— Скорее всего, нет. Мой друг Усман сказал, что уже больше месяца видит его в лагере. Килани не оставался бы там так долго, если бы у него было где осесть. Он, как и все остальные, пытается перебраться в Англию. — А я что могу сделать? — беспомощно развел руками Бастьен. — Мне бы хотелось, чтобы ты рассказал мне, как происходит переправа на пароме. Как следует поступить, чтобы избежать полиции и проверок. Бастьен сделал глубокую затяжку. — Ты должен знать, что это почти невозможно. Повсюду есть колючая проволока, вертолеты, тепловизоры, собаки, самые разные полицейские подразделения — и это ты еще не добрался до таможенного контроля. Кроме того, Килани может свалиться с грузовика, его может раздавить грузом, или же он попадет под машину, пытаясь залезть в нее. А если бы я попробовал провезти его в багажнике своего автомобиля, как простой турист, мне светило бы пять лет тюрьмы. — И все же придется найти решение, — упрямо возразил Адам. — Я тебя не понимаю. Таких ребятишек в «Джунглях» тысяча. С чего вдруг ты решил помочь именно этому? — Потому что он, а не другой, повстречался на моем пути. Я не выбирал. — Знаешь ли ты, что, помимо риска провала, все это обойдется тебе в огромную сумму. Что ты будешь делать без денег, когда найдешь Нору и Майю? — Совокупность всех этих препятствий обескураживает, согласен. Но если осиливать их одно за другим, то нет ничего непреодолимого. Я над этим подумаю. Адам подходил к делу с точки зрения логистики. Как будто речь шла не о его жене и дочери. Бастьен потер виски и, прежде чем решиться помочь, несколько мгновений колебался. — Возможно, есть другое решение. Но тогда рискуешь ты. — Говори, друг. — Так вот. Сейчас с тобой говорит не друг, а полицейский. Это насчет тех фотографий, что ты принес мне на службу. Скажем, к ним проявили интерес высокопоставленные лица. Которые могут без проблем обеспечить переезд в Англию. — И чего же эти лица хотят от меня? — Как ты и подозревал, те парни на снимках никакие не имамы. Один из них, предположительно, вербовщик ИГИЛ. Контрразведка хотела бы, чтобы ты внедрился в салафитскую мечеть и, если возможно, завербовался. — Вы хотите, чтобы я узнал, каковы его намерения, и сообщил вам? — Так точно. — А в виде вознаграждения я получу гарантию, что Килани будет доставлен в Англию? — Да, только знаешь ли ты… — Не знаю, — перебил его Адам. — Я согласен. Я это сделаю. Для мальчика. Кому я должен передавать сведения? Адам снова стал профессионалом. Он был уже не Адамом, а капитаном Саркисом. — Э-э-э-э… Думаю, пока мне. * * * Бастьен и Адам задержались на пороге спальни. Устроившись на стоящей напротив кровати софе и оживленно беседуя с сидящей рядом дочерью, Манон листала страницы фотоальбома. Момент близости, свидетелем которой Бастьен не был уже долгое время. Килани спал, привалившись головой к бедру Манон и положив ноги на колени Жад. — Мне очень жаль. Его стошнило, он свалился, как куль, и уснул. — Ничего страшного, — успокоил ее Адам. — Его тошнило и после шоколадок, которые ему подарили в отделении полиции. Думаю, десерт можно пропустить. Сириец тихонько потряс мальчика за плечо, и тот понемногу проснулся. Килани посмотрел на троих взрослых, на хорошенькую Жад и понял, что пора уходить. Он поднялся и тут же занял привычный пост возле своего защитника. — Я отвезу вас в «Джунгли», — предложил Бастьен. — Нет. Мы немного прогуляемся. Ему это пойдет на пользу. Когда входная дверь закрылась, Миллеры собрались в гостиной. Оказавшись втроем впервые за долгое время, они вдруг почувствовали себя чудовищно одинокими. — Если хочешь, можешь почитать у себя в спальне, Жад, — разрешил Бастьен. — Мне бы хотелось немножко полазать по Интернету. Я много чего хотела бы узнать. И Жад покинула слегка растерянных родителей. Супруги минуту помолчали, потом Манон положила голову на плечо Бастьена. — Я была совершенно отвратительна. И теперь чувствую себя полной идиоткой, — прошептала она. — А мне ты казалась восхитительной. — Потому что ты слишком сильно любишь меня. Она повернулась к нему и настойчиво поцеловала в губы. Он уже отвык от таких ласк. Адам все еще находился на площадке, возле квартиры Миллеров. Вытащив из кармана зажигалку, которую стянул в гостях, он опустился на колени и теперь обжигал нижний край входной двери, оставляя тонкий след черной сажи. Килани заинтригованно следил за его действиями. — Пошли, — поднимаясь на ноги, сказал Адам. — И по пути смотри в оба. 37 На следующее утро никто в поселении суданцев не поздоровался с Адамом. Это молчание его бы нисколько не смутило, если бы при этом они не отводили взгляд. Даже обычно склонный к прикосновениям Уассим держался в стороне. Совершенно очевидно, ожидать сегодня «Jungle love» не приходится. Чуть поодаль, у входа в молельную комнату, беседовал с пятью мужчинами бодрствующий с рассвета Усман, и их лица постоянно обращались к сирийцу. Тогда Адам спокойно устроился возле костра и стал ждать, когда кто-нибудь подойдет к нему, поскольку он явно был темой их разговора. Рядом с ним открылась молния палатки Килани, и мальчик высунулся на свежий воздух. Адам только с серьезным видом отрицательно помотал головой. Килани насупился и остался внутри. На прощание обменявшись рукопожатиями со своей компанией, а некоторых похлопав по спине, Усман наконец уселся возле Адама. И молча налил две плошки чая. — Когда ты хочешь, чтобы мы ушли? — без всякого вступления спросил Адам. — Ты должен меня понять, — перешел к объяснениям Усман. — Вчера вечером приходили афганцы. И предложили сделать выбор. Если мы оставим вас с Килани в поселении, то лишимся права на переход. — И это будет конец твоим мелким делам. Оскорбленный Усман шумно вздохнул: — Следи за словами, Адам. Здесь я, возможно, твой единственный друг. Это не имеет никакого отношения к деньгам. Тебе ведь известно, что я отказался от мысли перебраться в Англию, но для всех остальных это единственное, что не дает им лишиться рассудка. Как для тебя, который, вместо того чтобы искать свою семью, изображает в «Джунглях» полицейского или берет под защиту мальчишку. Ты делаешь все, чтобы не думать о жене и дочери. Вскоре ты о них вообще забудешь. Челюсти Адама машинально сжались. — Теперь твоя очередь думать, что говоришь, Усман. Суданец аккуратно поставил чашку на песок. — Не будучи по-настоящему знакомы, мы оба знаем, кто есть кто, а также что каждый из нас много потеряет, если мы станем врагами. Я старейшина поселения, и люди ждут от меня, чтобы я защитил их. — В таком случае повторяю вопрос. Когда ты хочешь, чтобы мы ушли? — У тебя есть день. Но не ночь. Если только ты не примешь второго предложения афганцев. Адам понятия не имел ни о каком предложении. Он обернулся к палатке, откуда на него не отрываясь смотрел черный мальчуган, достаточно близко, чтобы ни одно слово от него не ускользнуло. — Килани принадлежит мне. Так им и передай. И еще скажи им, что, если только они приблизятся, я их всех убью. В голосе сирийца не было никакой угрозы. Только обещание. — Ты поступаешь, как в споре, рефлексивно, каждый раз по-своему, без всякой стратегии. У меня такое впечатление, что ты не доведешь дело до конца, — жестко отрезал Усман. Мужчины поднялись и на мгновение оказались лицом к лицу, но не вымолвили ни слова. Адам протянул руку, и Усман принял ее в свои ладони. Не отдавая себе в этом отчета, они повторили жесты своей первой встречи, когда суданец назвал его «military man». Адам двинулся к выходу из поселения, а Килани выскочил из палатки и бросился следом. Пока еще можно было расслышать голос, Усман в последний раз попытался урезонить того, кто на всех парусах мчался навстречу буре. — И даже если тебе удастся переправить его в Англию, — прокричал он, — что это изменит? Ты даже не знаешь, есть ли у него там родня. Ты ни о чем не думаешь! Он был одинок здесь, будет одинок везде! Прежде чем исчезнуть за переполненным мусорным контейнером, Килани обернулся, и суданец попрощался с ним печальной улыбкой.