– Значит у него все, как обычно, – пробормотал он, накладывая шов. – Как обычно – это как? Что ты вообще слышал о нем? – Немногое. В основном – байки и небылицы. Иногда – анекдоты. Но если хотя бы парочка из них – правда, то у нашего чокнутого города – еще одна неразрешимая загадка. – Откуда он такой взялся? – Говорят, оттуда, – Семен многозначительно кивнул на потолок. Спас нахмурился. – В смысле? – В прямом. Мол, не человек он вовсе, а пришелец. Инопланетянин, стало быть. – Серьезно? – Ну, если веришь в бредни «космонавтов» – то да. – Я уже не знаю, чему верить. А более вменяемые версии есть? Приземленные. Док поднял иглу к плафону и взялся крепить новую нить. Его голос стал вкрадчивым, таинственным: – Вменяемых, увы, нет. Сказки и вменяемость – вещи, так сказать, взаимоисключающие. Одни болтают, он ангел господень, спаситель подземки. Другие – сам Сатана, погибель несущий. Третьи обвиняют в колдовстве и темной магии. Про то, что Егор – мутант, знают, наверное, даже свиньи. – А он – мутант? – насторожился Влад. – Вряд ли. Рога и копыта еще не проклюнулись. А в наших палестинах они растут очень и очень быстро, – Семен помолчал немного и продолжил: – Есть еще занятная байка: мол, он и не человек вовсе, а нечто вроде духа или призрака. Не добрый и не злой, не белый и не черный, а будто сама суть метро: какое оно – такой и он. Аватара. Ипостась. Ну, это уже совсем мистика, хотя о родителях его никто не слышал, и откуда такой кадр взялся, не совсем понятно. Помнишь Кочергу? Товарищ тяжело вздохнул. – Помню. Жалко мужика. Достойный сталкер был. – Тебе виднее. Перед смертью он бредил о том, что Еж проклят вечной удачей. – Это как? – Без малейшего представления. Но я бы не отказался от такого. – А жить не наскучит? – Почему же? – Неинтересно как-то, если все у тебя получается. Духа авантюризма нет. – Вопрос философский, – Док смочил компресс перекисью. – А я не философ. Чего тебе вообще дался этот Еж? Он же бахнутый на всю голову. – Да так… просто. Слушай, проверь кровь, а? Семен размазал каплю крови меж стеклышками и прильнул к окуляру микроскопа. Нахмурился, покрутил колесико и нахмурился пуще прежнего. – Что там, Сема? Друг не ответил, и это молчание было красноречивее любых слов. Что-то там все же есть. Осталось выяснить, как скоро это что-то его прикончит. – Ну? Не томи. – Подожди. Ждать бродяга не мог. Ждать можно, когда неясно: ангина или насморк. А когда выбор из дерьма и полного дерьма – спокойно не полежишь. – Еж сказал, твари разносят бешенство. Точнее, разносили. Он же всех перебил… – Влад усмехнулся. – Вот же повезло нарваться на последнего заразного. – Бешенство? – врач приподнял бровь. – Если это и бешенство, то весьма атипичное. – И что со мной будет? Начну кидаться на всех с пеной на губах? – Наоборот, – холодно сказал приятель. – Тебя ждет недолгая вегетативная жизнь. – Какая-какая? – Овощем станешь. Судороги, водобоязнь, потеря памяти, паралич. Два-три дня – и на вынос. – И никаких шансов? Врач снял очки и потер вспотевшую переносицу. – Прости. – Ты-то тут при чем? – Спас кисло улыбнулся. – Карандаш и бумага есть? * * * Арина не любила свиней. Живут по колено в грязи, жрут помои, в загонах ни лечь, ни развернуться, но за долгие годы ни одна хавронья не отважилась сбежать. Хотя тонкие жердочки и гнилые доски при всем желании не сдержат натиск огромной туши. Даст пятаком – и вот она, свобода. Да, дерзкое сало тут же поймают, но коль итог един, то почему бы не рискнуть? А свиней все устраивает. На чумазых рылах застыли улыбки, глазки задорно блестят. Хрюши с радостью встречают новый день, хотя прекрасно понимают, чем все кончится. Когда будущей похлебке вбивают штырь в сердце, соседи безучастно жуют мусор и дергают ушами при особо громких визгах. Мол, подыхай потише, приличные чуньки кушают. Бекон давно смирился с неминуемой участью и терпеливо ждал своей очереди, не пытаясь что-либо изменить. Сравнения напрашивались сами собой, но Кроха упорно гнала их прочь. Девушка свято верила, что люди не такие, что добро сильнее зла, а все беды – от недопонимания. Дочь сталкера просто не могла терять надежду, ведь любой поход отца мог стать последним. Страх за любимого человека не давал окунуться в рутину и наслаждаться сытой повседневностью. Без веры в свет в конце туннеля быстро сломаешься и сойдешь с ума. Бунтарка жила на спокойной богатой станции и слышала об ужасах метро лишь от торговцев и бродяг. Она не видела поверхности, но знала о ней куда больше, чем положено девчонке с фермы. Спас с детства запретил ей даже думать о мире за тяжелыми створками гермоворот. Но запретный плод сладок, и ребенок волей-неволей интересовался чуждой и крайне опасной вотчиной. Невысокая хрупкая куколка грезила о землях смерти и чудовищ, куда боялись сунуть носы матерые бородатые мужики. Она стремилась быть рядом с отцом, если (а точнее – когда) тому понадобится помощь. Невыносимо было каждый вечер сидеть и гадать, придет ли он на ужин, или сам им станет. Пока Владу везло, но от многих его соратников удача уже отвернулась. Кроха не знала ни одного сталкера, умершего от старости в кругу родных и близких. Рано или поздно натянутый до предела конский волос лопнет, и дамоклов меч настигнет единственный смысл ее жизни. Арина убеждала себя, что сможет увести папу из-под удара. Главное – постичь азы, и раз все отказались ее учить, значит, она научится сама. Она собирала инфу по крупицам, подслушивая болтовню в баре и тайно наблюдая за бродягами. Могла назвать самых опасных мутантов и их повадки, знала, как защититься от заразы, как подать сигнал своим и распознать врагов. Пока ровесницы выбирали мужей или готовились рожать, Арина в уме повторяла, с какой стороны у «калаша» предохранитель, как правильно упереть приклад и на какую ногу переносить вес. Что брать в поход, а без чего можно обойтись, что надевать и в какую сторону идти. Но одно дело – знать, а другое – мочь. Без практики ее скупые навыки не стоили и свиного помета. Жаль, никто не разделял ее стремлений. Более того – всеми силами отговаривали. Лучше прожить десять лет, как свинья, чем день – как сталкер. Лучше терпеть, чем рискнуть. Лучше ужас без конца, чем ужасный конец. Попытка хуже пытки. Вот пословицы нового мира, где все вверх тормашками. Арина понимала их, но наотрез отказывалась принять. А что вообще лежало за гранью здравого смысла – так это непреодолимая тяга обращать всех в свою веру. Несогласных же объявлять отступниками, еретиками и жечь на костре всеобщего порицания. В книгах, которые приносил отец, порой встречались истории о вампирах. Эти существа не просто алкали свежей крови, они хотели сделать всех себе подобными. Но если останутся одни вампиры, чью кровь они будут пить? Если все забудут о сталкерстве, кто станет рисковать, чтобы «такие, как все» не загнулись от глистов и не подтирались пальцами? Кто достанет мыло, бритвы и порошки, чтобы обыватели не разлагались заживо в сопревших лохмотьях, пожираемые блохами и вшами? И кто двадцать лет назад принес в подземку поросят и лотки с грибами, включил турбину и вскрыл военные склады, чтобы уцелевшие в последней Войне не загнулись в ближайшем будущем? Может, стоит перестать из зависти называть придурками всех, кто сильнее и отважнее? Или хотя бы учтиво помолчать, а не изливать на них желчь? Куда там. Но в глаза весь этот яд не выскажешь. Для этого нужна смелость на грани безумия, какой у порицателей нет и никогда не будет. Зато оторваться на той, которая не даст сдачи – это всегда пожалуйста. Многие знали, что Кроха не пожалуется отцу. Сталкеры не бегают плакаться в жилетку, это выше их достоинства. Вот работницы и веселились на всю катушку, не стесняясь в выражениях. – Ну, как сходила? – ехидно спросила Ольга, рыжая бабища лет сорока, выглядевшая на все шестьдесят. И дело было не в тяжелой жизни, а в крепком пойле. – Чего добыла? – хихикнув, полюбопытствовала Маша, одногодка Арины, гнилозубая и смердящая, как тухлая селедка. Бродяги, конечно, обеспечат и мылом, и гелем для душа, и пастой со щеткой, но следить за собой насильно не заставят. А надо бы, пока красавица не заразила станцию чесоткой, паразитами или чем похуже. – Надеюсь, мужика, – хмыкнула Анька по кличке Пулеметчица. Нет, оружия она отродясь в руках не держала, но за скромную плату строчила всем желающим, как из пулемета. Несмотря на внешность Бабы-Яги, охотников пострелять находилось немало. Как говорится, умелые руки всегда в цене. Кроха молча принялась за работу. Давно уяснила себе – спорить бесполезно. Проще переубедить камень, чем живущих одним днем и трясущихся лишь за самих себя. Данте написал над входом в ад: «Оставь надежду…». То же изречение смело можно было вешать в свинарнике. – Баба-сталкер, – хмыкнула Ольга. – Кому сказать – обхохочутся. – Вот-вот, – поддакнула Яга. – Не бабье это дело – наверху шастать. Дома сидеть надо, за очагом следить. Грязнуля гнусаво угукнула, испустив зловонный миазм, от которого не спас бы и противогаз. Кроха однажды сама убедилась. – Наша доля – деток рожать, – продолжила пьяница. – А то вымрем, как мухи. – Вот-вот. Захватит нас Безымянка – и все. Станем заложницами у ихнего бугра. Или наложницами? Заложницы, наложницы… какая, блин, разница. Главное – худо будет. А бродяги – конченые. Ума нет – вот и прутся на верную смерть. А кто нас любить-беречь будет? От дикарей защищать? – Верно, подруга, – охотно согласилась рыжая. – Умный мужик головой зарабатывает, а дурак мутантам хвосты крутит. Взять Дока нашенского – никогда снаружи не был, а целый вагон получил. И все твои сталкеры – герои сраные – к нему на поклон бегают, подачки носят. На кой своими руками жар загребать, если чужих полно? – Угу, – сказала Маша. Кроха как-то читала в журнале про старые фильмы о Трусе, Балбесе и Бывалом. Ей же повезло трудиться с Чушкой, Синькой и Шалавой, которые тоже строили всякие козни. Сильно пакостить побаивались, но нытья и безнадеги выливали ушат за ушатом, изо всех сил пытаясь потушить огонек надежды и отбить всякое желание стремиться и действовать. Иначе говоря – превратить в себе подобных, как те вампиры. Поразительно, но даже несмотря на косные умы и заплесневелые душонки, Арина не считала женщин такими уж плохими. Она искренне верила, что свет горит во всех, просто одни сияют ярко, как плафоны в лазарете, а другие тускло – словно далекие костры дозорных. Кроха видела звезды лишь на картинках в рваных пыльных книгах. Из них же знала, что махонькие искорки в ночном небе – на самом деле такие же большие, как Солнце в полдень (с которым, к слову, девушка тоже была знакома лишь заочно). А многие – в сотни и тысячи раз больше. Справедливо ли судить о них с Земли, откуда почти все они кажутся одинаковыми, особенно если смотреть невооруженным глазом. Так и с людьми. Те, кто далек от тебя, могут показаться злыми и неприветливыми. Но, сблизившись, обернутся совсем другой стороной. Взять, к примеру, один поучительный случай. Арина вырастила из нежного розового поросеночка целую гору сала с толстенной волосатой шкурой. И все это время считала ее чуть ли не своим домашним питомцем, даже имя придумала – Хвостик. И вот однажды хозяйка протянула любимице кусок грибного хлебца, а та и хряпнула за пальцы, будто голодный бегемот. Ольга, которую Арина прежде считала самой трусливой, яростной львицей накинулась на обидчицу и хлестала лопаткой по рылу, пока та не разжала пасть. Грязнуля наложила шины, да так умело, что сам Док похвалил. Сказал, если бы не Маша, на гитаре тебе не играть. А мелочная и жадная Анька безропотно помогала с работой целый месяц, пока не сняли гипс. И ничего не потребовала взамен, хотя Спас мог принести снаружи любую вещь. Тогда-то девушка нашла подтверждение тому, о чем читала с детства: каждый способен на добрые поступки. И осознала, что даже близкий друг запросто может укусить.