснеженные вершины гор Акташ и Киргизского хребта. Глядя на них, можно медитировать, но медитировать сейчас не хотелось совершенно. Да и не умел, если честно. Зато хотелось есть. По сути, это разные ритуалы, но со схожими результатами – дарить умиротворение страждущим телу и психике. За психику Шал был спокоен, а вот за желудок нет. Можно, конечно, потерпеть до города и перехватить чего-нибудь горячего на рынке, но неизвестно, сколько проваляется без сознания Ермек. Поэтому терпеть не стал, достал лепешку и поджаренные кусочки бараньей кожи с курдючного мешка, что купил в Таразе, и стал медленно жевать жестковатое мясо, задумчиво всматриваясь вдаль. Везти Ермека в Тараз живым он не собирался. Не для того искал банду Ахмеда много лет. Если других преступников сдавал за награду, то для этих была уготована иная участь. Да, банальная месть, ничего не попишешь. Клятву нужно держать, раз дал ее на крови погибших односельчан. Тем более из тех троих, кто начал поиск этих тварей, в живых остался только Шал, и теперь он должен довести дело до конца. Иначе совесть жить не даст, да и жить, по сути, будет незачем. Только месть и держит в этом мире. Хотя, если разобраться, ненависти уже не было. И желания убивать тоже. Но возможность того, что в Таразе Ермека не казнят, исключать нельзя. Предприимчивый Совет Старейшин возобновил добычу угля в заброшенных еще до Великой Скорби шахтах небольшого городка Ленгер, и Каганату требовались рабочие руки. Это в самом начале преступников стреляли и вешали, а теперь некоторых отправляли на пожизненные работы. И насколько Шал знал, Ермек уже оттуда сбегал. Так что только смерть, без вариантов. У крыльца заворочался бандит. Поднял голову, осматриваясь, и снова уронил ее на землю, увидев Шала. Тот лишь бросил быстрый взгляд на окровавленное лицо пленника. – Ты когда-нибудь задумывался, как умрешь? – Тебе не жить, – прогундосил сломанным носом Ермек. – Я знаю, – кивнул Шал, отщипывая кусок от лепешки, – твоя Шолпан уже пообещала меня убить, но это будет нескоро. А вот с тобой это случится намного раньше. Я вот думаю, может, тебя в Таласе утопить, а? Река, конечно, не портвейн, и смерть не будет сладкой. Ты знаешь, что раньше выпускали дешевое вино под названием «Талас»? Дрянь редкостная. Сладковатое такое, красно-мутное пойло, красиво величаемое иностранным словом портвейн, хотя портвейном там и не пахло. Бормотуха бормотухой. А еще на берегах этой реки умирали римские легионеры Марка Красса, когда помогали последнему правителю гуннов сражаться с китайскими войсками. Представляешь? Ермек молчал, и только яростно стискивал зубы, судя по играющим желвакам. – Ни хрена ты не знаешь, – констатировал Шал, убирая остатки еды в котомку. – И чему вас в школе учили? Чтоб ты знал, где-то тут рядом проходила одна из ветвей Великого шелкового пути. Из Китая в Туркестан товары возили. Представляешь, насколько у этого края богатая история? Хочешь приобщиться к ней и умереть на берегу великой реки? Хотя нет, чего это я повторяюсь? Рыб уже кормит Балык[5]. Прости за каламбур. – И Сагынтая убил? Шал кивнул, закуривая папиросу. – И его, и Кайыма. Остались ты и Ахмед. – Ахмеда тебе не взять, сука! – Поглядим. – Кто ты такой вообще? – Я Шал. Достаточно этого? – Сколько тебе платят, старый? – А ты дашь вдвое больше? – усмехнулся Шал и сверкнул глазами. – Как банально. Самое смешное, что за тех двоих я не взял еще и патрона. Знаешь, сколько лет я вас искал? – Где мы тебе дорогу перешли? – Ермек приподнялся, упершись в землю связанными за спиной руками. – О-о-о! Это долгая история. Но всю рассказывать тебе я ее не буду. Просто напомню место. Гранитогорск. Помнишь, что вы там натворили? – Мы много где творили. И что? Ты ждешь, что я буду ползать и просить прощения? – презрительно скривился Ермек. – Это когда было!? – Какие же вы все-таки уроды, – горько вздохнул Шал. – Ведь вы даже не знаете, что такое раскаяние. – А что это? И зачем оно? – осклабился Ермек. – Ты мне тут проповеди читать собрался? Перевоспитать решил перед смертью? Или убивать будешь? Собрался, так убивай.