– О каком грузе? – по инерции спросила Гончая. – О том грузе, что поставил на уши все руководство Красной линии и заставил их контрразведку провести целую операцию по его сокрытию, – объявил Стратег и, так как наемница продолжала изумленно хлопать глазами, счел нужным пояснить: – Недавно сталкеры красных что-то нашли. Находка оказалась настолько важной, что ее тут же засекретили, а по метро пустили слух о том, что груз нашли сталкеры с Черкизовской. Вот на этот слух я и повелся. «Повелся ты, а собой рисковала я», – заметила Гончая про себя, а вслух сказала: – Возможно, о грузе знал напарник моего охламона, тот, что погиб накануне. – Ничего он не знал! Это намеренная деза! – отмахнулся Стратег. – Пять к одному за то, что груз нашли сталкеры с Комсомольской. Во всяком случае, косвенные данные указывают именно на эту станцию. – И вы хотите знать, что же они нашли? – В точку! Не зря тебя считают лучшей ищейкой! – воскликнул босс. – Но с моей стороны это не простое любопытство. Неизвестный груз может нарушить общественное равновесие в метро, баланс сил, так сказать. Во всяком случае, у красных может возникнуть соблазн сделать это с его помощью. А я, как ты знаешь, взял на себя ответственность оберегать метро от всяких потрясений, которые могут обернуться гибелью для его жителей. Но чтобы оценить степень угрозы и нейтрализовать ее, мне необходимо выяснить, что это за таинственный груз и где он находится. – Сталкеры с Комсомольской? Стратег кивнул, потом сделал небрежное движение рукой, и железная дверца распахнулась – сейф был не заперт; оказывается, наниматель все это время разыгрывал перед исполнительницей комедию. Внутри лежали запечатанные пачки патронов. Много. Стратег начал по одной выкладывать их перед собой на стол. – Здесь двести пулек. Твой аванс. Приведешь сталкеров – получишь еще столько же. Но Гончая не торопилась забирать патроны. – Если груз охраняет контрразведка красных, то после моего похода на Черкизовскую они обо мне в курсе. – Брось. – Стратег сморщился, словно только что разжевал кусок лимона. – Какая-то девка увела парня, хотя бы и сталкера, и пропала. А может, это он ее увел. Это еще не повод для вмешательства контрразведки. К тому же я позаботился о твоей безопасности – твой спутник уже никому ничего не расскажет. Парень действительно пропал, навсегда. Последнее он мог и не говорить. Хотя Гончая не строила иллюзий относительно судьбы Болтуна, но одно дело подозревать, а другое – точно знать, что являешься соучастницей убийства. – Тебе нужно лишь повторить то, что ты блестяще проделала на Черкизовской, – как ни в чем не бывало продолжал наниматель. Он либо не заметил настроения исполнительницы, либо сделал вид, что не заметил. – Пробраться на Комсомольскую, познакомиться там с местными разведчиками, вывести их на поверхность и передать моим людям. Все то же самое. Или бесстрашная Гончая чего-то боится? – Я ничего не боюсь! – ответила она, сгребая со стола пачки патронов. Ее планы изменились. Теперь охотница за головами твердо знала, что, прежде чем отправиться на поиски ночлега, она вернется в бар и крепко напьется. * * * Ее взяли перед запланированным выходом на поверхность. Сталкеры, вернее, те, кого она принимала за сталкеров, завели ее в подсобку, где, по их словам, хранилось защитное снаряжение. Никакого снаряжения там не оказалось. Крохотная комнатенка была абсолютно пуста. Но Гончая заметила это уже после того, как дышащий ей в затылок здоровенный детина захлопнул за собой входную дверь и задвинул массивный засов. – Что все это значит? – спросила она, обернувшись, хотя и так уже все поняла. Вот только слишком поздно. Вместо ответа ее ударили. Сначала тот, что шагал впереди, а когда она обернулась, оказался за спиной, врезал девушке локтем между лопаток. Следом второй влепил ей звонкую оплеуху. У Гончей все поплыло перед глазами. Она не упала только потому, что стоящий сзади громила крепко схватил ее за локти. А когда зрение восстановилось, запястья уже были скованы наручниками. – Попалась, шпионка, – прошипел «сталкер», ударивший ее по лицу. Теперь Гончая понимала, что не так уж он и походил на сталкера: не те глаза, не те движения; в метро настоящие сталкеры чувствуют себя в безопасности, они не ожидают нападения, поэтому расслаблены, а эти двое были всегда напряжены. Она доверилась слухам, утверждающим, что на Красной линии все по-другому и что даже сталкеры красных не похожи на своих коллег с других станций. Но как было не ошибиться, если эти двое называли себя сталкерами, а все жители Комсомольской, с которыми она успела пообщаться, в один голос подтверждали их слова? Гончая слизнула кровь с разбитой губы. – Вы чего? Я не шпионка. – А это ты на Дзержинской расскажешь, – усмехнулся детина ей в лицо и отвесил пленнице новую пощечину. Когда Гончую вывели из подсобки, кровь из разбитых губ заливала ей подбородок, а голова кружилась от побоев. Девушка с трудом переставляла ноги, и конвоирам приходилось поддерживать ее под руки. Они отвели ее к стоящей на путях моторизованной дрезине, надели на голову пыльный мешок и куда-то повезли. Из всей поездки Гончая запомнила только резкие рывки и такие же резкие остановки, запах пыльной рогожи и соленый вкус крови во рту. После очередной остановки с нее сорвали мешок и стащили с дрезины на платформу. Там было довольно много людей. Гончая заметила это, несмотря на то, что ее тошнило и постоянно кружилась голова, но встречные лишь с любопытством поглядывали на незнакомку или равнодушно отводили глаза, словно им каждый день приходилось видеть закованных в наручники избитых женщин. Конвоиры спустили ее по лестнице в какой-то подвал и повели вглубь узкого, плохо освещенного коридора. За первым коридором последовал другой, потом другая лестница и новый коридор. Гончая все шла и шла, пока ее не завели в комнату наподобие той, где на нее надели наручники. Но, в отличие от подсобки на Комсомольской, в этом помещении было полно разных приспособлений и специальных устройств, от вида которых у девушки сжался мочевой пузырь, а в голове промелькнула мысль о том, что, возможно, она скоро пожалеет, что ее не пристрелили на месте при задержании. И она действительно пожалела. Даже раньше, чем думала… * * * – Кто тебя послал? После того, что Палач с ней сделал, Гончая уже не могла держать голову в вертикальном положении, и ему приходилось поднимать ее за волосы. Но эта процедура мучителя совершенно не напрягала – ему даже нравилось! Палач знал свое дело. Сначала он подвесил пленницу на цепи, как на дыбе, вывернув за спину руки, и теперь каждое невольное движение, каждая судорога причиняла молодой женщине невыносимую боль. Потом он разрезал на лоскуты и сорвал с нее всю одежду. Однако вид обнаженного женского тела пробудил в нем не естественное мужское желание, а инстинкты жаждущего крови голодного зверя. И Гончая в полной мере ощутила это на себе. – Кто тебя послал? На кого ты работаешь? Одни и те же вопросы. Она теряла сознание, а палач, обливая жертву водой из шланга, возвращал ее в наполненную болью и криками реальность и снова произносил эти слова. Он избивал ее самодельной металлической плетью, изготовленной из обрезка толстого многожильного кабеля, водил по телу девушки этим жутким инструментом, напоминающим миниатюрный серп, и повторял: – Кто тебя послал? Сейчас Палач демонстрировал висящей на дыбе пленнице не «серп» и не плеть – что-то маленькое. Отвертку? Иглу? Шило? Да, это было шило с черным, закопченным на огне острием. Гончая хорошо его рассмотрела, когда мучитель поднес жуткий инструмент к ее левому глазу. Она инстинктивно зажмурилась, хотя прекрасно понимала, что сомкнутые веки не представляют для стального жала никакой преграды. – Знаешь, что происходит, когда в глаз входит раскаленная сталь? – как ни в чем не бывало спросил у нее Палач. В его голосе отчетливо слышалось нетерпение. Гончая давно поняла, что этому извергу нравится калечить и избивать людей, и, судя по голосу, сейчас он испытывал не просто удовольствие, а настоящее наслаждение. – Глаз нагревается, закипает и лопается. Сейчас покажу. Палач отпустил ее голову и отошел к верстаку, на котором у него были разложены орудия пыток (аккуратно разложены – каждый инструмент на своем месте), и начал нагревать шило в пламени горящей масляной лампы. Гончая смотрела на него, скосив глаза. В голову ей пришла глупая мысль: это последнее, что она видит в своей жизни. – Не пойму. Как считаешь, достаточно или нет? – обратился к ней мучитель. Он сделал шаг в сторону и исчез из поля зрения жертвы. Тут же загрохотала отпущенная цепь, и пленница рухнула вниз, на забрызганные кровью плиты. Не успела Гончая опомниться, как истязатель схватил ее вывернутые за спину руки, и в следующее мгновение раскаленное шило впилось ей под ноготь безымянного пальца. Жгучая боль молнией пронзила все тело, из горла вырвался душераздирающий вопль, а глаза вылезли из орбит, но пытка не закончилась – это было только начало. Палач повернул шило из стороны в сторону, расширяя рану, потом выдернул его и вонзил под ноготь мизинца. Захлебнувшись собственным криком, Гончая забилась в судорогах. – Значит, достаточно, – заметил мучитель, глядя на корчащуюся от боли жертву. Он одобрительно похлопал пленницу по исполосованной спине, вернулся к столу и вновь поднес шило к огню. Но этого Гончая уже не увидела. Сознание вновь уплыло в спасительную темноту, покинув ее израненное тело. * * * Она пришла в себя, лежа на боку. Вокруг было темно, сырой кафельный пол неприятно холодил ее голое тело. Девушка попыталась повернуться, но сделать это оказалось непросто, так как руки находились за спиной, а запястья были стянуты кожаными ремнями. Гончая пошевелила руками и, услышав звон цепи, поняла, что все еще находится в камере пыток. «Видимо, Палач решил сделать перерыв, чтобы продолжить истязание позже – на следующий день, через час или через несколько минут, – подумала она. – Как бы там ни было, я еще жива, и это нужно использовать. Для начала освободиться. Это легче сделать, держа руки перед собой, тогда можно помогать зубами». Гончая попыталась вывести связанные руки из-за спины. Она когда-то специально вырабатывала гибкость суставов и прежде не раз проделывала этот трюк. Поначалу все шло хорошо, но потом цепь, пристегнутая к ремням на запястьях, коснулась ее обнаженной спины. Палач не оставил там живого места, и прикосновение холодного металла узница ощутила так, будто упала в пылающий костер. Истошный крик рванулся наружу, но она успела сдержать его, прикусив язык. Рот наполнился кровью, зато оттуда не вырвалось ни звука. Гончая выплюнула кровь, полежала несколько секунд без движений, приходя в себя, после чего аккуратно пропустила ноги между связанными руками. Расстегнуть застежки на ремнях зубами оказалось проще простого, и уже через несколько секунд пленница разминала освобожденные руки. «Теперь дверь!» На поиски двери следовало отправляться на четвереньках. Девушка поняла это, когда поднялась на ноги. У нее тут же закружилась голова, тело повело в сторону, но каким-то образом ей все же удалось сохранить равновесие. Убедившись в том, что может стоять, она выставила перед собой руки, сделала несколько шагов и уперлась в стену. Потом, перемещаясь вдоль нее, добралась до двери. Ни замка, ни засова с внутренней стороны не оказалось, и Гончая, как ни старалась, так и не смогла ее открыть – дверь даже не шелохнулась. От напряжения у нее вновь закружилась голова. Девушка прижалась лбом к холодному металлу двери и постаралась сосредоточиться, но чем дольше думала о своем положении, тем привлекательнее казалась ей мысль разбить голову о стену или отыскать орудия пыток, хотя бы тот же «серп», и вскрыть себе вены или перерезать горло. Справедливее было бы перерезать горло Палачу, но после перенесенных мучений не стоило надеяться, что ей это удастся. Гончая сомневалась, что вообще сможет удержать в руках оружие, а уж сражаться им… Однако какая-та упрямая часть ее рассудка упорно сопротивлялась самоубийству. Взвесив все, пленница отказалась от этой идеи. Не потому что боялась, а потому что понимала: она умрет, а Палач останется – продолжит есть и пить, вспоминать, как мучил ее, и довольно улыбаться при этом. Стиснув зубы, Гончая помотала головой. Нет, надо вырваться из этого застенка. Вырваться и выжить, хотя бы для того, чтобы плюнуть на его труп. Пусть эта дверь заперта, но, возможно, найдется другой выход. Она попыталась воскресить в памяти жуткий интерьер камеры пыток, который запомнила, когда еще была в состоянии видеть и запоминать: свисающие с потолка крюки и цепи для подвешивания жертв, натягивающий эти цепи ворот, железный верстак с аккуратно разложенными приспособлениями – это все было не то, что ей нужно; резиновый шланг и зарешеченное сливное отверстие в полу, непривычно большое, не менее полуметра в диаметре. Гончая вспомнила, что ее в какой-то момент удивил размер сливной решетки. Внезапная догадка заставила девушку опуститься на колени. Отыскав наощупь решетку, она потянула ее на себя и кое-как вынула из сливного отверстия. В полу открылся лаз, представляющий собой круглую вертикальную трубу полуметрового диаметра. Даже шире! Гончая опустила в отверстие голову, в нос тут же ударил тяжелый запах разложения – труба явно предназначалась не только для слива воды, но и для сброса трупов замученных на допросах людей. От поднимающегося оттуда смрада у девушки снова начала кружиться голова. Но отверстие в полу, труба и братская могила внизу (свалка трупов, так точнее) были единственным путем к спасению. «Или к смерти», – поправила себя Гончая. Но выбирать не приходилось. Кроме мучительной гибели в руках палача, здесь ее ничего не ждало. Пленница спустила ноги в лаз, закусила зубами нижнюю губу, чтобы не закричать, затем вытянула руки над головой и… соскользнула в трубу. Боль удалось выдержать лишь несколько секунд. Или мгновений. Когда силы иссякли, девушка закричала. И едва не захлебнулась хлынувшей в горло водой. Вода была и сверху, и снизу – со всех сторон, но ноги коснулись чего-то твердого: плиты или камня. Гончая оттолкнулась от этой опоры и вынырнула на поверхность. «Может, я снова потеряла сознание от боли, и все, что сейчас происходит, это галлюцинации моего отключившегося мозга или, проще говоря, бред?» – подумалось ей. Однако ощущения были реальными до мельчайших деталей. Холод обжигал израненное тело, а над водой стоял тот же кисло-сладкий запах разложения, который она почувствовала, когда заглянула в сливное отверстие. Не успела Гончая это понять, как снова погрузилась в воду с головой. Она беспорядочно замолотила руками, мысленно проклиная свои боевые навыки и шпионский опыт, которые в этой ситуации оказались совершенно бесполезны, потому что плавать она так и не научилась. Этим все и должно было закончиться – воздуха в легких оставалось совсем немного, а сомкнувшаяся над головой вода не отпускала обессилившую жертву. Но внезапно руки девушки наткнулись на что-то тугое и плотное. Гончая жадно вцепилась в проплывающий мимо предмет и вынырнула. Несколько секунд она просто дышала широко открытым ртом, не обращая внимания на холод и вонь, затем ощупала свой спасательный «мешок» – им оказался мертвец в разорванной одежде, раздувшийся от распирающих тело трупных газов. Проверяя пришедшую на ум догадку, Гончая подняла вверх руку и нащупала сначала только пустоту, но когда, держась за распухшее тело, отплыла немного в сторону, то обнаружила закругляющийся бетонный свод и поняла, что вывалилась из трубы в заполненный водой сточный канал. Вряд ли его прорыли нынешние хозяева Лубянки, скорее всего, лишь приспособили для своих нужд, и теперь сохранившаяся часть довоенной системы городской канализации использовалась палачом как место избавления от трупов замученных жертв. Коллектор оказался довольно широким, точнее, глубоким – во всяком случае, ноги до дна не доставали, и передвигаться по каналу, можно было только вплавь. Пока Гончая прикидывала, как плыть вместе с трупом (выпустить его из рук она бы не решилась ни при каких обстоятельствах), поток унес ее далеко вперед, откуда все отчетливее доносился звук падающей воды. Водосброс!