Легкое движение ладони и тяжелое кресло отлетело к стене, впечатавшись в нее с такой силой, что превратилось в груду разломанного дерева. Кериас не прикасался к нему, он лишь качнул рукой. Вскрикнув, я отшатнулась от книжного шкафа, с которого внезапно посыпались книги. Светильники по периметру комнаты один за другим оглашали библиотеку звоном разрывающихся стеклянных колб. Вокруг закружили в причудливом танце листы бумаги, а со стороны лестниц донесся скрежет. Металлические витые перила корежились и скручивались в непонятную бесформенную массу. – Кериас! – я со всей силы прижалась к массивному столу, но мебель вдруг заскользила по полу, точно по гладкому льду, и я вместе с ней. С визгом отцепилась от вращающегося стола и, взмахнув руками, промчалась по инерции прямиком к ближайшему шкафу. Я его все-таки довела! Додумалась же сравнить с Верноном! Спровоцировала взрыв эмоций, а он, предотвращая обращение, выпустил из-под контроля свою силу. – Не круши здесь все, лучше меня возьми! Высшие силы. Как можно было так оговориться? – Обними, я хотела сказать, обними! – крикнула застывшему возле двери магу, перекрывая вой ветра. Воздушные потоки уже стягивались в стремительно черневшую воронку в центре комнаты. – А! – ноги вновь заскользили по полу, и меня на полном ходу впечатало в мужскую грудь. Я ожидала, что он снова обнимет, прижмется щекой к волосам, а я непременно обниму в ответ, чтобы успокоить, но Кериас поступил иначе. Он резко развернул спиной к себе, прижал к двери мои ладони и коснулся обнаженной кожи губами. Я ахнула, но вздох потонул в окружающем шуме. С каждым движением губ по моему телу стихали завывания ветра и скрежет, сменяясь шорохом круживших в воздухе бумаг, которые медленно падали на пол. Перестал гнуться металл, и не было слышно звона стекла. Я и сама замерла не двигаясь. Медленно приходило понимание, что если берешься примерять на себя дерзкий образ, то будь готова ощутить себя сливочной карамелью, тающей под мужскими губами. Он остановился, а я осознала, что крепко прижимаюсь к двери, цепляясь пальцами за резные узоры. Его дыхание ещё касалось кожи, но руки уже выпустили из захвата мои ладони и губы отстранились. Я набрала в грудь воздуха и очень медленно выдохнула, справляясь с бешеным сердцебиением. Тишина за спиной указывала на то, что все закончилось, но так боязно было повернуться. Я пересилила себя, чтобы взглянуть в лицо Кериаса, уже спокойного, почти невозмутимого, с потемневшим взглядом, который встретился с моим. Что он выражал? Не в моих растрепанных чувствах было сделать верные выводы. Зато император сразу прочел мои мысли, так явственно они отразились на лице – непросто стать зависимым от женщины, которую уже вычеркнул из своей жизни. – Ненадолго, – четко произнес Кериас. – Даю слово, что отпущу, когда смогу взять все это под контроль, и ты уедешь отсюда. Его ладонь легла на мою спину, провела вверх, по кромке атласных лент, мягко обхватила плечо. Император привлек чуть ближе, склонился и вполголоса сказал: – А пока, Миланта, есть время определиться «вы» или все-таки «ты». Эти переходы бесят! – и отстранившись, он покинул библиотеку. Я поняла, что значили замечания окружающих о способности Кериаса отодвигать эмоции на второй план. Мне это было не дано. Если чувства вмешивались, то мысли о них всегда роились в голове, даже во время проведения поиска в библиотеке и составления необходимых записей для императора. А он работал совершенно иначе: сконцентрировавшись на задаче, внушив себе, что остальное не имеет значения. Правда, иногда зверь все же брал над человеком верх. Бывало, я приходила в гостиную императорских покоев, где Кериас работал по вечерам, и приносила ему записи. Временами он коротко кивал и, забрав бумаги, позволял удалиться. А иногда указывал на широкий подлокотник своего кресла, и стоило присесть рядом, как его пальцы переплетались с моими. Он читал, задавал вопросы, а потом замолкал, подносил мою ладонь к губам и целовал. Или же, слушая ответы, вдруг откидывал голову на спинку кресла и закрывал глаза. А порой мог поддразнить внезапным искушающе медленным прикосновением пальцев, провокационно скользящих вдоль разреза на шелковой юбке. Он нуждался в аретерре, хотел того или нет, и мы виделись часто. В течение дня и по вечерам, на глазах толпы придворных или в полумраке пустой комнаты. Среди массы людей, играя свои роли, или наедине. Иногда он мог отыскать меня совершенно неожиданно, например, в удаленном уголке дворцового парка. Я стояла, разглядывая фигурно-остриженные кусты или пышные заросли роз, задумавшись о своем, как вдруг ощущала его присутствие. Кериас всегда приближался бесшумно, подходил со спины, чтобы обнять, скрестив ладони на моем животе и положив подбородок на макушку, а потом так же без слов вдруг отпускал и уходил. И только позже я поняла, что это был вовсе не способ успокоить разбушевавшегося зверя. Работая днем в библиотеке, ночью я втайне читала найденные книги про оборотней. Безграничный допуск к собранной в хранилище информации позволил отыскать немало ценных сведений, и я разобралась в разнице между аретеррой и шааной. Слова же «шаатер» не существовало в принципе. Покой в душе, полный контроль над ситуацией и отсутствие тревоги – в этом проявлялось влияние «природного успокоительного». Зверь погружался в блаженную спячку, понимая, что в его мире царит гармония. Но потребность в прикосновениях и желание ощущать рядом «свою» женщину, оглядывать толпу незнакомцев в поисках ее лица или слушать, закрыв глаза, ее голос – это была тяга к шаане. Две потребности причудливо переплелись в Кериасе и они же служили катализатором его более быстрой трансформации. Спокойного зверя было проще подчинить, взяв обращения под контроль, а мощность магической силы, напротив, возрастала в присутствии источника сильных эмоций, то есть шааны. Оказывается, невероятно интенсивный дар, проявившийся после воскрешения, как и заявление о себе второй ипостаси, походили на хаотичные всплески. Для обретения полного контроля над влитой в тело ликана магией тоже требовалось время. Эти всплески то слабели, то вдруг проявлялись столь мощно, что воздух кругом потрескивал от напряжения. И я, служа катализатором магической силы и ингибитором звериной агрессии, могла наблюдать, как день ото дня сживается с новым собой император. Слияние сущностей тоже шло постепенно, хотя правитель настойчиво противился сознанию неуловимого врага. Разум и опыт Кериаса, его знания, подход, привычка реагировать так или иначе на конкретную ситуацию – все это осталось, но склонность к насмешкам и иронии теперь смешивалась с невозмутимостью и уверенностью, с почти безупречным умением держать себя в руках и контролировать ситуацию, если ничто не провоцировало всплески. Возможно, маг боролся с собой, полагая, будто одержимость убийцы перейдет к нему, как перешло когда-то безумие Ириадена. Весь этот сложный и явно болезненный процесс вызывал в Кериасе массу противоречий, но мужчина держался. Пока я не давала повода злиться, владыка мог спокойно разговаривать, слушать и даже спрашивать моего мнения. А я старалась лишний раз не напоминать о Призраке и о наших с ним отношениях. К чему дразнить зверя, если шаатер пробуждала его инстинкты, которые были намного глубже и сильнее повелений рассудка. Поэтому Кериас оказался не в состоянии переломить себя настолько, чтобы сразу же отослать меня прочь. Вот так и текли дни – хождение по краю, ощущение опасности, ожидание взрыва, но вместе с тем беспрестанное медленное движение нитей, сплетающих наши эмоции и чувства. Так я ловила себя порой на странных реакциях: то вздрагивала от простых прикосновений, то вдруг перехватывало дыхание или от ощущения руки на талии подгибались колени. А иногда начинала ни с того ни с сего улыбаться, глядя на оживленного Кериаса. У Эвелин хорошо получалось смешить его. Я же всегда отличалась молчаливостью, привыкла хранить мысли и чувства при себе, да и не могла ощущать той свободы, что чувствовала магиня рядом с сыном. Не выходило дразнить, вызывая смешинки в глубине темных глаз и хитрый кошачий прищур. У меня получалось лишь заставлять эти глаза темнеть, а губы сжиматься. И наедине со мной он не демонстрировал той живости, что, была ли нет, свойственна ему прежде. Я вдруг осознала, как прежняя роль фиктивной любовницы и приманки помогала четко держать дистанцию. Мы не много общались в то время. Да и его болезнь не позволяла Зверю расслабиться. Однако из прошлого, отраженного гранями, я помнила, что «живому» Вернону была свойственна черта совершать авантюрные поступки, а Кериас определенно задумал нечто очень рискованное на день торжественного приема послов государств и посланников великих княжеств. Полагаю, все мы могли спокойно дожить до того знаменательного дня, завершив приготовления. Однако на вполне ровном пути я все-таки оступилась, допустив ошибку. Тихий вечер, приглушенный свет, и я вновь устроилась на подлокотнике кресла, а Кериас, слегка хмурясь, проглядывал строчки, написанные моей рукой. Речь шла об Иннеи, последнем и самом мятежном княжестве. Уже завтра наступал день, когда откроются ворота дворца и внутрь хлынет толпа приглашенных. В этот вечер мы были в покоях не одни. Присутствовали Эвелин, маг Илирий, обладавший даром внушения, и еще один мужчина, очень старый и дряхлый. Советник дяди нового императора. Он уже почти не ходил, но его ум оставался чист и ясен, как в юности. Великий человек, чье имя стало синонимом настоящей дипломатической мудрости в нашей стране. И его нарочно привезли во дворец накануне великого события. Кериас был напряжен, я чувствовала это хотя бы по тому, как крепко он сжимал мою ладонь, подняв ее на уровень лица, вдыхая аромат аретерры и легонько поглаживая большим пальцем мое запястье. – Сколько? – вновь глубоко вздохнув, спросил он у старика. – Десять княжеств присягнули великому князю Иннеи, – продребезжал в ответ старческий голос. Напряжение в воздухе нарастало. – Они разжигают волнения среди своего народа, – добавил старик, а Кериас выдохнул. – Завтра все решится, – ответил он. Советник кивнул и зашелся в кашле. Эвелин тут же поднесла ему стакан с водой. – Благодарю, – отозвался он, отпив несколько глотков. Выцветшие старческие глаза остановились на напряженном императоре. – Наверняка предпримут попытку… – Наверняка, – не дал закончить Кериас, – это учтено. Ты не устал, Рид? Он махнул ладонью, а Эвелин склонилась к старику со словами: «Мы проводим вас до покоев». Кошка подхватила советника под руку с одной стороны, а маг Илирий с другой, и они вместе вышли из гостиной, в которой воцарилась тишина. – Принеси для меня книгу со стола, – нарушил искрящее напряжением безмолвие Кериас. Исполнив просьбу, я передала ему старый, потрепанный фолиант и в удивлении замерла, наблюдая, как он пробегает пальцами вдоль ровных рукописных строчек. – Ты изучал древний язык? – дрогнувшим голосом спросила отрешившегося от действительности императора. Он слегка нахмурил брови, отрываясь от чтения, и поднял глаза. – Нет. Ириаден изучал, мне не было смысла, – ответил коротко и снова склонил голову, вчитываясь, пока я, охваченная радостной надеждой, ожиданием и неверием, совершенно непроизвольно потянулась к белоснежной пряди и пропустила ее между пальцами. Все в том же состоянии томительного предвкушения припомнила, Вернон знал этот язык. Оказалось, я произнесла последнюю фразу вслух. Воздух вокруг наэлектризовался, словно перед бурей. Кериас резко вскинул голову и успел поймать мой полный надежды взгляд. – Прекрати, – прошипел он, – прекрати искать его во мне! Книга отлетела на другой конец комнаты, император подскочил на ноги, а я спрыгнула с подлокотника, на всякий случай отступив на несколько шагов. – Разве преступление хотеть, чтобы ты вспомнил? Нервы дали о себе знать, я даже умудрилась повысить голос. – Нет, – прорычал император, – не преступление хотеть, чтобы я окунулся в воспоминания убийцы. А вот убийство – это преступление. Его глаза горели от ярости, черные волосы, не стянутые шнурком, разметались по плечам. – Мне надоело, что рядом ты ради него, что когда наши взгляды встречаются, я ловлю выражение ожидания в твоих глазах. Меня злит, как ты закусываешь губу, чтобы случайно не оговориться и не произнести вслух его имя. Точно так, как ты оговорилась сейчас. Или когда твои пальцы тянутся к этой пряди, а потом приходишь в себя и резко отдергиваешь руку. – Я здесь ради тебя, потому что зверю нужна аретерра! – Которой ты могла не стать, не проберись тайком во дворец! Я замолчала, он тоже. Отвернулся, сделал несколько шагов в угол комнаты, затем обратно, остановился и скрестил руки на груди. – Поздно, Миланта, не так ли? – спросил вдруг почти спокойно. – Да, – ответила приглушенно. – Завтра непростой день, нужно отдохнуть как следует. Как полагаешь? – Конечно. – Ведь Вернон даже не касался тебя? – Я его цел…, - резко оборвала себя на полуслове. До сознания дошло, что в его почти равнодушные и отвлеченные фразы каким-то образом вплелся вопрос про стража. – Целовала, ты хотела сказать, – усмехнулся Кериас, – сама. Поскольку он был бесчувственной глыбой, зато настоящим рыцарем. Я ощутила, что почти до крови закусила нижнюю губу. О чем он сейчас подумал? О том, что его-то я всегда отталкивала? – Убийца тебя привлекал, но от Зверя ты приходила в ужас? – Я вовсе не боюсь барса, – ответила почти обреченно. – Барса? – его голос даже дрогнул от сдерживаемых чувств, – значит ли это, что человек гораздо хуже? Я не успела переубедить его и даже просто сказать «нет». Кериас схватился за волосы и запрокинул голову. Наверное, пытался совладать с собой, но эмоции в этот раз накрыли столь остро, что в следующий миг раздался треск рвущейся ткани, а через минуту на ковре сидел огромный снежный кот.