Это воспоминание лишило Адама сил, и подступившее головокружение вынудило его сесть. Старик на мгновение покинул свою будку и подошел к нему, скручивая себе сигаретку. — Знаешь, Хаким, не бывает двух одинаковых путешествий. Здесь у меня было время понять это, потому что рано или поздно все они рассказывают мне свою историю. Одним хватает недели, чтобы прибыть сюда, другие, если добираются от Африканского Рога[35], — тратят на дорогу многие месяцы. Тебе надо запастись терпением. А мобильники… все завязано на эти поганые аппараты. Они ломаются, в них попадает вода или набивается песок, их продают, отдают, берут в долг, воруют. Это одно из самых желанных сокровищ. Есть тысяча причин, по которым она не смогла тебе ответить. В мозгу Адама вырисовалась усеянная пятьюстами миллионами жителей карта Европы. Чувствуя ком в горле, он перевернул последнюю страницу и закрыл журнал. Его сердце и душа рвались в клочья, только тело еще держалось. — Они могли попасть в беду или затеряться в Германии, Бельгии или Италии, и я ничего о них не узнаю. Что же мне делать? — Если ваше место встречи здесь, ты не можешь делать ничего другого, только ждать. Ты заперт в «Джунглях», Хаким. — Меня зовут Адам. — И когда же ты прибыл, Адам? — Сегодня ночью. Делая последнюю затяжку, старик обжег пальцы. — Иди за мной. Найдем тебе палатку и спальный мешок. С остальным разбирайся сам. Следуя за сторожем, Адам много раз оглядывался на решетку, защищавшую женское поселение, будто Нора или Майя в этот самый момент могли вдруг выйти оттуда. Он представлял, как бежит им навстречу. Гладит дочку по волосам, обнимает жену, словно они одни в целом свете, почти до боли сжимает их в своих объятьях. — Не беспокойся, Адам. Я сохранил бумажку с именами. Я постараюсь. Ты только сообщи, где устроился. В любом случае ты будешь приходить каждый день, я уж знаю. «Не ты первый», — хотел было добавить старик. 17 Все присутствующие здесь люди познали тот же ад и тот же переезд. Поэтому Адам подумал, что кто-то из них мог повстречаться с Норой где-то между Триполи и тем местом, где она остановилась. Шанс этот, может быть, и ничтожен. Но в настоящий момент его жизни даже самый ничтожный шанс — это уже что-то. Никакой необходимости быть полиглотом. Он показывал фотографию, и этого было достаточно. Он познакомился с афганцами, пожалуй холодными на первый взгляд, с пакистанцами, которые предложили ему покурить косячок у костра, и с суданцами, угостившими его переслащенным чаем. Он десятки раз в день шагал по пересекающей «Джунгли» каменистой дороге с ее атмосферой торговой улицы. Под палящим солнцем тяжелый запах помойки и отхожих мест усилился, и аромат свежего хлеба из индийской пекарни с трудом мог перебить его. На земле перед устроенной под деревянным ящиком каменной печью стояла табличка, которая гласила: «Good bread — Good day — One euro»[36]. Были там и продавцы сигарет — два евро пачка с десятью самокрутками, но набитыми наполовину. И раздача пищи из снятого с колес, изъеденного ржавчиной трейлера, открытого и плохо освещенного. Чуть дальше установленный на козлах и заваленный всякой всячиной длинный прилавок, где два иракца в тюрбанах предлагали кроссовки, спортивные костюмы, батарейки и зарядные устройства для мобильников. Один парнишка разжился даже старым блендером, в котором делал себе смузи из фруктов, полученных от гуманитарных организаций. Рынок под открытым небом в центре города или, скорее, черный рынок в трущобах. Но никакой информации о Норе и Майе. С наступлением темноты Адам поставил себе палатку. Позади него — «Джунгли». Перед ним — кордон из фургонов республиканских рот безопасности с включенными на полную мощность кондиционерами, откуда большинство полицейских вообще не выходили. Он, не ощутив вкуса, проглотил два купленных днем индийских хлебца и заставил себя лечь отдохнуть. Однако, несмотря на усталость, закрыть глаза оказалось почти невозможно. Он слышал какое-то пение, звук двигателя грузовика на близком шоссе, ветер яростно трепал брезент палаток, потом кто-то вскрикнул от боли. Крик повторился трижды и затих. Позже, среди ночи, его внимание привлек шум ссоры. Голоса, незнакомый язык, треск дерева, что-то упало. Адам высунулся из палатки и увидел у подножия своей дюны тени людей, которые разрушили накрытую полиэтиленом лачугу и принялись ее грабить. Он осторожно закрыл молнию своей палатки и снова улегся. Он будет геройствовать только ради жены и дочери. А пока затаится и заткнет пасть своей нравственности. Следующий день оказался в точности таким же, как этот, и последующие дни тоже, и все с теми же приемами. Подойти к группе, понять ее состав и обратиться к тому, кто выглядит ее главой. — Military man! Адам вздрогнул и поискал глазами источник голоса. — I see you, military man![37] В нескольких метрах от Адама, подняв руку в знак приветствия, ему улыбался высокий тощий африканец. Чернокожий, в шерстяной шапке и толстом свитере, несмотря на летнюю жару. Скрестив ноги, он сидел на деревянном чурбане. Чтобы не продолжать этот затруднительный разговор слишком громко, Адам подошел. Поскольку во многих африканских странах говорят по-арабски, он ответил на этом языке: — Ты меня знаешь? — Да. Ты Адам. Ищешь своих. Прибыл из Сирии. Два дня назад ты пил с нами чай. Но я суданец, черный как ночь, все мы на одно лицо, верно? — А я араб, коричневый как земля, так что это то же самое. — Я узнал тебя по шраму под глазом. А история, которую ты нам рассказал, меня удивила. Мужчины в основном прибывают сюда одни. Они пытаются перебраться в Юке, ищут работу, дом, а потом перевозят свою семью. А вот ты сделал наоборот. — Я был вынужден. — Я тебя не сужу, military man. С тем, что Бог хочет нам дать, каждый поступает как может. Преодолев различия между суданским и сирийским диалектом арабского языка, мужчины быстро поняли друг друга. Возможность оставаться в пределах своего языка придавала их разговору почти отточенный характер. — Почему ты думаешь, что я военный? — По тому, как ты смотришь на вещи. Ты все анализируешь. По твоим движениям и поведению. Ты спокоен. Могу сказать, что ты познал войну. Так что «Джунгли» тебя не испугают. И он протянул Адаму руку. — Меня зовут Усман. По-африкански это значит «молодой змей». Адам и его змей, мы ведь должны были встретиться, а? — «Джунгли» — это не райский сад, Усман. — Это точно. Оттуда ты был бы изгнан, даже не успев откусить от плода. Ты грязен, как деревенский пес, и так же смердишь. Уверен, у тебя нет ничего, чтобы привести себя в порядок. Адам провел рукой по своей густой бороде, взглянул на черные полоски под ногтями и на ладони, на которых линии жизни, ума и сердца прочертили грязные борозды. Он действительно очень давно не мылся. — Пойдем. Я займусь тобой. Ты не можешь встретиться с женой в таком виде. Они углубились в самое чрево лагеря и дошли до торговой улицы, которую добровольцы из гуманитарных обществ называли Елисейскими Полями. Усман взял на себя роль гида: — Здесь базар, но раз ты уже исходил «Джунгли» вдоль и поперек, ты должен это знать. Тут ты можешь купить все. Если у тебя есть деньги, ты не будешь нуждаться ни в чем. У тебя есть деньги? Адам инстинктивно сложил руки на животе, чтобы ощутить под футболкой припухлость поясной сумки. С паспортом и деньгами. Он никогда с ней не расставался. — Да так, пустяк, — ответил он. — Пустяк — это кому как. Пустяк — это кое-что. Я знаю, что у тебя есть деньги, ведь ты только что прибыл. Как и все, для этого путешествия ты продал все свое имущество и бережешь деньги, чтобы было чем оплатить переход в Юке, если это то, чего ты хочешь. Но ты должен всегда отвечать «нет». «Нет, у меня нет денег». Иначе к тебе придут с ночным визитом. Понимаешь, о чем я? Во всяком случае, как ты понял, кормежка бесплатная. Мысль сменить рацион Адаму понравилась, потому что индийские хлебцы ему уже поднадоели. Прямо посреди базара на Елисейских Полях Усман внезапно остановился. — Центр Джальфари находится в самом конце «Джунглей», рядом с поселением для женщин. Там ты найдешь пункт подзарядки. Это лачуга с двумя десятками электрических розеток, питающихся от генератора. Там ты можешь зарядить свой мобильник. Предупреждаю, надо запастись терпением. Здесь у всех есть мобильники, это наша единственная связь со страной, так что ты увидишь, что двадцать розеток — это мало. Также в центре Джальфари происходит официальная раздача еды, но соваться туда не надо. Мы часами ждем в очереди, и нас избивают афганцы, которые считают нас низшей расой и проходят перед нами, чтобы их обслужили первыми. С афганцами ты должен быть осторожным. Они не хуже остальных, но их здесь больше всего, и они стараются наводить свои порядки. Это естественно. Это способ выживания. Мы все превращаемся в чудовищ, когда История дает нам такую возможность. Нам удается даже найти врагов среди собственных братьев. У тебя в Сирии есть Алеппо, у меня в Судане — Бентиу и Дарфур. Усман ткнул пальцем в две очереди, каждая примерно по сотне человек: — Если вернуться к вопросу питания, тебе подойдет «Кале Китчен» в том синем прицепе и «Бельгиум Китчен» сразу за ним, в автобусе без колес. Два раза в день, и иногда это почти вкусно. Но мы, суданцы, предпочитаем ходить в ассоциацию «Салаам», чтобы получить коробки с продуктами. Стряпня занимает нас в течение дня. Очень важно быть занятым. Они пошли по песчаной тропе, много раз свернули в разные стороны, и Адам уже утратил способность ориентироваться в пространстве. Обойдя хибару из деревянных поддонов, они оказались в поселении, насчитывающем с десяток палаток, стоящих вокруг большого, обложенного камнями костра. — Добро пожаловать к суданцам, мой друг. Сейчас я тебя со всеми познакомлю, и ты сможешь приходить сюда, когда захочешь. А можешь и поселиться с нами. Оставаться одному не слишком надежно, вдобавок это вынуждает тебя постоянно таскать на спине рюкзак, чтобы тебя не обокрали. Ты же не черепаха, Адам. — Я предпочитаю находиться поближе ко входу. Когда они приедут, они обязательно пройдут там. Усман подошел к костру, рядом с которым парнишка раскладывал табак и индийскую коноплю на длинный лист для самокруток. На углях кипятился чайник. — Чай или гашиш? — предложил суданец. — Мне это не доставит удовольствия. Я не должен прекращать поиски. — Значит, ты один из немногих, кому днем есть чем заняться. Очень хорошо, это позволит тебе не сойти с ума. Здесь их много, сумасшедших. Из-за того, что они пережили, видели, потеряли. Их единственное дело — это по ночам искать грузовик для переезда в Англию. А днем они жуют свою жвачку, как коровы. — У меня впечатление, что тебя это не касается. Ты оставил мысль пересечь Ла-Манш? — Я пытался двадцать шесть раз, и двадцать четыре раза меня задерживала полиция. На двадцать пятый меня унюхали собаки таможенников прямо перед тем, как грузовик был поставлен на корабль. На двадцать шестой я видел, как моего родственника протащило метров пятьдесят под колесами большегруза. Он умер у меня на руках. Понимаешь, это очень опасно. Тогда я подал прошение об убежище во Франции. Существует «Legal Center» с двумя парижскими адвокатами, которые приезжают раз в неделю, чтобы помочь нам оформить наши дела. Если хочешь, я тебя с ними познакомлю. И как если бы он только что рассказал банальную историю, Усман перешел к другой теме. Он подозвал одного из соотечественников и прошептал что-то ему на ухо. Минуты не прошло, как тот принес упаковку мыла, тюбик зубной пасты и зубную щетку, а также бритву и наполовину наполненную шампунем бутылочку из-под воды. — Еще тебе понадобится мачете. Они есть у всех. Или нож. Чтобы рубить дерево, резать веревки и — как знать — защищаться. — Я не собираюсь наживать себе неприятности. Адам протянул руку, Усман с улыбкой посмотрел на нее и крепко пожал. Как другу. Его поступок удивил Адама, и он немного напрягся. — Теперь ты знаешь, где меня найти, а сейчас меня ждет чай. И если ты захочешь к нам присоединиться, мы ужинаем в девять вечера по Jungle time[38]. — Jungle time? — Начиная с девяти и до позднего вечера. Поскольку в течение дня делать здесь было совершенно нечего, понятие пунктуальности растягивалось, как резинка. Адам уходил из лагеря, испытывая к Усману чувство признательности.