Это открытие не понравилось Гончей, особенно после того как она убедилась, что не в состоянии проплыть и нескольких метров против течения. О том, что ей делать, если вода заполнит весь канал до самого верха, не хотелось даже думать. Однако после того как она вырвалась из лап лубянского Палача, умирать категорически не хотелось. Стараясь держаться как можно ближе к стенам канала, Гончая вслушивалась в шум приближающегося водопада. Внезапно девушку окатила струя воды. Беглянка ухватилась руками за край трубы, откуда выливалась вода. Эта труба оказалась менее метра в диаметре и, что особенно важно, располагалась горизонтально. Гончая решила, что вполне сможет в нее залезть, тем более что ей ничего другого и не оставалось – служивший плавсредством труп унесло течением. Передвигаться по трубе можно было только на четвереньках, зато без риска захлебнуться – вода не заполняла ее даже наполовину. Здесь пахло обычной для подземелий сыростью, с каждым преодоленным метром смрад разложения ощущался все меньше. Сточная труба вывела Гончую в заброшенный подземный ход, которым, судя по всему, уже много лет никто не пользовался. Она даже не пыталась представить, где оказалась и что это за место, но ход куда-то однозначно вел, и она побрела по нему. Шагала, пока чувствовала в себе силы, а когда силы заканчивались, садилась на землю. В отличие от туннеля метро, этот штрек оказался сырым и грязным. Вода сочилась из всех щелей, зато ее можно было пить, прикладывая язык к шершавой поверхности стены. В одном месте Гончая даже наткнулась на родник и задержалась возле него, чтобы смыть с себя налипшую грязь. Иногда ход раздваивался, но беглянка всегда выбирала более широкое ответвление. Вязкое месиво под ногами сменила твердая сухая земля. Потом начали попадаться камни, щебень и, наконец, знакомые каждому жителю метро рельсы и шпалы. Не задумываясь о том, куда направляется, Гончая брела вперед, пока не вышла на костер, разведенный прямо посреди путей, и двух греющихся у огня незнакомцев. Несколько секунд длилась немая сцена, затем один из них схватил горящее полено и, осветив им вышедшую из темноты фигуру, изумленно уставился на голую женщину. – Ты, это… кто такая? Откуда? – Давно обобрали? – предположил другой. Гончая пожала плечами. – А плутаешь давно? Она повторила свой жест. – Не, я понимаю – барахло отобрать, шмотки, туда-сюда, – развил свою мысль второй. – Но чтобы вообще раздевать, до нитки, – как-то не по-людски. Потом они заметили исполосованную, сочащуюся кровью спину незнакомки и одновременно замолчали. После обмена выразительными взглядами тот, кто начал разговор, сообщил: – Ты это, к Китай-городу вышла. Знаешь здесь кого-нибудь? Гончая кивнула. Она знала. Причем не кого-нибудь, а почти всех местных бригадиров. * * * Отец Ярослав долго молчал после того, как она закончила говорить. Гончая даже решила, что поп заснул во время ее рассказа. Девушка собиралась уже закрыть глаза и последовать примеру священника, когда услышала его тихий, задумчивый голос: – То, что тебе пришлось пережить, просто ужасно. Но Бог посылает нам только те испытания, которые мы способны выдержать. И ты их выдержала. Возможно, Бог готовит тебя к чему-то особенному, к чему-то большему, чем тебе приходилось до сих пор заниматься. «Опять он о своем боге!» Гончая поморщилась. В горле скопилась кровь, и она сплюнула ее на землю. – Тогда он выбрал себе не ту ученицу. Я сдохну через неделю. – Никто не может этого знать, только Бог! Девушка отмахнулась. Но священник решил зайти с другой стороны. – А тот человек, палач… вы больше не встречались? Гончая сжала кулаки. – Он убил мою дочь. Поп ахнул. Судя по звукам, доносящимся с его стороны, он встал на колени, перекрестил прикованную к нему напарницу и что-то пробормотал. – Не в одиночку. Убийц было пятеро, – продолжала Гончая. – Сам Палач, его одноглазый подручный по прозвищу Левша, мой бывший босс и двое его телохранителей. – И что с ними стало? – Они все погибли вслед за моей дочерью, – священник молчал, но девушка чувствовала, что он ждет от нее объяснения. – Я не имею отношения к их смерти, если тебя это интересует. Я даже не видела, как это случилось. Когда они умирали, я была без сознания. Просто я оказалась единственной, кому удалось выжить. – После этого ты попала сюда? – Нет. После этого я два дня искала тело дочери, днем и ночью, но так и не нашла. Два дня под проливным дождем. И все ради того, чтобы оказаться на цепи в этой вонючей яме. Если это очередной урок от твоего бога, то я не понимаю его смысл. – Порой очень сложно понять замысел Бога, лишь немногие на это способны, – заметил поп. – Расскажи о твоей дочери. Какой она была? Гончая улыбнулась. – О! Она была чудесной. Чудесной и удивительной. Она могла видеть будущее. Ты можешь мне не верить, но это правда. – И что она видела? Словно чья-то невидимая рука стерла улыбку с лица Гончей. Она резко обернулась к священнику, но тот укрылся в темноте от ее грозного взгляда. – Чудовище! Она видела огромного подземного монстра, который однажды выберется из недр земли и сожрет все метро вместе с его жителями! И я очень надеюсь, что это произойдет уже скоро! – Ты отравлена гневом, – вздохнул поп. – Я отравлена радиацией и ядовитым дыханием этого монстра! – Ты говоришь… – Да! – воскликнула Гончая. – Я видела этого монстра! Мы с дочерью висели над его разинутой пастью, пока взрыв, который устроили мой босс и его подручные, не выбросил меня оттуда! Я потеряла сознание, но выжила, а они и моя дочь погибли. Поп снова перекрестил ее. – Утешься тем, что сейчас твоя дочь пребывает в лучшем мире. – Моя дочь пребывает в утробе чудовища, жуткой подземной твари, которую ты даже представить себе не можешь! – Я говорю не о теле, а о душе твоей дочери. Гончая почувствовала усталость. Ей уже не хотелось спорить с ним. – Что такое душа? – по инерции спросила она. – Душа – это то, что отличает нас от животных и делает людьми. Девушка вспомнила, как закованные в кандалы рабы, стоя на карачках или сидя на коленях, ковыряются в земле, покрытые грязью с ног до головы и больше похожие на навозных мух, чем на людей. Впрочем, она сама и прикованный к ней священник выглядели не лучше. – Еще одна красивая, но глупая сказка. – Это не сказка, – возразил упрямый проповедник. – Вспомни моменты, когда ты была здорова, но тебе все равно было плохо. Это болела твоя душа. И наоборот, когда телу больно, а тебе хорошо, значит, душа радуется. – Чушь, – отрезала Гончая, но неожиданно для себя задумалась. В жизни ей редко бывало хорошо, но все-таки такое случалось. Например, когда Майка очнулась после своего обморока на Краснопресненской. Или когда впервые назвала ее мамой. Да Гончая готова была прыгать от радости! Слова священника не давали покоя, и на следующий день, скребя неподатливую землю, она снова вернулась мысленно к ночному разговору. «Может, рассуждения попа о душе вовсе не чушь? Может, и другие его слова, например, о боге, о силе молитвы…» Внезапно ее грудь пронзила острая боль, словно туда воткнули раскаленный прут. Гончая попыталась закричать, но не смогла даже сделать вдох. Перед глазами потемнело, хотя в яме ярко горели зажженные факелы. Она судорожно вцепилась руками в землю, но не смогла удержаться и провалилась в темноту. * * * – Слава Богу, ты очнулась, – лицо попа промелькнуло перед ее глазами и сменилось его обсыпанным песком затылком. – Все в порядке! Ей уже лучше! – Тогда пусть работает! – донеслось в ответ откуда-то сверху. Гончая не узнала голос, но и так было ясно, что он принадлежит кому-то из надсмотрщиков. Отец Ярослав снова обернулся к ней. Девушка ухватила его за ворот и притянула к себе. – Ты меня откачал? Священник неопределенно пожал плечами. – Я старался. Она оттолкнула его. – Какого черта тебе от меня надо? Если бы не ты со своей непрошеной заботой, я бы сейчас обнимала дочь на том свете. При условии, что все, что ты наговорил о душе, правда. – Если ты жива, значит, твое время еще не пришло. Поп хотел что-то добавить, но его оборвал грозный окрик тюремщика: