Эльза подчиняется. Прижав к себе младенца, женщина проводит рукой по головке, словно прощаясь и, не дожидаясь команды Бати, сжимает пятерню на шее ребёнка. Мальчик широко распахивает глазки, внимательно смотрит на Эльзу, затем, к удивлению женщины, с силой поворачивает голову, впериваясь в Батю. Ни крика, ни стона. Лишь взгляд тёмных, точно бездонных глаз, от которого хочется бежать без оглядки. Пистолет в руке Колесников дрожит. – Не смотри на меня! – кричит, пятясь, Батя. – Слышишь, не смотри! Сделай так, чтобы он не пялился на меня! – орёт Колесников Эльзе. Женщина, упёршись свободной рукой в грудь младенца, бросает дикий взгляд на Колесникова, затем на Хирурга, так, что они отшатываются от неё. Что-то беззвучно прошептав ему на ушко, Эльза с хрустом сворачивает мальчику шею. Тельце разом обмякает. Батя прижимается к стене, а Саныч, хватая ртом воздух, внезапно сгибается пополам и обильно блюёт на пол. – Сделано, – цедит женщина, – проверять будете? Батя зло смотрит на Эльзу. Убрав пистолет в кобуру, он подходит к Кате. Намотав её разметанные по хирургическому столу волосы на кулак, он подносит их к губам и что-то неразборчиво говорит. Затем, взяв с тумбы скальпель, Батя отрезает прядь и прячет её в карман. Резко выпрямившись, Колесников направляется к двери, повернувшись, говорит: – Приберите здесь! Урода девайте куда хотите, а Катеньку… – Колесников, повернув голову, глядит на тело девушки, – сжечь в бойлерной, а прах развеять. И только посмейте сболтнуть кому, что тут случилось, грохну! Для всех – Катя и ребёнок умерли при родах и точка! Дверь захлопывается. Эльза часто дышит. Смотрит на утирающего рот рукавом халата Хирурга. Пользуясь моментом, женщина, метнув быстрый взгляд на Саныча и убедившись, что он на неё не смотрит, до крови закусив губу, отточенным движением вправляет себе большой палец, вывернутый в суставе. Поспешно накрыв тело младенца простынёй, Эльза засовывает его к себе в сумку. – Я пойду, – Эльза трогает Саныча за плечо, – чего-то сердце ноет, а ещё трупик выбросить надо, сам здесь управишься? Хирург кивает. – Иди, иди, – и внезапно добавляет: – Выпить хочешь? Женщина мотает головой. – Сам прими, тебе нужнее, у меня другие дела есть… Саныч поднимает усталые глаза, смотрит на Эльзу, затем берёт её за руку. – Ты всё правильно сделала. Ребёнку всё равно не жить, а Батя тебя бы пристрелил. – Знаю, – бросает женщина, высвобождая руку, – по-другому нельзя… Эльза выходит за дверь и быстрым шагом удаляется по коридору. * * * Убежище. Гермоворота. Двадцать минут спустя – Эй, хмырь! Ты куда намылился?! – кричит дежурный идущему к нему человеку в ОЗК, вскидывая АКС-74У. – Сиплый! Оружие убрал! – раздаётся из переговорного устройства противогаза женский голос. – Эльза? – удивляется охранник, сдёргивая с лица респиратор. – Куда это ты собралась на ночь глядя? – Туда! – машет рукой Эльза, указывая на гермоворота. – А куда иду, то моё дело и не твоего ума дело. Женщина небрежно подтягивает лямку большой сумки, переброшенной через плечо. – Да ты не злись, – Сиплый, пытаясь замять ситуацию, убирает «укорот», – мы люди подневольные, что прикажут, то и делаем. – А я и не злюсь, – цедит Эльза, – всё понимаю. Я наверх иду, надо кое-что проверить… – Опять к выродкам? – интересуется охранник. – Ты поосторожнее с ними, ребята говорят, лютуют они. Давеча разведотряд ещё пару выпотрошенных тел в подвале многоэтажки неподалёку обнаружил. Жрут они друг друга. – Ты меня знаешь, – Эльза показывает обрез двустволки, – у меня не забалуешь. – Ну-ну, – охранник подобострастно лыбится, – тебе палец в рот не клади. – Ты герму открывай, – торопится женщина, – часики тикают, а мне под утро уже вернуться надо. – А ты это… – мнётся охранник, – разрешение на выход покажи, мне же потом… отвечать, если что… – Личный приказ Колесникова! – врёт Эльза. – Можешь потом сам у него спросить. Сиплый задумывается. Чешет затылок. Смотрит на Эльзу, точно пытаясь рассмотреть её глаза сквозь линзы противогаза, затем говорит: – Ну, раз Батя приказал, то конечно пропущу, только в журнале выхода отметься, как положено. Эльза кивает. – Само собой. Женщина открывает потёртую толстую тетрадь и небрежно выводит: «Эльза Гёрстер. Время выхода – 3:45». Под графой «цель» Эльза, на секунду задумавшись, выводит: «Выродки». Затем захлопывает тетрадь. – Всё? – в голосе женщины звенят металлические нотки. – Угу, – кивает охранник, – там снаружи, несколько наших на точке сидят, если что пальни, они прикроют тебя. – Спасибо! – Эльза засовывает обрез в самодельный чехол, закреплённый у пояса. Сиплый берётся за штурвал гермоворот, поднатуживается и начинает с усилием вращать колесо. Герма нехотя поддаётся. Женщина, не дожидаясь, когда створка откроется полностью, бочком протискивается в образовавшуюся щель. Буквально взлетев по ступеням вверх, Эльза оказывается в уже ставшем привычном мире после. Оглядывается. По календарю сейчас – самый конец августа, но судя по пронизывающему холодному ветру, распяленным чёрным облакам и низкой, точно прибитой в центре небосвода луне, похожей на череп, что-то разладилось в небесной канцелярии с момента Удара. Пригибаясь, женщина идёт по двору Подольской городской клинической больницы. Так, наверное, чувствуют себя космонавты, впервые ступая на поверхность неизведанной планеты. Чуждый мир, точно выкрашенный в грязно-бурые краски. Почти лишённые листвы деревья с искривлёнными, как позвонки, стволами. Завывания ветра в ушах. Грязь, похожая на раскисшее тесто, чавкает под ногами. – Уже скоро, – шепчет Эльза, поднимая голову и вглядываясь в сумрак, – у меня есть, чем угостить вас… Женщина, прижимая к себе раздутую сумку, упрямо идёт вперёд – туда, где в серых больничных корпусах, сквозь заколоченные досками окна мелькает призрачный свет от горящих костров… Глава 3 Аз есмь Если я пойду и долиною смертной тени, Не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня… Псалом 22 Подольск. Убежище. 2033 год Колесников, вздрогнув, открывает глаза. Озирается по сторонам, словно не веря, что он лежит здесь, у себя в боксе, а не стоит возле изрезанного тела Катеньки. Батя утирает со лба холодный пот. «Приснится же такая хрень, – думает Колесников, – столько лет прошло, а как наяву всё было. И ведьма эта, словно только что говорили. Тварь! Ей человека вскрыть, что мышь порезать. Правильно, что потом выгнал её. Правильно. Сдохнет и могилки не будет, даже поклониться нельзя». Колесников встаёт, пытаясь сообразить, ночь сейчас или день. Смотрит на часы на стене. Стрелки замерли на 8:30. «Хорошо меня вырубило, – думает Колесников, – а всё «марки» эти, будь они неладны. А без них не уснуть». Неожиданно, в отдалении, раздаётся гомон возбуждённых голосов. Батя подходит к выходу из бокса, сдвигает засов и рывком распахивает дверь. Вскочившего было со своего места Игоря Колесников останавливает знаком руки. Прислушивается. Метрах в двадцати по коридору, со стороны гермодвери, мелькают тени, слышится топот ног. «Мля. Кого это там нелёгкая принесла?! – матерится про себя Батя. – Митяй вернулся? Неужели Тень нашли?!»