Из плеча шла кровь. Левая рука онемела. Видимо, повреждено было не только плечо, но и грудная клетка – дышать стало трудно. Пошла отдышка. Захар отполз ближе к проему. Раненый сталкер фашиста больше не интересовал, он вернулся к своим. – Ничего, щас я… – пробормотал Захар самому себе. Он достал из сумки прямоугольную коробочку взрывчатки, подтащил к себе, – Как там говорил Вадим? Сначала эту… – он нажал на серую кнопку, блекло загорелась красная лампочка, – А потом… вдавить эту? – Захар подтащил к себе автомат, резким ударом правой руки выбил шомпол и приставил его к поломанному месту на корпусе со взрывчаткой, откуда выпала кнопка. – Прости, Вадим, – тяжело дыша, еле слышно он проговорил себе под нос. – Не сходим мы в рейд с тобой… Не держит меня здесь, в метро, ничего больше… А тебя я… подвел. Прости, – он посмотрел на взрывчатку. – Ну, сволочи, за Саньку! За Лерку мою! За Юлю! – Захар закрыл глаза и вдавил шомпол... *** Два бойца шустро тащили Вадима к своим. Один прикрывал, второй же оттаскивал за подмышки. Вскоре, пройдя все расстояние до места, где рейнджеры держали оборону, ганзейцы прислонили раненного к стене, один из них стал помогать отстреливаться, а второй осматривал рану Вадима. – Не дергайся! Сейчас больно будет! – предупредил он рейнджера, и поднес смоченную антисептиком ткань к ране. Нога словно загорелась, Вадим отчаянно застонал. – Держи её! Ну? – распоряжался ганзеец. Миронов прижал ткань к ране. Солдат начал обматывать ногу бинтом. Вадим молча оценил обстановку. Обусов, выкинув свой автомат и взяв щит, расположил его вертикально, а сам присел, создав таким образом укрытие. Егерь отстреливался из Абакана Емельянова одиночными выстрелами. Его разряженный ВСК-94 стоял у колонны рядом. Филин сидел у колонны, перезаряжая винтовку. Бледный Емельянов сидел рядом с Вадимом. Он медленно посмотрел на Миронова и улыбнулся. – О, какие люди… А мы, вот тут… – он кивнул себе на живот. Наспех наложенные бинты уже не могли остановить всю кровь, выходящую из живота. Под Емельяном образовалась лужа крови. – А ты… ДОТ… взорвал?.. – Дима, ты чего? – Вадим посмотрел на тускнеющий взгляд Емельянова. – Слышишь, не смей умирать! На меня смотри! Глаз не закрывай! Емеля, твою мать! – Емельянов улыбался сухими губами, но глаза его были уже безжизненны. – Миронов! Вот ты где! – к Вадиму подбежал Майор. – Почему ДОТ не взорван?! Где твой напарник?! – Убит, где… – ответил Вадим. – А ДОТ отправился мой брат взрывать. – Кто?! – Майор взбесился. – Какого черта?! Под трибунал пойдешь! И что мы теперь, как видишь, ДОТ нихерашеньки не взорван… – И тут, в ответ на брань разбушевавшегося Майора раздался оглушительный взрыв в другом конце платформы. Все: и фашисты, и ганзейцы, и рейнджеры посмотрели на взорванное укрепление. Взрыв разнес одну из стен ДОТа, а из узких прямоугольных окошек показались длинные языки пламени. Бойцы Ганзы и Ордена радостно взревели, потрясая руками над головой. Фашисты же перегруппировались и отступили за мешки. За последний эшелон обороны. – Всё, переходим ко второй фазе наступления! – кричал Майор в рацию, – Щиты пошли вперёд! Так, Дружинин, Филин и вы двое, – он указал на ганзейцев, – сидите с ранеными. Обусов со мной! – Майоров перезарядил РПК и пошел к основным силам Ордена и Ганзы. Обусов пожелал оставшимся удачи и пошел за ним. Союзные войска отступили от фашистских укреплений, но огонь не прекращали. Через пару минут к центру платформы выдвинулась стена щитов. Семь щитовиков шли полукругом. Фашисты пытались прострелить толстый металл щитов и остановить движение, но бойцы шли уверенно и упорно. Вдруг они остановились, и Вадим разглядел за спинами щитовиков ещё одного солдата с «Гномом» (РГ-6). Солдат поднял дуло вверх под углом, направленным в сторону фашистов, и расстрелял весь барабан огнем по площади. Шесть гранат ВОГ-24 ударили рядом с мешками, забив фашистов на какое-то время. Параллельно с гранатометом бойцы кидали к фашистским укреплениям дымовые гранаты. Спустя какое-то время видимость фашистов стала нулевой. Всю платформу затянул густой смог. Фашисты сосредоточенно сверлили глазами туман. И вот, началось. На последнюю укреп позицию фашистов единым строем двигалась стена щитов. Три десятка щитовиков медленно шли к мешкам, не открывая огонь. Один из последних фашистских офицеров скомандовал «Огонь!», и стволы автоматов и дробовиков застрекотали. Щитовики сбавили скорость из-за встречной силы, но продвижения вперёд не прекращали. Стена неумолимо приближалась к фашистам. Когда щиты поравнялись с мешками, из-за свинцовой стены полетели гранаты. Взрывы отчасти отвлекли фашистов, и огонь из-за мешков стал не таким плотным. Вдруг центральный здоровый щитовик прокричал «В атаку!», и щиты рассоединились. Часть бойцов перепрыгивала через мешки, занимая вражескую позицию, другая часть обстреливала неприятеля из пистолетов. Двухметровый амбал с щитом наперевес перемахнул через преграду и ударом ноги в полете впечатал ближайшего фашиста в землю. Сзади прогремело дружное «Ура!», и за щитовиками последовали штурмовики. Завязалась рукопашная. Медведь, вырубив фашиста ударом ноги, закрылся щитом. Автоматная очередь, пришедшая на щит, ощутимо отдала в плечо. Здоровяк углядел стрелка в прорези щита и выстрелом в колено из пистолета вывел противника из строя. Затем подбежал и мощным ударом ребром щита отправил раненого фашиста в нокаут. Справа промелькнула ещё одна цель. Один выстрел точно в голову – и противник уже мертв. Образовалась такая толкотня, что рейнджер уже с трудом разбирал кто свой, а кто чужой. «Надо прорываться дальше» – решил Медведь, и закрывшись щитом, побежал на таран вперед. Он смял одного, затем другого, третьего, протаптывая дорогу союзникам и разрывая фашистскую цепь обороны. Ошеломляя фашистов щитом и стреляя из пистолета в упор, Медведь уже девятым легионером пополнил свой счёт. Вдруг бешеная сила, породившая жуткую боль, врезалась в левое бедро. Медведь остановился, разворачиваясь, взревел и выпустил три патрона в обидчика. Затем последовал сильный удар в правое плечо. Здоровяк по инерции развернулся, высаживая последние пистолетные патроны в очередного обнаглевшего фашиста, который прикладом автомата вздумал сломать громадную машину для убийств. Пистолет опустел, а перезаряжаться не позволяла ситуация. – Вперед, р-р-р-ребята! – кричал Медведь, подняв пистолет вверх. – Если не мы, то кто?! – и вновь, уже раненый ринулся в бой. Автоматная очередь встретила его в живот. Он остановился, выбросил из руки пистолет, и из последних сил кинулся на самого ближайшего легионера. Сбив его с ног, здоровяк встал, придерживая рукой кровоточащую рану. Потом он встал на колени и посмотрел вперед. К нему бежал фашист, выставив штык-нож автомата вперед. – Ну, давай… закончи начатое… – прохрипел Медведь и закрыл глаза. Холодное лезвие ощутимо вошло пониже шеи, а потом провернулось. Рейнджер приоткрыл глаза. Зрение помутнело, к горлу подступала теплая кровь. Фашист стоял над ним, сверля глазами побежденного амбала. Медведь лишь только усмехнулся, и вдруг резко правой рукой вонзил нож в колено врагу. Фашист от неожиданности вскрикнул. Резким движением Медведь выдернул нож, фашист свалился рядом, подставляя голову под очередной удар. – Ты будешь… моим последним… – здоровяк вонзил нож прямо в затылок фашисту, пробивая защитную каску. На последнем дыхании Медведь осмотрел поле брани: бойцы Ганзы числом давили фашистов, бой уже считался, практически, выигранным. Обессиливший рейнджер упал на землю. Глаза закрывались сами. Последнее, что он услышал, было: – Мы взяли офицера! Они сдаются! Фашистский офицер капитулировал! *** – Захара не видели? Кто-нибудь? Брата моего видел кто-нибудь, люди! – Да не ерзай ты! Дай перевяжу тебя нормально! – Пусти! Где он?! Он жив? Заха-а-а-ар! – Да не видели мы его! Может, и живой… Давай, грузи Миронова к остальным на дрезину! Всё, рейнджеры, на базу Ордена! На сборы пять минут! Опоздавших не ждем! – Брата моего найдите, прошу! – Ты успокоишься, или нет?! – Вколите ему что-нибудь, чтобы уснул. Тонкая игла вошла в шею, и глаза Вадима постепенно начали закрываться, увлекая измученное сознание в Нирвану... *** Миронов пришел в себя уже на Смоленской, в лазарете у Дока. Медик ходил от одной койки к другой, осматривая раненых и раздавая поручения помощникам. Вадим попытался облокотиться на койку, но силы ещё не до конца вернулись. Док, увидев, что боец пришел в себя, торопливо подошел к нему. – Ну, как ощущения? – спросил медик с улыбкой. – Довольно смешанные… Что со мной было? – От болевого шока сознание потерял. Кстати, повезло тебе, что пуля маленького калибра была и ушла в ногу недалеко. Иначе, я бы полдня с тобой возился, да не факт, что достал бы её, – он демонстративно достал из кармана халата маленький кусочек свинца и вложил его в руку Вадиму, – Тебе на память. Боевой сувенир. Вадим тяжело вздохнул и откинулся на подушку. – Когда смогу ходить нормально? – Без костылей, в смысле? Ну, – Док почесал затылок, – через месяц ещё прихрамывать будешь. Ногу сильно не напрягай, ране зажить надо. – Слушай, а что там… с Димой Емельяновым? Живой хоть? – Боюсь… – медик замялся. – Без шансов было. Ты его видел? А я не всемогущий, уж увольте… Забрала костлявая… – Ка-а-апец… Не жалко тебе его? С таким равнодушным видом говоришь. – Не первый день стажировки, – Док развел руки. – Насмотрелся я тут уже такого, чего никому не пожелаю. Сколько на моих руках отличных ребят скончалось, и никто из них такой участи ни разу не заслужил. Рейнджер – профессия опасная. Каждый прожитый день – как праздник. Все мы знаем, на что идем, выходя на задание. А тут ещё и война, так сказать. На войне люди и умирают. А сколько ребят наших там, на Бульваре, полегло? И не один ведь Емельянов, но и Миша Потапов, и Майоров тоже. – Как? – Вадим оторопел, – Они же… Не верю… – Парни говорят, Миша как герой погиб, со всех сторон давили его. А Майоров гранату собой закрыл, тоже по-геройски. Двум смертям не бывать, а одной не миновать… Ладно, отдыхай пока. Сейчас все главнокомандующие четырех группировок на Совет отбыли. Будут решать, что с фюрером делать. – Док вышел из палаты. Вадим закрыл глаза и ушел в себя. Из головы не выходил его бой с Волком. После одержанной победы он не чувствовал ни удовлетворения, ни наслаждения, а что-то иное. Будто он сделал что-то не так. А вдруг Волк правду говорил про Наблюдателей? А что, если эта бойня – их рук дело? Все было так запутанно. Может, Волку и было что-то известно? А он его убил, блин. Проанализировав всю схватку, Вадим заметил, что Волк практически и не атаковал его. Такой бывалый профессионал да чтобы так проиграл человеку с меньшим опытом ведения боя? Что-то явно не укладывалось в голове. Плюсом то видение с дедом… Может, это и был шанс? Может, об этом ему говорил дед? Глупо сейчас гадать, когда дело сделано. Да, скажи, подвел я тебя, деда, в который раз… Но дело можно исправить, если есть желание. В любом случае у Вадима не было ни улик, ни доказательств существования Наблюдателей, он решил свести эти размышления к бреду раненого солдата. Спустя несколько часов к Вадиму пришел Егерь. Сказать, что Вадим обрадовался его приходу – ничего не сказать. Миронова мучал один вопрос, ответ на который, возможно, мог дать только Егерь. – Брата моего видел? – взволнованно спросил он. – Среди мертвых – нет, – Егерь помотал головой. – Но и среди живых тоже… Есть, правда, одна догадка… – Какая? – У входа в ДОТ нашли тело, покрытое смертельными ожогами. Ну, по крайней мере, я так думаю, что это твой брат и есть. Прости, мне очень жаль, что так вышло. Вадим сел и закрыл лицо руками. Единственный человек, который был ему как родной, и тот погиб. Теперь всё, что у Вадима от него осталось – талисман, который Захар отдал перед боем. – Слышал, что Совет решил? – сменил тему Егерь. Вадим помотал головой – Фюрер-то всё на какого-то Волка скинул. Сказал, мол, не под его контролем всё делалось, не согласовано с начальством. В общем, лапши на уши навешал. – А что со станцией? – Было решено отстроить. В основном реконструкцией будут заниматься фашисты, и только лишь под надзором Ганзы и Красной линии. Потом Бульвар заселят и сделают независимой станцией. Будет решена проблема многих станций с населением и все в том же духе. Ты сам-то как тут? – Оставь, – проговорил Вадим. – Дай сначала прийти в себя. Егерь пожал плечами и вышел из лазарета. Вадим достал талисман Захара и жетон Ордена. Отполированная гильза отсвечивала свет, падающий от ламп. Никаких надписей не видно. На донышке лишь выгравированы цифры 7,62х54. Вадим повесил талисман себе на шею и проговорил тихо: – Если не мы, то кто? Эпилог На Новослободской стояла толпа. Спустя полтора месяца после сражения за Сретенский Бульвар. Люди лишь только начинали заселять отстроенную станцию. Часть жителей Новослободской, для которых проблема с населением была одной из главных, рвались заселить новую станцию. Создалась такая толкотня, что протиснуться было очень тяжело. В центре станции народу было поменьше. Вся основная масса сейчас была на платформах, где люди погружались на дрезины. Посреди центра стоял большой прямоугольный, мраморный блок. На нем были выгравированы имена с фамилиями бойцов и надпись: «Вечная Слава героям!». Перед блоком были сложены разные безделушки – дань памяти павшим от жителей. Напротив памятника стоял мужчина в довольно редком комбинезоне, покрытым броней. Мужчина стоял уже дольше десяти минут, тяжело вздыхая. К нему подбежал щуплый пацаненок, лет восьми. – Дяденька, а вы – сталкер? – с трудом выговорил мальчик. Незнакомец посмотрел на пацаненка и молча кивнул. – А ты мутантов убивал? Вот у меня папа убивал! – похвастался мальчик. Сталкер встал на колено, его глаза поравнялись с глазами мальчика.