– А я тут живу, на Курской. – Нет тут с Новослободской, – развел руками стоящий ганзеец, – Извиняй. – Ладно, спасибо, – кивнул Вадим и отправился дальше. Миновав ещё пару таких групп, он, наконец, наткнулся на одного бойца с искомой станции. – Я с Новослободской, – отозвался боец. – Звать как? – спросил Вадим. – Матвейкой. – Сталкер? – Ага. – Захара Миронова знаешь? – после услышанного вопроса ганзеец помрачнел. – Знаю я его, и лучше не трогать мужика. Натерпелся, бедняга… – Он здесь? – Ну, да. А ты кем ему приходишься, раз ищешь его? – Брат сводный. Наводочку дашь? Ганзеец сообщил, что Захара можно было найти где-то в углу станции, где собирались силы союзников. Вадим тут же помчался на поиски, высматривая своего брата в толпе. Поиски осложнило единообразие снаряжения ганзейцев, но спустя какое-то время поисков, после очередных двух наводок, он нашел его. Захар сидел, прислонившись спиной к стене. Его верный АК-74 стоял рядом с ним. В руках была бутылка водки. Вадим аккуратно подошел к нему, для большей интриги надев шлем и сел на корточки рядом с ним. Захар будто не обращал внимания, однако Вадим заметил, как его глаза из-под опущенной головы глядели на рейнджера. – Че надо? – спросил Захар, не поднимая голову. – Помотала тебя жизнь, браток, – ответил Вадим, не снимая шлем. – Тебе какое дело до меня? – Что же, я человеком не могу поинтересоваться? Сидишь тут один на холодном полу, задницу отморозишь… – И че? – злобно усмехнулся Захар, – Че с того-то? Отморожу, так отморожу, моя задница ведь. Прости, мужик, – его тон сменился на более спокойный, – Не в настроении я говорить. Водку, может, принесешь? – Как отправлял меня за всякой мелочью, так и отправляешь, – усмехнулся Вадим, – Не стыдно тебе, брата своего за водкой посылать? – Не понял? – Захар поднял взгляд, и Вадим снял шлем. Ошеломленные глаза, не моргая, смотрели на Миронова. – Ну, здравствуй, Захарка, – улыбнулся Вадим и тут же получил затрещину по лицу. От неожиданности он потерял равновесие и рухнул на пол. – Ты че творишь?! – Гаденыш! – крикнул Захар, – Со станции он убежал, неделя прошла, без следов пропал, скотина! А сам в Орден подался! Не навестил, ведь, ни разу! – Вадим приготовился к следующему удару, но Захар поднял его и крепко обнял, – Я потерял тебя. И так волновался… – Прости, – Вадим обнял крепкую братскую спину, – Я не мог, все завертелось. К фашистам вот в плен попал, и не раз… – он только сейчас посмотрел на лицо брата и ужаснулся. О том здоровом, чистом лице напоминали лишь глаза и очертания скул. Короткая бородка была неряшливо расчесана, на щеках выходили круги, а красные белки глаз окружали здоровенные синяки. – Господи, что с тобой? Что случилось? – Вадим взял брата за плечи. Оба сели напротив друг друга. – Фашисты случились, что-что… – всхлипнул Захар, – Я тебя потерял, в такую себя депрессию загнал. Юлька заволновалась, говорит, иди, муженек, сходи наверх, проветрись. Я её не слушался, а потом… – Так, Миронов, вас тут заискались, – послышался шутливо-задорный голос Емельяна. За ним шли Егерь и Медведь с Ежом, – Во, сколько народу собрал, чтоб тебя найти, а ты тут. Убежал по-английски, – он гоготнул. – Это мои друзья, которые из плена меня вытащили, и с которыми теперь крышу над головой делю. Запоминай: Емельян, Егерь, Медведь и Еж. Братья по оружию, столько уже пережили, – представил он своих друзей Захару, – А это – мой сводный брат – Захар. Будьте знакомы. Рейнджеры по очереди поздоровались с Захаром. – Так что ты там говорил? – спросил у Захара Вадим, – Говорила тебе Юля в рейд идти, а ты? – рейнджеры расселись вокруг них. – Сначала не слушал её, – продолжил брат, – А потом взял да пошел. В дневной. Навязался с группой небольшой, да и вышли. Много полезного не нашли, так что рейд бесполезный вышел. А возвращаемся, слышим – стрельба на станции. Замолотили в гермоворота, а их не открывают. Заперли нас, не пропускают. А мы все молотим и молотим. Жены же там, дети! Вот сердечко не на шутку и разошлось. Открыли спустя минут десять, когда закончилось все. Бают, что фашисты штурмом хотели станцию взять, как самую плохозащищенную из всех. С Цветного бульвара и пошли. Да не просто кто, а сам Железный легион! Месиво было, что и представить страшно. Блокпосты прошли, как раздавили, будто и не стояло никого там. А потом рванули двери на станцию, да в атаку пошли. И, мрази, никого ведь не щадили! Всех косили! От мала до велика! А у меня… – он остановился, – Палатка близко к платформе стояла. Они на эту платформу прорвались и… – Захар всхлипнул, – По гражданским лупить начали! Понимаете?! По гражданским, суки! Юльку мою скосили! Уроды! И детей не пожалели! Мать с дочерью рядом лежали, а Санька… Перед ними, в нескольких шагах. Семью защищал, сынишка мой, собою закрыть пытался! – на глазах Захара выступили слезы, – Я… Я… опоздал. Из-за сраного рейда! А теперь… какая мне жизнь без семьи? Вот и иду воевать, себя не жалея. Заберу с собой, как можно больше, и туда, к жене, к детям. Никогда этим нацистам семью свою не прощу, с-с-с-суки! Ненавижу! – Захар в отчаянии закрыл лицо рукой. Рейнджеры сидели молча, не зная, что и сказать. Вроде, и поддержать надо, а вот как? – Выйду ночью в поле с коне-е-ем, – начал грустно, без энтузиазма Емельян, – Ночкой темной тихо пойде-е-ем, мы пойдем с конем по полю вдвоём… – Мы пойдём с конем по полю вдвоем, – поддержал Егерь, теперь пели они вместе, – Мы пойдем с конем по полю вдвоeм, мы пойдeм с конем по полю вдвоем. – Ночью в поле звезд благода-а-ать, – начал петь Медведь, – В поле никого не вида-а-ать. – Только мы с коне-е-ем по полю идем, – пело трио, – Только мы с конем по по-о-олю идем. – Сяду я верхом на коня – подпевали рядом стоящие ганзейцы, кто знал песню. Круг расширился, добавлялись все новые и новые люди, – Ты неси по полю меня-я-я! По бескрйане-му полю моему, По бескрайнему полю мо-е-му… Дай-ка я разок посмотрю, Где рождает поле зарю, Ай, брусничный цвет, алый да рассвет, Али есть то место, али его нет. Ай, брусничный цвет, алый да рассвет, Али есть то место, али его нет. – Полюшко мое – родники, – пели Емельян, Егерь и ещё один ганзеец, – Дальних деревень огоньки, Золотая рожь, да кудрявый лен... Я влюблен в тебя, Россия, влюблен... Золотая рожь, да кудрявый лен... Я влюблен в тебя, Россия, влюблен... Вадим почувствовал руку на своем плече. Рядом сидящий Емельян обнял его и Егеря. Вадим обнял его в ответ и Захара. Весь круг и даже те, кто стояли за ним, обнялись за плечи и пели. Пела вся платформа: – Будет добрым год-хлебороб, Было всяко – вся-я-яко пройдёт! Пой, злата-а-ая рожь, пой, кудрявый лён, Пой о том, как я в Россию влюблён. Пой, злата-а-ая рожь, пой, кудрявый лён, – Все замолчали, и Емельян закончил один: – Мы идем с конем по по-о-лю вдвое-е-ем. *** Майор вызвал Вадима к себе на личный разговор. С глазу на глаз. Командиров поселили в палатки на временное пребывание, так что Вадим направился к одной из них. Теплого приема он не ожидал. Аккуратно зайдя в палатку, выпрямился и сказал: – Здравия делаю, товарищ майор. Вызывали? Майор чистил свой РПК. Он поднял взгляд на Вадима и, сказав «Вольно», подошел к подчиненному. – Биться готов? – спросил он. – Так точно! – Знаешь, Миронов, – начал Майоров, – Меня уже достали эти формальности и чины, поговорим как мужчина с мужчиной. Парень ты хороший, это видно. Может, по стопарику опрокинем? – Павел Владимирович, нам выходить к утру, – ответил Вадим, – Все отсыпаются, а я как? – Утром будет бой, да, – кивнул Майор, – Мы сильно бухать не будем, говорю же. И, тем более, тебе, когда начальство выпить предлагало? Вперед, боец! – Вадим пожал плечами, но послушался. Они сели за столик, Майор налил в кружку на глазок сто грамм.